Сказки Гореловской рощи - Братья Бондаренко

Глядел тогда Яшка-козленок на взрослых козлов завидовал им: они уже выросли, козлами по селу ходят, а он все еще козлик, и никакой у него козьей осанки нет. А иметь ее Яшке так хотелось!

И стал тогда Яшка к старым козлам приглядываться, учиться у них. Видит: покашливают они, бородами потряхивают — значит, так надо. Давай и Яшка покашливать да бородой потряхивать:

   —  Кхе-кхе..Рос, рос и вырос, козлом стал. Смотрит: совсем не обязательно бородой трясти, да уж не может не трясти — привык. И не может больше не покашливать — тоже вошло в привычку. А козлята ходят за ним по селу, видят: трясет Яшка бородой, говорят друг дружке:

   —  Козел Яшка умный. Он зря бородой трясти не будет. Раз трясет он, значит, так надо. Значит, и нам нужно этому учиться.

И учатся. Ходят табуном за Яшкой, бородами потряхивают, покашливают. Хочется козлятам, чтобы, глядя на них, говорили все на селе:

   —  Смотрите, козлята-то наши уже выросли, козлами стали».

Досказал Вертихвост свою сказку и смотрит на медведицу Авдотью: может, она теперь что скажет. Но медведица и на этот раз промолчала. А Федотка поворачивался во все стороны, ушами длинными взматывал, повизгивал от счастья:

   —  Слышали? Слышали? Это Вертихвост говорил. Глядите на него, запоминайте его. А кто на кургане разглядеть не успеет, потом разглядите. Он вот здесь, возле меня сидеть будет.

На пеньке под березой плясал Мышонок. Медвежата хлопали в ладоши, подбадривали его:

   —  Давай, серенький, пляши.

Бобер Яшка сутулился на сучке березы, подергивал плечом, словно поправлял горб свой, ворчал:

   —  Что придумал, а! Скачет весь вечер. Весь вечер на виду, а на меня и не смотрит никто.

И горько, горько вздыхал.

ОБИДА МЕДВЕДИЦЫ АВДОТЬИ

Дятел, Голубь и Дубонос сдвинули головы.

— Ну, — сказал Дубонос,— высказывайтесь. И глядел на Голубя с Дятлом умно умно. На этот раз те долго не спорили. Решили поблагодарить Вертихвоста за веселые сказки. Дубонос присоединился к их решению и сказал важно:

   —  Вот именно — поблагодарить, а пирога не давать. Зачем он ему? Вертихвост не раз пробовал пирог с тыквой. Это ему не в диковину.

Вертихвост прошел и сел на место, а медведь .Спиридон позвонил в колокольчик:

   —  Ну, кто еще хочет познакомить нас со своими сказками?

Под березой нетерпеливо заерзал медвежонок Ивашка. Он заканчивал рассказывать самому себе сказку о Голубе. Про Дубоноса и Дятла он уже придумал, теперь о Голубе придумывал. Додумает до конца, выйдет, расскажет и получит пирог. Вот это он удивит всех. Тут над ним смеялись, а он выйдет и утрет всем нос.

Сидел Ивашка под березой и рассказывал самому себе:

«Лето Голубь провел у Лысой горы в дупле осокоря над речкой, а на зиму к Черному морю улетел, среди Крымских гор поселился. С Крымским Голубем познакомился. Летает с ним, Крымский край нахваливает :

Хорошо у тебя как: и море под боком и горы рядом. У нас тоже гора есть, Лысой мы зовем ее. Но разве ее можно с твоими горами сравнить?

   —  Низкая?

   —  Да и низкая и вообще не такая... И речка у нас есть. Чагрой мы зовем ее. Но разве ее можно с твоей сравнить! Твоя вон как резво по камням скачет!

   —  А у вас что — тихая?

   —  Да и тихая и вообще не такая... И озеро у нас есть, но разве сравнишь его с твоим озером? Оно вон у тебя на горах, под самыми облаками лежит.

   —  А ваше что — в долине?

   —  В долине, да и вообще оно совсем не такое, как у тебя. И небо у тебя высоты неохватной, не то что в нашем краю.

И сказал тогда Крымский Голубь:

   —  Если тебе нравится так край мой, оставайся здесь навсегда. Будем жить рядом.

   —  Что ж, и останусь, — сказал наш Голубь и всю зиму летал над Крымскими горами и все нахваливал их. А как стало время к весне близиться, томиться начал, задумываться.

Спросил его как-то Крымский Голубь О чем это ты все думаешь?

   —  О горе о Лысой, — ответил наш Голубь. — Поглядеть бы теперь, какая она. Вершинка-то ее отошла поди, обесснежела.

   —  Так что же о ней думать? Ты же сам говорил, что вашу гору с нашими не сравнить.

   —  Я и сейчас говорю: разве ее можно с вашими сравнить. Такой горы нет больше нигде. Ты бы посмотрел, какие овраги прорезают ее! Они уж, наверное, водой набрались, заревут, гляди, скоро.

