Танатос - Андрей Саломатов

Алтухов еще долго разговаривал сам с собой, затем отвернулся к стенке и задремал. Спал Алтухов плохо, часто просыпался, скрипел во сне зубами и стонал. Ему снилась какая-то дрянь: то Нина с Пашей, держась за руки, прыгали под поезд метро. Затем ему приснилось, будто он сидит в поезде дальнего следования и ест чужую курицу, а в это время в купе входит хозяин курицы – участковый инспектор.

Алтухов ворочался и кряхтел до тех пор, пока не увидел, что на улице рассвело. Щурясь, он посмотрел на окно, тяжело сел и протер глаза. Сон не принес ему облегчения. Бледно-серый рассвет вызвал у Алтухова лишь приступ жестокой тоски.

Впервые за последние несколько дней Алтухов вспомнил, что давно не умывался и не брился. Он провел рукой по лицу – оно было скользким, а щеки и подбородок заросли недельной щетиной.

Алтухов плюнул на пол и с отвращением растер плевок грязным ботинком.

– Животное, – сказал он и сам себе ответил:

– Да, животное. Успокойся, скоро все кончится.

– Ты говоришь об этом уже много дней! – истерично возразил он себе. – Ты все время болтаешь о том, что скоро подохнешь, но подыхать и не собираешься. Может, хватит тогда болтать?! Умойся, побрейся и иди устраивайся кочегаром в котельную. А хочешь – к Нине под бочок.

Голос у Алтухова становился все более резким. В какое-то мгновение он почувствовал, что теряет над собой контроль. Злость и отчаяние душили его, захлестывали сознание, и как Алтухов ни сопротивлялся, как ни старался успокоиться, внутри у него все вибрировало и болело. Он больше не мог находиться в этой комнате, не мог сидеть сложа руки, дожидаясь, когда все разрешится само собой.

– Я ненавижу тебя! – сказал Алтухов. – Сорок лет ты спал, жрал и что-то говорил только для того, чтобы спать, жрать и что-то говорить. Можешь ты, наконец, совершить хотя бы один поступок?

Один-единственный?! – Он вскочил с дивана, помотался по комнате, заглядывая в углы. Затем раскрыл шкаф и тут же захлопнул дверцу, потому что шкаф давно был пуст. – Ну не на портках же своих давиться! – воскликнул он. – Нет, вначале к Паше! – Здесь он остановился посреди комнаты и спросил:

– Зачем к Паше?

– Надо, – тут же ответил Алтухов. – Надо!

Алтухову так захотелось с кем-нибудь попрощаться, кому-нибудь сообщить, что, мол, все, он уходит насовсем. Что через какое-то время его просто не станет, и их, оставшихся здесь, будет меньше на одного человека. Ему хотелось кому-нибудь рассказать, что он здесь жил, может и зря жил, но это не его вина, но его беда. Что ему страшно хотелось любить людей и что он старался их любить, а если у него это получалось плохо, то он просит прощения – так уж qkswhknq|.

От подобных мыслей у Алтухова навернулись на глаза слезы. Ему стало жалко себя и всей своей бестолково прожитой жизни. Он жалел, что у него нет под рукой письменного стола, нет бумаги и ручки; что он не может попрощаться со всеми как хотелось бы, обдумав и записав свое последнее прощание.

Алтухов шмыгнул носом, высморкался в кулак и вытер руку о пальто.

– Рассопливился, – сказал он. – Жалко себя стало… сволочь.

Алтухов зашел в ванную, заперся изнутри и умылся. Заметив на полочке бритву соседа, он заодно и побрился, а затем побрызгался одеколоном и даже помассировал щеки. Мысленно поблагодарив владельца бритвы и пожелав ему поскорее подохнуть, Алтухов вышел из квартиры, застегивая на ходу пальто.

На улице было ветрено и промозгло. Тонкие, в два пальца толщиной, деревца, посаженные вдоль дороги, торчали из грязных сугробов и были похожи скорее на сухие вешки для заблудившихся среди одинаковых грязно-серых домов.

До Пашиной мастерской он доехал на перекладных, поменяв при этом три автобуса. Как всегда, у хозяйственного магазина он увидел незнакомца в сером пальто и старой кроличьей шапке. Тот курил на остановке и, пренебрегая конспирацией, рассматривал Алтухова.

"Опять он, – подумал Алтухов. – А может, и не он? Черт его знает, никак не запомню, как он выглядит. Не человек, а собирательный образ. Может, подойти и спросить… А пошел он к дьяволу!" – Вызывающе глядя прямо в глаза преследователю, он проскочил мимо и углубился в переулок.

Двери мастерской оказались опечатанными, и это потрясло Алтухова до такой степени, будто ему зачитали смертный приговор.

Некоторое время он стоял без движений и смотрел на два пластилиновых кругляша. Затем Алтухов, не торопясь, достал из кармана квартирную книжку и принялся рвать ее на мелкие кусочки.

