Первый меч Бургундии - Александр Зорич

Так и получилось, что к исходу первого же дня празднеств по случаю бракосочетания Карла и Маргариты все псы города Брюгге отвалились по лугам и лесам переживать калорийный удар наедине с луной и своею тоской.

К вечеру же второго дня икалось всем воронам и воробьям Фландрии.

На третий день Брюгге покинули крысы, следуя прямой дорогой к своим гаммельнским братьям-аскетам с недельным запасом изысканного провианта, среди которого благоуханные шкурки копченых окороков держали за баланду.

Заломив бровь, Карл соловым взором обводил пирующих, гуляющих, гогочущих и орущих подданных. После Льежа герцог первый раз в жизни заподозрил, что ему, быть может, не посчастливится войти в историю великим воителем. Ну так хоть великим мотом, а?

Они стояли с Маргаритой на помосте в виде бьющего в небеса фонтана розовой воды, каковой фонтан извергался из дыры в спине кита, каковой кит длиной в сорок четыре фута, оскалив клыки и распластав плоские когтистые лапы, неспешно оползал по периметру рыночную площадь, подпоясанную канавой, каковая канава была облицована черным мрамором и изобиловала золотыми рыбами, каковые рыбы и вправду были золотыми.

Причем если в первые два дня канаву оберегали от посягательства легкомысленных халявщиков наемные ганзейские кнехты, ряженые тритонами и аргонавтами, то вскорости они должны были по знаку герцога убраться восвояси и о том многие если и не знали, то догадывались. Западло, впрочем, во всём этом конечно же было и его герцог ожидал не без энтузиазма.

Итак, на площади обжирались на пятидесяти столах нобили и клирики, купеческое сословие гуляло на примыкающих улицах, а все прочие - повсеместно.

Третий день Карл был полностью поглощен этим всецветным Вавилоном, который, подобно безобразно усложненному калейдоскопу, напрочь стер на хрусталике и райке разницу между синим и желтым, красным и черным, прозрачным как воздух и прозрачным как вода.

И всё же, когда кит накренился на вираже - несильно, а ровно настолько, чтобы Карл мог в очередной раз продемонстрировать своей новой супруге крепость десницы, придержав её за талию, хотя в этом, быть может, и не было ультимативной необходимости, ибо расплющенная как бы натуральными физическими законами верхушка водоизвержения была снабжена изящными перильцами в форме двадцати четырех морских змей, связавших серебряные тулова в неразрывное вервие - ахроматические глаза Карла повстречались с пристальным взором человека, о котором герцог мог поклясться, что хотя и не видел его никогда ранее, но на кого-то этот незнакомец решительно похож и этот кто-то определенно не являлся им самим, Карлом.

"Значит, это не мой внебрачный сын и не мой незаконнорожденный брат", - пожав плечами, заключил Карл и хотел отвести взгляд, но требовательно-умоляющие глаза полузнакомого незнакомца не отпускали.

Карл заинтересовался. Он пригляделся и обнаружил, что вокруг волоокого капитана Немо в карнавальном потоке зияет подозрительная дыра, образованная несколькими персонажами в ультра-экстравагантных маскарадных костюмах. Ведь если недоношенная франко-бургундская, образцовая истинно-бургундская и кичовая фландрская моды неизменно тяготели к цельности, роскошеству и даже фаблиозные великаны-каторжники звенели цепями из бесценного чешского хрусталя, то свита Капитана словно бы час назад бежала из Бастилии в подлинных зэканских прикидах.

"А что, неплохо для начинающих щеголей, - оценил Карл выходку безвестных денди. - На следующей свадьбе... ну, хоть на свадьбе сына... - Карл скосился на живот Маргариты, - надо будет вырядиться нищим поденщиком-звездочетом из Шамбалы, а кого-нибудь, хоть бы и Коммина, выпустить в костюме Адама. А фиговый листок - ну вот просто наперекор всему - сделать не парчовым, не золотым, не жемчужным, а... А сорвать с фигового дерева".

- Посмотри, Рита. Как они тебе нравятся? - Карл обнял супругу и, чуть довернув её за плечи в направлении заезжих оригиналов, деликатно и неловко указал на них безымянным пальцем, охомутанным тяжеленным перстнем. Три искры вырвались из тройственного алмаза "Les Trois Freres"[6] в полном соответствии с его именем, на мгновение ослепив и Карла, и Маргариту.

- Ах, - тихо вздохнула Маргарита и брякнулась в обморок.

Добро, Карл держал её крепко-крепко и она не упала. Герцог, которого Жануарий обстоятельно просветил в обращении с беременными, быстро подсунул ей под нос флакончик с солью. Апчхи.

- С-с-спасибо, - поблагодарила его Маргарита, сморкаясь. Мочки её ушей горели китайскими фонариками, а щеки были белы, как простыни после ночи, проведенной через меч с Брюнгильдой.

- Пожалуйста, - кивнул Карл, недоуменно рассматривая "Трех Братьев". Выбросить их, что ли?

- Я не знаю, как тебе лучше сказать, - зачастила вдруг Маргарита очень тихо, в самое ухо герцога. - Но тот мужчина, в толпе, я его знаю. Его зовут Эдвард.

- Вот как? - запальчиво осведомился Карл, в свою очередь бледнея и воображая себе ну то самое, что маркиз де Шиболет учинял герцогине Бургундской - знавал он таких Эдвардов когда-то.

- Да. Он мой брат, родной вполне, - поспешно закончила Маргарита.

Карл испустил левиафанов вздох, потонувший в неодолимом треске подоспевшего фейерверка. Восемь огромных красных колес завертелись на крыше городского рынка, как горящие брандеры на рейде Родоса.

Это послужило сигналом ганзейской страже и та как по команде покинула опостылевшую канаву, устремляясь в крытый павильон за горячим и горячительным.

Ну а второе сословие, равно как и самые жадные, то есть наиболее честные из первого, с восторженным ревом рванули к канаве с рыбками. Ну же, ну же, ну же, ну... Цап! Первый счастливец, поддев самодельным подсаком из посоха и широкополой шляпы неповоротливую золотую рыбу, выхватил её из воды и - будь проклят Архимед! - стремительно потяжелевшая в воздухе тварюка, разодрав шляпу, вернулась в родную стихию.

Не беда. Никто не возражал искупаться.

Карл тем временем как раз закончил записку и, сняв с серебряных перилец почтового голубя (а их там топталось две дюжины, ибо вообще всё у герцогов Бургундских принято устраивать весьма хорошо), жбурнул надутого красавца в поднебесье, откуда он и начал поспешно снижаться, ведь лететь ему было каких-то сто саженей. В аккурат до того меченого андреевскими крестами и трехъязыкими запретительными таблицами павильона, где скрылись продрогшие ганзейцы и где помещался временный штаб карловой секьюрити.

Голубю предстояло быть прочитанным, понятым и образцово-показательно исполненным за десять минут сорок девять секунд.