На другой день смотрит Крымский Голубь: опять о чем-то думает товарищ его. Спросил

О чем же ты теперь думаешь? Об озере нашем, — ответил наш Голубь. — Теперь уж в нем, гляди, лягушки оттаяли, голоса свои пробуют.

   —  Да что же о нем думать, — сказал Крымский Голубь. — Ты же сам говорил, что его не сравнить с нашим озером.

   —  Я и сейчас говорю: разве его можно сравнить с вашим озером? Да такого озера, как у нас, нигде не найти больше. Ты бы посмотрел, какие над ним ивы плакучие свешиваются, а какие кувшинки бывают летом! На их листьях по утрам лягушата на солнышке греются. Эх...

А через день смотрит Крымский Голубь, а товарищ его опять о чем-то думает Ну, а теперь-то ты о чем думаешь? спросил он его.

И услышал в ответ:

   —  О речке нашей. Теперь, гляди, по ней льдины плывут. Вышла речка из берегов и разлилась по огородам. А по вечерам у воды ребята костры жгут, поют песни.

И удивился Крымский Голубь:

—Да что же о пустом думать? Ты же сам говорил, что вашу речку с нашей не сравнить.

   —  Я и сейчас говорю: куда вашей речке до нашей. Наша вся черемухой заросла. Расцветет — белая, белая. А вода в ней чистая, с перезвонами- А какие осокори стоят по берегам — до самого неба. На одном из них я родился и вырос. Разве можно нашу речку с вашей сравнить?

И добавил, расправляя крылья:

   —  Полечу. К себе полечу. Пока доберусь, пора уж будет гнездо строить.

   —  Как?! Ты улетаешь? Но ты же сказал, что у нас навсегда останешься. Негоже от своего слова отказываться. Уж лучше от своего слова отказаться, чем от родного края, — сказал Голубь и поднялся в небо. Полетел в край, где и гора самая лучшая, и речка самая красивая, и осокори такой высоты, каких нигде больше на земле нет».

Сидел медвежонок под березой, рассказывал шепотом самому себе свою сказку, а медведь Спиридон спрашивал с макушки Маняшина кургана:

   —  Так кто же еще хочет испытать свое счастье?

С первого ряда приподнялся медведь Иван:

   —  Может, все-таки позволите мне выступить.

   —  Но у тебя же всего одна сказка, дедушка Иван?

   —  Одна.

   —  А выступать надо с тремя. Ты же знаешь?

   —  Знаю.

   —  Так как же мы тебя с одной сказкой выпустим? Тогда и другие запросятся.

   —  А вы им не давайте слова, вот они и не запросятся. А мне дайте, я ведь вон какую даль шел. И назад идти буду- Да к тому же дома меня медведица дожидается.

   —  Ну что делать будем, братцы?

И посыпались голоса:

   —  Да пусть расскажет старик, жалко, что ли.

   —  А что? Верно, пусть расскажет. Неважно, что у него одна сказка. Может, она самая лучшая. Да и времени займет немного.

   —  Пусть расскажет, и сделаем перерыв, — сказала черепаха Кири-Бум.

   — Ну что ж, выходи, дедушка Иван, рассказывай, — сказал медведь Спиридон.

Опираясь на посошок, медведь Иван взошел на макушку кургана, поглядел на сверток с пирогом, облизнул губы, подумал: «Уж дали бы мне, старику, его без всяких сказок». И вдруг встрепенулся, грудь старенькую расправил, проскрипел чуть слышным изношенным голосишком:

   —  Слушайте мою сказку.

   —  Громче говори, дедушка Иван, — послышалось снизу.

А медведь Иван махнул лапой:

   —  Было время — громко говорил, а теперь говорю, как могу.

Постоял, покашлял.

И не торопясь повел рассказ свой:

«Вспомнила медведица Матрена, что она давно уже не навещала подругу свою — медведицу Авдотью. Собралась и пошла к ней. Слаба, говорят, Авдотья стала. Пока жива, проститься надо. Приоткрыла дверь в берлогу. Спросила:

   —  Можно к тебе, Авдотьюшка?

   —  Кто это здесь? — приподняла медведица Авдотья голову с подушки.

Глядит на Матрену и не узнает ее — совсем ослабела глазами. Видит — темнеется что-то у порога, что — разобрать не может.

   —  Да кто же это? Поближе подойдите. Не разглядеть издали.

Подошла Матрена. Присела на пенек у кровати.

   —  Я это — Матрена. Подруга твоя.

   —  Чего? — приставила Авдотья лапу к уху.

   —  Здравствуй, говорю, Авдотьюшка.

   —  Чего?

И на ухо туга Авдотья стала. Кричит ей Матрена, во всю мочь медвежью кричит, берлога даже шатается, а Авдотья чуть слышит.

   —  Что нового в роще? — спрашивает.

   —  Все новое, — кричит ей на ухо Матрена. — Брата женила. Сама замуж собираюсь.

   —  Чего? Погромче кричи. Не слышу.

   —  Замуж, говорю, собираюсь, — ревет на всю рощу Матрена.