сказка - Катарина Валентэ

-О, я вовсе не хотела Вас оскорбить.

-Да я даже не обратил внимания. Я просто знаю всё о драконах: они чуть отдаленнее двоюродных братьев и гораздо ближе сестер. Потому что они начинаются на Д.

-Виверн, а у тебя имя есть? Надо было вообще-то сразу тебя спросить.

-Я – Почтенный Виверн От-А-До-Лэ, маленькая фея. Полагается, конечно добавить «к твоим услугам», но вся эта вычурность не по мне, как ты наверное заметила.

-Смешное какое имя для… - Сентябрь задумалась над подходящим словом. – для такого деликатного чудовища.

-Дань семье. – Отадолэ произнес надменно. – Библиотека приходится мне отцом. Так что дословно, я должен зваться Библерн. Хотя может и Вивертека? Я до сих не могу определиться.

-По-моему они оба не годятся, - сказала Сентябрь, хотя Вивертека ей понравилось больше.

-Пусть оно и не соответствует мне, оно – истинное. А поэтому на все сто процентов пригодное. Моя благословенная матушка была духом-хранителем одного влиятельного Ученого. Он любил её, даже раз в неделю протирал ей чешуйки пчелиным воском и трюфельным маслом. А кормил только горькой редиской, гораздо крупнее и горше обычной, которую выращивал в собственной лаборатории, и давал подслащенную воду. Он заботился о ней, звал ее всегда «хорошая Виверна», постель ей устроил из осоки, подбивного шелка и старых костей, кому принадлежавших неизвестно, но точно не кому-то из его знакомых. (Гнездо дракона обязательно должно иметь кости, иначе оно не станет домом) Маму такое обхождение целиком устраивало, пусть даже она и недолюбливала ученого, считая его слишком умным. Потому что он носил самые большие в мире очки. А чем больше очки, тем мудрее тот, кто их носит, - это каждой рептилии известно. Но даже мудрейшие не властны над смертью, и истина эта особо витает над теми из мудрейших, кто имеет привязанность к химическим опытам. И она настигла его в виде невероятного научного открытия.

-Как это печально, - вздохнула Сентябрь.

-Невероятно печально! Но закалившимся в пламени скорбь не ведома. Когда покровительствовать стало некому, моя мама поселилась среди руин огромной Библиотеки, называвшейся Досконб, и стала жить там одна, читая и мечтая. Каждый день она позволяла себе привязаться к Досконб еще крепче, - а ведь это была в самом деле очень сильная и страстная бибилотека, - обнаруживая какими изящными прямыми и крепкими оставались полки, не смотря на невероятную тяжесть расставленных на них книг. В наши дни подобная моральная стойкость уже редкость. Время шло, появился я и мои братья и сестры, и галереи наполнились смехом и топотом. Мы бегали по винтовым, полуразрушенным лестницам вверх-вниз, отыскивая новые энциклопедии или приключенческие романы и напитываясь ими. Я знаю всё обо всём – правда в пределах первых страниц. Несколько лет назад агент по недвижимости оформил маме вдовство, а к тому времени я успел прочитать только до буквы «Лэ». Так или иначе, пока мы были младенцами, мама рассказала нам всё про нашего отца. «Почему у нас нет Папы?» - пища, спрашивали мы, а она отвечала – Библиотека ваш Папа. Любящий вас. Заботящийся о вас. А если будете ждать, что однажды появится симпатичный и дородный Виверн и научит вас изрыгать пламя, - напрасно потеряете время. Потому что некому. Досконб подсобит вам книгами по теории возгорания, и какими бы странными они не показались вам, знайте, что вы любимы двумя родителями, - и ничем не отличаетесь от других чудовищ.

Сентябрь растерянно прикусила губу. Слова готовы были вырваться из ее рта, но она боялась, что снова невзначай обидит.

-Дома у меня есть подружка, - медленно начала она. – Её зовут Анна-Мари. Её отец продавал газонокосилки всей Небраске и некоторым даже из Канзаса. Анна-Мари была еще младенцем, когда однажды в Топеке ее папочка встретил даму, у которой был самый большой в округе газон, и остался у нее навсегда. Анна-Мари даже не помнит, как он выглядел, и когда ей становится печально от этого, мама рассказывает ей, что папочки у неё не было вовсе, поскольку она дочь ангела, и забота о ней уж точно не дело для гнусного коммивояжера. Как ты думаешь, а вдруг… с твоей мамой произошло что-то подобное?

Отадолэ жалостливо поглядел на нее. Сомнение слабой, но устойчивой тенью легко на его блестящее красное лицо.

-Сентябрь, а по-твоему, какой из вариантов реально имел место? Что какой-нибудь быкообразный мужлан оставил мою маму высиживать яйца, а сам сбежал торговать газонакосками, или всё-таки что она сблизилась с Библиотекой и вывела много любимых и любящих детей? Я хочу сказать, давай взглянем, как реалисты! Кроме того, все говорят, что я просто копия отца. Видишь какие у меня крылья, - разве не из пергаметных страниц они созданы? При определенном ракурсе тебе, наверное, удастся прочитать на них историю зарождения воздухоплавания!

