Замок (сборник) - Ольга Морозова

«Ты умница, детка, я люблю тебя, ты даже не представляешь, какую услугу ты оказала нам всем», — в его голосе слышался восторг.

«Господи, — подумала я, — неужели это настолько важно для него, что он готов подпрыгнуть до небес? — а вслух сказала: — Я была рада оказать тебе услугу, да и деньги не помешают».

Мы ещё поболтали о том, о сём. Альберт говорил, что ужасно занят, но очень соскучился, и спросил, как бы между прочим, когда я приступаю к работе. Я ответила, что уже в эту субботу.

«Но, — спросила я, — Альберт, мне показалось, что она вовсе не ждала меня и была несколько удивлена моему приходу. Несколько раз, мне показалось, она порывалась спросить, откуда я узнала, что ей нужен учитель, но почему-то не спрашивала. В чем дело? Ты что, не сказал ей обо мне? Мне было ужасно неловко».

Альберт был немного смущён.

«Прости, дорогая, это моя вина. Она просто обмолвилась матери, что хотела бы нанять преподавателя, но конкретно ничего не говорила. А мама так стремилась ей угодить, что побежала немного впереди. Но всё ведь обошлось, верно? Я больше не буду тебя никогда так подставлять».

Я, конечно же, простила его, и мы расстались, довольные друг другом. На прощание он попросил позвонить, как начнутся занятия. Я пообещала.

До субботы всё было спокойно. Днём я училась, вечерами ходила на уроки и занималась дома. Я собиралась стать знаменитой скрипачкой, и мне нужно было много заниматься. Друзей я совсем забросила, и только Питер иногда навещал меня. Мы пили кофе, болтали, и иногда я ловила себя на мысли, что если бы не Альберт, пожалуй, я была бы более благосклонна к нему.

В субботу я пошла на первый урок к новому ученику. Я немного волновалась, хотя особых причин не было, мы обо всём договорились, и остальное было, как говорится, делом техники.

Я пришла точно в назначенное время. Меня встретила та же горничная. На этот раз она молча провела меня к хозяйке и вышла. Хозяйку звали фрау Миллер. Она встретила меня не одна, а с пухлым мальчуганом, очевидно, её сыном и моим учеником. Она представила мне его. Мальчика звали Гансом. Он стеснялся меня и опускал глаза, но видно было, что ему интересно. Ребёнок мне понравился. Он был достаточно скромен и послушен, по крайней мере, на вид.

Мать спросила про инструмент, на каком мы будем учиться. Я сказала, что скрипку принесла с собой, но я так же хорошо играю и на пианино, поэтому как им будет угодно. Но для начала, поспешила добавить я, лучше поучиться на пианино.

«Ну что, Ганс, ты бы хотел играть на пианино?» — обратилась мать к мальчику.

Он кивнул.

«Тогда фройляйн Дайяна займётся с тобой, а пойду к себе».

Она показала мне, где стоит инструмент, и ушла. Я открыла крышку, пробежала пальцами по клавишам. Как ни странно, инструмент работал чудесно, как будто его только что настроили. Я сыграла нехитрую мелодию, и спросила Ганса, нравится ли ему? Он опять кивнул, никак не мог преодолеть робость. Я подбодрила его улыбкой, достала ноты, учебники, но для начала решила проверить его музыкальный слух. Со слухом у него было всё в порядке. Не думаю, что он бы смог стать великим, но блеснуть недурной игрой на вечеринке, я думаю, ему по силам. После этого мы начали занятие.

Время шло быстро, мальчик был на редкость усидчивым, он ловил каждое моё слово и очень старался. Его старания и интерес к занятиям подкупили меня — не люблю, когда занимаются из-под палки. Уходя, я обрадовала фрау Мюллер, что у мальчика определённо есть способности, и занятия будут ему очень полезны. Она была польщена. Когда я уходила, в дверях я столкнулась с высоким импозантным мужчиной, очевидно, это был хозяин. Он скользнул по мне безразличным взглядом и прошёл внутрь дома. Полагаю, что воспитание ребёнка целиком и полностью лежало на плечах жены.

Дома я позвонила Альберту, сказала, что была первый день на занятиях, всё прошло хорошо, мальчик чудесный. Альберт попросил меня звонить почаще. Я с радостью пообещала.

И потекла довольно однообразная жизнь. Консерватория, дом, уроки. Вечерами я звонила Альберту, он расспрашивал меня о новом ученике, о его успехах, о семье. Я простодушно всё рассказывала ему. Мальчик хорошо учится, очень старательный. У него недюжинные способности, помноженные на трудолюбие и упорство. Я им очень довольна. Незаметно вопросы Альберта переходили к родителям мальчика. Я рассказала, что герр Миллер приходит домой поздно, обычно я уже ухожу, но по воскресенья он дома, потому что после занятий они идут гулять всей семьёй, а иногда фрау с мальчиком уходят вдвоём, а он остаётся дома работать. Он банкир, и у него всегда много дел, а фрау не работает. Но, к слову сказать, Альберт расспрашивал меня и об учёбе в консерватории, о друзьях, о тёте. После таких разговоров мы становились ближе друг другу, потому что он много узнавал обо мне, но я ничего не знала о нём, как и раньше. На все мои вопросы он отвечал или односложно, или говорил, что это неинтересно. Иногда я ловила себя на том, что стою с трубкой в руке, хотя там давно раздаются гудки. Как долго я находилась в таком состоянии, я не могла сказать, но я приписывала это усталости и упадку сил.

Так незаметно прошла зима и наступила весна. Приближались экзамены, а за ними каникулы. Я с нетерпением ждала их. Мне очень хотелось увидеть Альберта, прижаться к нему, ощутить себя любимой. Мне очень его не хватало. К тому же тайна нашего брака начинала немного тяготить меня, мне хотелось хоть с кем-то поделиться, но я не могла нарушить клятву. Мы по-прежнему перезванивались, болтали, я рассказывала о своей жизни, об учениках, особенно внимательно Альберт слушал о Гансе. А Ганс определённо делал успехи. Он уже играл несложные вещи гостям, и фрау Мюллер очень им гордилась. Чувствовалась, что она очень благодарна мне, и даже иногда давала премиальные. С герром Мюллером я за всё время не обмолвилась и парой слов, кроме здравствуйте и до свидания; похоже, успехи сына его не очень интересовали.

Я очень удивлялась, зачем ему вообще семья? Он так поглощён работой, так увлечён ей, что на жену и сына у него почти нет времени. Потом я пришла к выводу, что видимо, для престижа. Неженатому банкиру люди будут неохотно доверять деньги. Фрау Мюллер не показывала виду, но иногда страдание от равнодушия мужа прорывалось в её взгляде, который вдруг становился каким-то жалким и затравленным. Но она быстро брала себя в руки, это была настоящая светская дама — холодная и неприступная. Я думала, что даже сыну тяжело с ней. Бедный мальчик был лишён родительской ласки, и музыка стала для него чём-то вроде отдушины. Мне было его по-человечески жаль. Во время наших встреч я старалась относиться к нему как можно теплее, и он тянулся ко мне. Мы очень сдружились. Всё это я рассказывала Альберту.