Танатос - Андрей Саломатов

– Ну вот и умница, – Алтухов погладил ее по волосам, а Нина ткнулась лицом в его плечо и затихла. – Умница девочка, – ласково приговаривал Алтухов. – Умница. Сейчас тебе станет лучше. Вино для того и существует, чтобы обезболивать. – Он услышал, как Нина всхлипнула, и укоризненно сказал: – Ну вот и рассопливилась.

– Все-таки ты сумасшедший, – тихо пролепетала Нина. – Жалко.

– Ты это уже говорила, – ответил Алтухов. – Я не сумасшедший, я умер. Просто умер.

– Жаль, – повторила Нина и двумя пальцами вытерла нос. – Пойдем ко мне. "ы, наверное, есть хочешь?

– Я? – искренне удивился Алтухов. Он задумался, пытаясь сообразить, хочет ли есть, и затем с усмешкой ответил: – Нет, спасибо. Я лучше здесь. У тебя разуваться надо. Туда не присядь, того не делай. Я отвык от такой жизни. А здесь я дома.

– Это не дом, – вздохнула Нина.

– Дом, – уверенно ответил Алтухов. – Дом везде, откуда не гонят и где не приказывают. Мы просто позабыли, что такое дом, а может и не знали никогда. Так что, это мой последний дом. Следующий будет – фьють… – Алтухов махнул рукой. – Далеко.

Некоторое время они оба молчали. Затем Нина подняла воротник и, не глядя на него, прошептала:

– Я вот одного не пойму, если ты сама по себе живешь, нормально живешь: не врешь, не воруешь… не притворяешься, то тебя прогоняют… не замечают… ну, в общем, никому ты не нужна.

– Отторжение клетки от организма, – покачал головой Алтухов. – Конечно, если ты не соблюдаешь правил игры, не знаешь их или не хочешь им следовать – взашей. Все справедливо. А ты соблюдай.

Чай, не в джунглях живешь.

– Не надо, не смейся, – заплетающимся языком проговорила Нина. – Я вот тоже, всегда сама по себе жила. Потом поняла, что так нельзя, а уже все. Поздно. Не могу. Нет, я не говорю, что все плохие, а я хорошая. Я знаю, я злая. Я и с сестрой из-за этого рассорилась, и мужа прогнала. А больше никого у меня и нет.

Знакомых вроде бы много, а поговорить не с кем.

– Известная ситуация, – сказала Алтухов. – Многим это открытие стоило жизни. "Велика Москва, а позвонить некому". Самое qlexmne, что каждый человек открывает это по-новому. Для себя, разумеется. И это при том, что человечеству никак не меньше миллиона лет. В общем-то, все это странно, конечно. Ты удивляешься – одна! – Алтухов усмехнулся. – Да, одна, а чего бы ты хотела? Человек приходит один и уходит один.

– Ты все правильно говоришь, правильно, – забормотала Нина.

Алтухов посмотрел ей в лицо и понял, что она сильно опьянела. В ее блестящих глазах отражались два изрядно посиневших окошка, а лицо разгладилось и сделалось печально-улыбчивым.

– Может, и правильно, а, может, и нет, – разочарованно ответил Алтухов. Он налил себе в кружку вина и медленно выпил. – Ты еще будешь?

– Буду, – охотно согласилась Нина.

Она смотрела на Алтухова, сияя то ли от радости, а может, от восхищения, пьяного восхищения преобразившимся миром. И Алтухов сразу понял, что разговор закончен. Ему больше не хотелось ничего говорить – исчез слушатель. Нина больше не понимала его.

Сейчас она заранее была согласна со всем, что он скажет, даже если это будет откровенная глупость.

Налив Нине вина, Алтухов подождал, когда она выпьет, забрал у нее кружку и поставил на пол.

– Давай спать, темнеет. – Он подошел к двери и запер ее, просунув в дверную ручку оторванный диванный подлокотник.

– Давай, – бессмысленно улыбаясь, согласилась Нина.

– Я привык с краю, – сказал Алтухов.

– А мне все равно, – ответила Нина и, как была в пальто и сапогах, переползла к стене.

Алтухов лег на спину, позволил Нине положить голову себе на плечо и закрыл глаза. Нина затихла. Она лежала рядом с напряженной застывшей улыбкой, боясь нарушить этот интимный акт совместного почивания каким-нибудь легкомысленным словом или движением.

Алтухову не спалось. Иногда он слышал, а вернее, чувствовал, как Нина украдкой вздыхает. "Зря я ее не отпустил, – подумал он. – Зачем она здесь? Обыкновенная баба. Замуж хочет. Представляю себе, парочка: она и я". Алтухов вообразил, как бы они с Ниной жили в ее ухоженной убогой комнатенке, и ему сделалось противно и невыносимо скучно. Он громко вздохнул и пробормотал:

– Боже мой.

– Ты что? – тут же откликнулась Нина.

– Не спишь? – спросил Алтухов. – Я думаю, зачем мы с тобой встретились, кому это нужно?

– Не знаю, – ответила Нина и, помолчав, добавила: – Мне нужно.

– Может быть, – медленно проговорил Алтухов. – А мне это зачем?