Мимо него к выходу прошмыгнула женщина, и Алтухов успел поймать ее испуганный, недоумевающий взгляд.

– Вы не знаете, почему опечатано? – крикнул он ей вдогонку и кивнул на дверь Пашиной мастерской.

Женщина уже открыла дверь, но остановилась и ответила:

– Понятия не имею.

Первое, что Алтухов почувствовал после того, как женщина ушла, это резкий запах мочи в подъезде. Мысль о том, что Пашу он больше не увидит, появилась и исчезла, но вместо досады, удивления или чувства жалости к себе, он ощутил нарастающее раздражение. Алтухов увидел темный, загаженный подъезд: стены вдоль ступенек сплошь были в засохших плевках, а наверху – исписаны и исцарапаны в несколько слоев. Потолок из-за черных пятен копоти в некоторых местах напоминал шкуру леопарда, а пол был усеян окурками и обрывками его квартирной книжки.

Чтобы не видеть всего этого, Алтухов прислонился к стене, закрыл глаза и на какое-то время позабыл, где находится. Привычный мир, окружавший его, разломился, распался на множество частей, и он почувствовал, как с него, будто шелуха, слетает все человеческое: и наследственное, и благоприобретенное, и общевидовое. Алтухов приподнял руку, с удивлением посмотрел на нее, но не понял, что это такое. Странное состояние длилось какие-то секунды, а когда Алтухов пришел в себя, его охватил sf`q.

До самой темноты Алтухов болтался по городу. Ветер пронизывал его до костей, мокрые ноги замерзли так, что он едва чувствовал их. Давал знать о себе и голод – Алтухов ослаб и сделался ко всему безразличен. Он бесцельно брел от одной улицы к другой, иногда заходил в магазин погреться, и если это был гастроном или булочная, Алтухов быстро выходил оттуда – запахи съестного вызывали у него приступы тошноты.

За все это время он ни разу не вспомнил о двухстах рублях, которые прислал ему Паша. Обо всем, что касалось его друга, Алтухов упорно старался не думать.

Ближе к вечеру у Алтухова появилась цель: он решил навестить свою бывшую семью, попрощаться с женой и дочерью, не объясняя, что он задумал.

Алтухову не повезло – он попал как раз в час "пик" и долго мучился вначале в переполненном вагоне метро, а затем в таком же битком набитом автобусе. Когда Алтухов наконец доехал до нужной остановки, он едва держался на ногах.

Дом он нашел быстро, хотя и был здесь всего один раз, сразу после размена. Ноги сами привели его по вытоптанной в снегу тропинке к нужному подъезду. Правда, Алтухов не помнил ни этажа, ни номера квартиры, а потому позвонил наугад.

Дверь ему открыл моложавый атлет в синем спортивном костюме и с безопасной бритвой в руке. Алтухов не знал, кто это, и скорее машинально сказал:

– Извините. Ошибся.

Здоровяк брезгливо окинул его взглядом с ног до головы и ответил:

– Да уж вижу, что ошибся.

После этого Алтухов совсем упал духом, и если бы вместо лифта в подъезде был лестничный пролет, он не задумываясь кинулся бы головой вниз.

Спустившись на первый этаж, Алтухов выглянул на улицу, но не нашел в себе силы снова выйти на мороз и вернулся к батарее. Он прижался к ней спиной, затем сел на корточки и обхватил голову руками. Каждый раз, когда открывалась входная дверь, он приподнимал голову, затем опускал, и так до тех пор, пока в подъезд не вошла его бывшая жена.

– Саша, – увидев его, сказала она. – Ты к нам?

– А к кому же еще? – хрипло ответил Алтухов и поднялся на ноги.

– Ну тогда пойдем, – пригласила Ольга и, не дожидаясь его, пошла к лифту.

– А твой муж?.. – начал Алтухов, но Ольга перебила его:

– Я теперь одна. Вернее, мы одни. Света сегодня поздно придет, у нее занятия.

Алтухов расположился в комнате за столом, под пластмассовой люстрой с тремя мощными лампами. Он не разулся и не снял пальто, и пока Ольга раздевалась, а потом на кухне перекладывала продукты из авоськи в холодильник, он сидел один и безучастно смотрел прямо перед собой.

– Ты хочешь есть? ’очешь кефира с хлебом? – появившись, спросила Ольга.

– Да, – ответил Алтухов.

Ольга принесла чашку, выложила на стол хлеб и кефир и села напротив.

– Вид у тебя не очень… опустился, – осторожно сказала она.

– Ерунда, – ответил Алтухов, – приподнимусь еще. Какие мои годы?

Ольга покачала головой и сама налила Алтухову кефир.

– А я хотела на днях к тебе съездить. Решила подать на алименты.

Раньше вроде обходились, а сейчас не хватает…

Алтухов засмеялся каким-то зловещим смехом, а Ольга испуганно закончила: -…Лида растет… Сапоги новые нужны.