Отадолэ напряг крылья, пытаясь раскрыть их показать, как они просвечивают и трепещут на ветру, но тяжелая бронзовая цепь свела на нет все усилия. Получилось, что он потер ими себя по бокам.

-Ах, точно! А так сразу и не скажешь. Вот глупышка. Просто я не привыкла еще к Королевству Фей, надеюсь ты понимаешь, - принялась заверять его Сентябрь, - хотя на самом деле крылья были костлявые, обтянуты кожей, практически такие же как у птеродактилей: они не выглядели как пергамент и несомненно не имели никакого текста поверх. «Наверняка он печален, - подумала она, - и, конечно, он мил».

-За что тебе заковали крылья? – спросила она, намереваясь перевести разговор в другое русло.

-Потому что таков закон. Ты же знаешь, ты ведь не новорожденная. Передвижение по воздуху возможно только на Леопарде или с одобрения Следопытов Крестоцвета. Следовательно, мне нельзя.

-Почему это?

Отадолэ пожал плечами.

-Маркиза постановила, что по отношению к Любви и к Внедорожным Гонкам возможность лететь является Нечестным Преимуществом. Тем более она без ума от кошек, но поскольку Следопытам никто не вправе указывать, она внесла в декрет соответствующие разрешения.

-Но ведь ты куда крупнее Маркизы, - неужели ты не мог сопротивляться? Затоптал бы ее, или зажарил бы, или что-нибудь придумал бы.

От удивления у Отадолэ даже открылся рот.

-Ну и кровожадная же ты, хоть и мелюзга! Естественно, я крупнее и, само собой, я могу сказать «нет» , но, справедливости ради, во времена правления Доброй Королевы Мэллоу такое вообще бы не случилось, - и всех нас это очень расстраивает. Но Маркиза есть Маркиза. У нее есть шляпа. А кроме этого у нее есть веская магия. Никто не говорит ей «нет». Ты же своей Королеве не говоришь «нет»?

-Там, где я живу нет Королев.

-Тогда мне тебя жаль. Королевы олицетворяют роскошь и великолепие, даже если они выбирают себе имя Маркиза или заковывают в цепи несчастных Виверн. Так и есть, роскошны и великолепны и - куда без этого - столь же устрашающи. Я иногда думаю, что именно внушаемый страх делает их роскошными. Но что же это за место, где нет Королев, где плохие отцы и Анны-Мари? Откуда ты пришла?

-Всего одна Анна-Мари. Я из Небраски. – Сентябрь смолкла и задумалась. Она оказалась так далеко от дома, но ничуть по нему не скучала. Она готова была согласиться, что она – плохая дочь, но эти мысли легко отлетали при виде необъятных просторов Королевства Фей и всего интересного, что она уже увидела и что ей предстояло увидеть. – Там сплошь равнина, хоть и золотистого цвета, и там живет моя мама. Она каждый день ходит на фабрику и собирает двигатели для самолетов, - потому что все мужья и отцы отправились на войну, и некому стало собирать самолеты. Она очень умная. И красивая. Однако мне не удается видеть её часто и долго; а отец, я уже говорила, ушел вместе с остальными. Он сказал, что с ним ничего не случится, потому что он в основном будет собирать информацию о других армиях и записывать ее, а стрелять ни в кого он не будет. Но мне всё равно за него страшно. Думаю, что маме не меньше. А ночами вокруг дома в прериях кто-то воет, а в доме темно-претемно. Зато днем я навожу кругом чистоту и порядок, чтобы порадовать маму, когда она вернется с работы. Тогда она расскажет мне перед сном какую-нибудь историю, или подскажет, как обращаться с бойлером, или о том, что было на заводе. – Внезапно, опрокидывая чашечки красных цветов в разные стороны, по лугу пронесся прохладный ветер, и Сентябрь какое-то время растирала ладошки, чтобы согреть их. – На самом деле друзей там у меня почти нет. Я люблю читать, совсем не как другие дети, которые играют в бейсбол, катаются на осликах или завивают кудри. Так что, когда в моем окне появился Зеленый Ветер, я сразу догадалась, что он предложит, - потому что в книжках такое часто описывается. И я, не раздумывая, решилась, потому что, кроме мамы, мне собственно и терять-то некого. – Сентябрь быстрым движением утерла нос. – Но когда мы улетали, я даже не помахала ей на прощание. Я знаю, что некрасиво поступила. Правда, когда я просыпаюсь, её тоже не бывает дома. Она уходит на фабрику и оставляет мне на кухонном столе бисквиты и стакан апельсинового сока, - так что я подумала, раз уж она обычно не прощается со мной по утрам, то и мне не так важно помахать ей на прощание. Ох, я такая гадкая! Но ничего не могу с этим поделать. А ведь на самом деле, мама всегда оставляла на кухне разные записки или, случалось, смешные рисунки, - а я ей ничего не оставила. Но домой меня правда не тянет, - потому что там нету гномов и ведьм и вивертеки: одни лишь противные кудрявые дети и чайные чашки, которые надо всегда мыть. Так что лучше я извинюсь, по возвращении, хоть мне здесь гораздо приятнее находиться.