Рыбак рыбака видит издалека? Глупо все это. Приходится напрягаться, как-то реагировать друг на друга. Тебе это не надоело?

– Нет, я не напрягаюсь, мне нетрудно, – ответила Нина. – Наоборот, мне так легче.

– Тогда ты счастливый человек, – усмехнулся Алтухов.

– Я счастливая? – хихикнула Нина. – Нет, счастье – это когда все уже есть и ничего больше не хочется.

– Не говори ерунды, – громко сказал Алтухов. – Когда ничего не хочется – это конец. Мне вот ничего не хочется. По-твоему, я счастливый?

– Нут, у тебя же ничего нет, – ответила Нина.

– А что ты подразумеваешь под "все есть"? – язвительно спросил Алтухов. – Семья, конечно?

– Семья, – согласилась Нина, – хороший дом, хорошая работа.

Насчет "ничего не хочется" – это я, конечно, неправильно. Это я так, не подумала. ’очется и очень сильно хочется. Жить хочется.

– Вот-вот, – сказал Алтухов, – непонятно только, что здесь такого нереального. Комната у тебя есть, кто тебе не дает завести семью? От кого вообще это зависит? Тебе же не небоскреб нужен и не принц. Ты ведь даже со мной согласна жить. Тебе и нужно-то всего ничего. – Алтухов даже сел на диване от возмущения. – Боже мой, человеку нужен мужик нормальный да крыша над головой. И изза этого он прыгает под поезд.

– А тебе что нужно? – тихо спросила Нина.

– Мне? Ничего, – ответил Алтухов.

– Нет, что тебе нужно, чтобы ты снова захотел жить? – пояснила Нина.

– Ох-хо-хо! – рассмеялся Алтухов. Он помолчал немного, а потом ответил: – Не знаю. Ничего в голову не лезет. Может, потому что выбирать не из чего. – Алтухов на ощупь нашел бутылку и кружку, налил себе и выпил. – Мне кажется, мы ничего не знаем об этой жизни. Она ведь совсем не такая, какой мы ее себе представляем.

Мир не такой. Мы его себе придумали. Я вот, убей не пойму, зачем мы здесь с тобой лежим на грязном диване в темноте и говорим.

Зачем? Темнота, диван, грязь – это все внешнее. А ведь есть же что-то еще. То, что мы с тобой оба как бы несчастные – это глупость, тоже внешнее, это ничего не объясняет. Есть какая-то сила, которой мы слепо подчиняемся. Слепо – вот что плохо. А я знать хочу, что это за сила. "ы вот зачем сюда пришла сегодня?

Ты, чистюля, пришла в этот хлев, зачем? Можешь ты мне это объяснить?

– Не знаю, – прошептала Нина. – Мне было скучно дома.

– Скучно?! – почти закричал Алтухов. – Когда бывает скучно, идут в кино, в театр, в зоопарк. А ты-то пришла в нежилую квартиру.

На мусор посмотреть?

– А ты знаешь, зачем я пришла? – серьезно спросила Нина.

Алтухов чуть было снова не назвал ее дурой, но вовремя сдержался и лишь застонал.

– Ладно, хватит болтать, – успокоившись, сказал он. – Спи.

Нина затихла, и вскоре Алтухов услышал ее мерное дыхание.

Алтухов уснул не сразу. Ему вспомнилась еще одна игра с зазеркальным миром. Когда-то в детстве, оставаясь в квартире один, он брал в руки зеркало, так, чтобы в нем отражался потолок, и медленно бродил с ним по квартире. На пути у него часто возникали ложные преграды. В комнатах – отразившиеся в зеркале люстры, в прихожей и коридорах – антресоли, а при переходах из комнаты в комнату или кухню – высоченные притолоки.

Алтухов прекрасно помнил, как страшно ему было перелезать через них, как подойдя к краю антресоли, он вдруг обнаруживал "под собой" глубокий провал и останавливался, боясь упасть в этот несуществующий колодец. Эта игра ужасно нравилась ему – страшно h одновременно безопасно. Его забавлял этот обман – видимые в зеркале преграды воспринимались им как настоящие, и однажды, гуляя в парковом овраге, он впервые подумал: а не есть ли преграды и ямы земные всего лишь отражением преград и ям небесных?

Лежа с закрытыми глазами, Алтухов подумал, что жизнь так и не дала ему ответа на этот вопрос. Квартиры, в которой он вырос, давно уже не было, как не существовало и тех зеркал. А сам он потерял всякий интерес к каким бы то ни было играм – детским или взрослым. "В этом я, наверное, похож на человечество, – засыпая, размышлял Алтухов. – Оно сейчас примерно в моем возрасте, так же, как и я, со временем сопьется и умрет небритым от цирроза печени или покончит с собой, что, конечно, вероятнее всего".

4

Проснулся Алтухов глубокой ночью от жажды и головной боли. С улицы не доносилось ни звука, рядом тихо посапывала Нина, и даже через пальто локтем он ощущал тепло ее тела.

Где-то недалеко от дивана изредка поскрипывали половицы. Это было похоже на крадущиеся шаги, и Алтухов долго прислушивался к этим звукам. Он еще надеялся уснуть, но сон как назло не шел, и бессмысленное лежание начинало раздражать его.