Из Черниговской губернии - Павел Якушкин

— Попу съ самою начала надо нести кварту водки святить, ну, и несутъ попу кварту водки, да платокъ.

— Какъ же собирали братщину, когда?

— У кого престольный праздникъ, тѣ и собираютъ братщину. Самые простые поди ходили по дворамъ, выпрашивали по гривнѣ, а у богатыхъ — сколько даетъ; деньги отдавали церковному старостѣ. Тотъ покупалъ водки, постѣнки [14], всего, что надо… Спросятся у откупщика, наварятъ меду, а воскъ что выйдетъ — сдѣлаютъ свѣчу въ церковь… накупятъ всего, а остальныя деньги, что отъ покупки останется, тоже на церковь… Придетъ праздникъ, — ну, всѣ собираются и пьютъ.

— А изъ другаго прихода могли приходить?

— Всѣ могли.

— А женщины?

— И бабы ходили.

— А что же давалъ денегъ въ братщину?

— Кто такъ разбирать станетъ? Всѣ, кто хочетъ — приходи и пей, сколько хочешь!.. только такъ на братщинѣ собирались самые простые, а другіе не ходили…

— Считаюсь неприличнымъ?

— Пьянство было большое!.. А такъ еще на другой, на третій день станутъ свѣчу пропивать.

— Купятъ постѣнка, станутъ варить медъ, останется воскъ; изъ того воска сдѣлаютъ свѣчу. Кто ноньче собиралъ братщину и если не хочетъ на будущій годъ собирать, тотъ отдаетъ свѣчу тому, кто будетъ на будущій годъ; и свѣчу эту несутъ всѣ, передаютъ охотнику и придаютъ денегъ сколько нибудь. Ну, и опять пьянство!

— Гдѣ же собирались братщины?

— Да у кого нибудь, а больше по братскимъ домамъ.

— А у васъ были братскіе дома?

— И теперь есть; а сперва у всѣхъ были, у швецовъ свой, а у кузнецовъ свой; ну, а теперь одинъ только у швецовъ.

— Большой домъ?

— Нѣтъ, такъ хатка; имъ давали за ихъ братскій домъ тридцать-пять рублей сереброиъ только.

— А когда была у васъ послѣдняя братщина?

— Да лѣтъ десять назадъ, а можетъ быть и пятнадцать лѣтъ будетъ какъ перестали.

— Отчего же теперь перестали?

— Да тутъ откупа пошли; сперва водка у насъ была дешевая, а тутъ пошли откупа, водка вздорожала, братщину тѣми деньгами, что сперва обходилсь, ужъ и не справишь.

— Теперь опять водка подешевѣла.

— Подешевѣла, да все не прежняя цѣна, да и кому собрать братщину, не для чего!

Стародубь, 28-го іюня.

— Здорово, почтенный! Не проходили здѣсь два молодца? спросилъ меня погарскій мѣщанинъ, когда я, выходя поутру изъ Погара, закуривалъ папироску.

— Не замѣтилъ, почтенный.

— Вѣрно, прошли: забѣгалъ въ кузницы — тамъ ихъ нѣтъ… да въ шинкѣ подождутъ.

— А вы куда собрались?

— Идемъ въ Гриневъ: садъ хочемъ скупить.

— Что, какъ ноньче сады?

— Плохи, очень плохи! За садъ въ прежніе годы платили 500 р. сер., а ноньче за этотъ садъ не знаешь, какъ дать и сто; весна была очень для садовъ дурна: морозы были.

— Много здѣсь садовъ?

— Было много; теперь только стали сады падать: тѣхъ доходовъ отъ садовъ нѣтъ. Вѣрно, наши погаровцы яблоки возили въ самую Москву: теперь изъ нашихъ мѣстъ въ Москву ни одного яблока не возятъ; весь яблокъ въ Москвѣ курскій, а нашъ яблокъ здѣсь по нашимъ мѣстамъ весь расходится; дальше ему ходу нѣтъ.

— Отчего же вы перестали возить въ Москву ваши яблоки? Вѣрно, не выгодно?

— Какое не выгодно! Выгодно, да та бѣда, что народъ въ Погарѣ обѣднѣлъ; въ Москву-то и ѣздить стало некому.

— А, можетъ, есть и другая какая причина, сказалъ я, — но отчего же народъ въ Погарѣ обѣднѣлъ?

— Какъ въ наши времена, другъ, мѣщанину не обѣднѣть.

— Отчего же мѣщанину? Придутъ плохія времена — и мужикъ, и баринъ также какъ и мѣщанинъ, обѣднѣетъ…

— Какъ можно мужика съ мѣщаниномъ сравнить! Мужикъ раззорится коли бѣда какая надъ нимъ стрясется; а пройдетъ бѣда, мужику они справиться можно; а мѣщанинъ безъ всякой бѣды на разоръ ждетъ. Мужикъ что? у мужика земля своя есть, и съ податями справиться можно: пришелъ хлѣбу недородъ — разорился; опять таки есть къ чему руки приложить: къ той же землѣ. А мѣщанину гдѣ взять? что у мѣщанина есть? А съ мѣщанина податей больше сбирается; съ нашего брата берутъ и подушныя, и городскія, и квартирныя и земскіе сборы… и солдатъ къ тебѣ во дворъ ставятъ, а мало-мальски хата у тебя хороша — офицера поставятъ. Да еще вотъ что тебѣ скажу: чѣмъ ты податями справнѣе, тѣмъ для тебя хуже; ты платишь исправно подати за себя, а я и совсѣмъ не плачу; ты за меня и плати; мою душу на тебя положатъ; твою же справку передъ казной тебѣ же въ вину ставятъ!.. Не слыхалъ ты, любезный, у насъ болтаетъ народъ, что эти порядки скоро у насъ перемѣнятся?

— Нѣтъ, любезный, не слыхалъ.

— А дай-то Господи! А по всему видно, что старымъ порядкамъ не жить долго.

Около обѣдовъ я пришелъ въ Гриневъ, и первое, что мнѣ бросилось въ глаза въ этомъ хорошенькомъ мѣстечкѣ, это мужикъ, бѣдно одѣтый, стоявшій безъ шапки передъ какимъ-то лакеемъ или дворовымъ въ картузѣ, сюртукѣ, но безъ сапогъ. Мужикъ объ чемъ-то просилъ лакея, низко ему кланялся, и тотъ, повидимому, начиналъ было уже соглашаться на его просьбу, но, на бѣду мужика, прошла какая-то дѣвка, лакей хлопнулъ ее около спины; дѣвка засмѣялась…

— Послѣ! крикнулъ лакей мужику и пошелъ съ дѣвкой.

— Паночку! просилъ мужикъ.

— Сказано послѣ, такъ и послѣ! прокричалъ на ходу лакей, не останавливаясь.

Мужикъ постоялъ нѣсколько, постоялъ, развелъ руками и пошелъ куда-то.

— Гдѣ, братъ, пообѣдать? спросилъ я его.

— Ступай въ шинокъ.

— А шинокъ гдѣ?

Мужикъ только рукой махнулъ; вѣроятно, ему было не до разговоровъ. Въ шинкѣ меня встрѣтила жидовка въ нѣмецкомъ платьѣ, до нельзя замасленномъ чепцѣ и до невозможности взъерошенномъ рыжемъ парикѣ.

— Что тебѣ надо? крикнула она на женя не совсѣмъ ласково, подвигаясь къ загородкѣ, за которой стояла водка.

— Нельзя ли, хозяйка, сдѣлать у васъ яичницу? спросилъ я ее вмѣсто отвѣта.

— Отчего? можно! проговорила она совершенно другимъ голосомъ. — Пожалуй сюда, здѣсь лучше. Только мужики сидятъ.

— Почему жъ вы думаете, что я не мужикъ?

— Какъ же можно! Вы яичницу спрашиваете: стало быть не простой человѣкъ?

Хозяйка юркнула, только мелькнули развивавшіяся на полъ-аршина сзади ленты, теперь неизвѣстно какого цвѣта, но смолоду, вѣроятно, бывшія желтаго; а я вошелъ въ указанную мнѣ комнату, въ которой принимаются не простые поди. Тамъ я нашелъ тоже не простого человѣка-мѣщанина.

— Здравствуйте, почтенный! сказалъ я ему, войдя въ комнату и садясь за лавку.

— Здравствуйте, любезный! Откулича путь держите?

— Иду изъ Погара въ Стародубъ.

— Такъ съ! А по какимъ такимъ дѣламъ-съ занимаетесь?

— Такъ, по своимъ дѣламъ.

— Вы, не живописецъ? Такъ, можетъ, живописью изволите заниматься-съ?

— Да. А васъ откуда Богъ несетъ?

— Мы торгуемъ краснымъ товаромъ.

— По господамъ ѣздите?

— Нѣтъ съ, больше по мужикамъ.

— Вы съ коробкой ходите?

— Нѣтъ-съ, какъ можно съ коробкой! Мы на лошади, у насъ лошадь есть!.. Это такъ какой-нибудь, тотъ, точно, можетъ ходить пѣшкомъ съ коробкой…

Въ этомъ шинкѣ такимъ образомъ я получилъ два урока, какъ узнать простого человѣка отъ не простого: кто требуетъ яичницу, тотъ не простой; кто ѣдетъ на лошади, тотъ тоже не простой.

— Почему же вы по господамъ не ѣздите? спросилъ я разносчика.

— Отъ господъ можно пользу поучать, часомъ и хорошую пользу, ну, а съ мужичка лучше.

— Да отчего же?

— Какъ-съ можно мужика смѣшать съ бариномъ? Съ барина того не возьмешь, что съ мужика!

— Съ мужика больше?

— Какъ можно-съ! Барину я отдамъ платокъ какой за тридцать серебра, больше не выпросишь, а съ мужика я меньше сорока пяти за тотъ платокъ и не возьму! А то и полтину дастъ!

— Сколько же вы берете барыша на рубль?

— Этого сказать нельзя: мы такъ никогда и не считаемъ, да и сосчитать того дѣло невозможное!

— Какъ же вы цѣну назначаете?

— А такъ, на это у насъ своя привычка есть; безъ привычки и торговать нельзя!

— На сколько жъ вы въ день продаете?

— А это, сколько Богъ дастъ: иной день, на семь цѣлковыхъ; а то Богъ поможетъ — и на десять продашь. это я разсказываю про эту пору — про лѣтнюю; а зимой лучше; зимой продашь и на двадцать пять, и на тридцать серебромъ случается.

— А сколько жъ вы на себя въ день прохарчите? На себя и на лошадь?

— Это тоже не ровно: иной день рубль серебра, иной полегче выйдетъ денекъ — и семью гривнами отдѣлаешься… А придется, выпьешь, съ усмѣшкой прибавилъ онъ, выпьешь и — рубля мало!

— Такъ ежели вы продадите въ день на семь рублей, въ тотъ день вамъ убытокъ?

— Какъ можно въ убытокъ торговать!

— Да ежели вы много на себя истратите?

— Такъ что же-съ? Сколько ни истратилъ, все на товаръ разлагаешь.

— Сколько-бъ не истратилъ?

— Сколько и истратишь на себя, сколько отошлешь домой; вѣдь дома жена, дѣти, имъ тоже пить — ѣсть надо, домой имъ тоже посылаешь; все на товаръ и раскладываешь.