Герои «СМЕРШ» - Александр Юльевич Бондаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Когда по радио было передано заявление Советского правительства и стало известно, что началась война, жизнь города как бы вошла в новое русло, — пишет Абрам Вениаминович Буров[105], автор замечательной книги „Блокада день за днём“ — хроники Ленинградской блокады. — В 13 часов 25 минут введено угрожаемое положение. Ещё до этого к районным военкоматам начал стекаться народ. Указ Президиума Верховного Совета СССР о мобилизации предписывал военнообязанным явиться на призывные пункты 23 июня 1941 года. Но уже в 12 часов 30 минут 22 июня у военкоматов начали выстраиваться очереди добровольцев»[106].
В тот день, 22 июня, записался добровольцем в народное ополчение и третьекурсник Фёдор Абрамов. Что такое «народное ополчение», сегодня мало кто знает, а те, кто что-то слыхал, в большинстве своём уверены, что дали тогда гражданскому люду «трёхлинейки» и бутылки с зажигательной смесью — теперь их на западный манер именуют «молотовский коктейль» — и бросили их, неорганизованных и необученных, под немецкие танки. Реально же дело было не совсем так. Возьмём официальный источник — энциклопедический справочник «Санкт-Петербург. Петроград. Ленинград» и, посмотрев статью «Народное ополчение», перейдём по ссылке на статью «Армия народного ополчения (с 4 июля 1941 г. Ленинградская армия народного ополчения)»:
«…Первоначально предполагалось создать 7 дивизий народного ополчения, ряд истребительных и пулемётно-артиллерийских частей (100 тыс. человек). 4 июля горком партии постановил увеличить численность армии до 200 тыс. человек. Фактически в начале июля — сентябре 1941 г. было сформировано 10 дивизий, которые по мере готовности отправлялись на фронт, 7 истребительных (партизанских) полков, 16 пулемётно-артиллерийских батальонов, а также несколько маршевых батальонов. Общая численность Армии народного ополчения — свыше 135 тысяч человек…»[107] Уже в сентябре ополченческие дивизии были преобразованы в регулярные соединения Ленинградского фронта.
Студент Фёдор Абрамов превратился в рядового бойца 377-го ПУЛАБа — пулемётно-артиллерийского батальона — и осенью 41-го сражался на ближних подступах к Ленинграду. Вот как писал об этих боях сам Абрамов, оформляя документы при поступлении в Смерш:
«В боях под д. Пиудузи, на окраинах Старого Петергофа, батальон был разбит. Остатки батальона, в том числе и я, вышли в гор. Новый Петергоф.
В гор. Ораниенбаум батальон был вновь укомплектован. По приказанию командования батальон занял оборону в гор. Старый Петергоф. Участок обороны нашей роты проходил по деревням, расположенным на окраине города.
В течение двух дней мы вели беспрерывный бой с численно превосходящим противником. Я лично работал на пулемете. 24 сентября в полдень я был ранен в предплечье левой руки.
До 18 ноября 1941 года я находился на излечении в ленинградских госпиталях…»[108]
«Работал на пулемёте» — красиво сказано! По-писательски. По-военному. И вообще понятно, что это писал солдат — масштаб роты, остатков батальона, то есть то, что сам видел и знал. А ведь тот бой, что, разумеется, было тогда неведомо рядовому Абрамову, сыграл важную роль в обороне Ленинграда.
«24 сентября сорвалась попытка гитлеровцев прорваться к Ораниенбауму. Они рассчитывали, что, захватив и отрезав Кронштадт, смогут ликвидировать эту важную военно-морскую базу. Но совместными усилиями пехотинцев, подразделений моряков и артиллерии фортов и кораблей Краснознамённого Балтийского флота наступление врага на этом участке было остановлено»[109].
А враг (есть такой хороший «штамп» — в бессильной злобе) — продолжал рваться к Ленинграду, Кронштадту, Ораниенбауму. На счету у защитников «Невской твердыни» был воистину каждый штык, поэтому уже 18 ноября, в тот самый день, когда он вышел из госпиталя, Абрамов вновь оказался на передовой.
Обратимся опять к его отчёту:
«С 18 ноября по 28 ноября 1941 года снова участвовал в боях с немцами на том же Ленинградском фронте рядовым 1-го ударного батальона 225-го стрелкового полка 70-й стрелковой дивизии (командир дивизии — полковник Виноградов).
28 ноября утром при наступлении полка (названия роты не знаю, ибо в бой вступили перед утром прямо с марша) я был вторично тяжело ранен. Разрывной пулей у меня пробило обе ноги в верхней области бёдер»[110].
Но тут, пожалуй, многое перепутано: 225-й стрелковый полк входил в состав 23-й стрелковой дивизии, которая в ту пору дралась где-то в районе Демянска. В состав 70-й дивизии, которой тогда ещё не командовал полковник Виноградов, входил 252-й стрелковый полк, и к 20-м числам ноября это соединение, прекратив бесплодные атаки на мощные гитлеровские укрепления по западному берегу реки Тосны, вновь заняло рубеж Пулково — Большое Кузьмино. Однако понятно, что боец, отвоевавший десять дней, вряд ли сохранил в памяти наименование воинских частей и их командиров, равно как и географические названия… Как мы когда-то шутили в военном училище на занятиях по тактике, это сейчас указывается направление по карте, типа «роща Круглая», «деревня Серово», а в бою всё будет проще: «Сарай видишь? На него и …». Наступай, в общем, в том самом направлении! Действительно, чего задурять себе голову какими-то названиями?
В результате тяжёлого ранения Абрамов возвратился в Ленинград, в университет, — но на исторический факультет, превращённый в госпиталь. Хотя ЛГУ продолжал функционировать и по своему прямому назначению. В известной нам книге Абрама Бурова есть информация, датированная 2 декабря 1941 года — как раз тем временем, когда наш герой вновь оказался в стенах университета:
«…Несмотря на бомбёжки и артиллерийский обстрел, от которого в городе <в этот день> пострадало более 100 человек, в актовом зале Ленинградского государственного университета состоялось заседание учёного совета, посвящённое 50-летию присуждения В. И. Ленину диплома первой степени об окончании юридического факультета. Доклад „Ленин и защита социалистического Отечества“ сделал ректор университета А. А. Вознесенский[111]…»[112]
Можно понять, что Ленинград не просто выживал, но жил и сражался.
В университетской аудитории — вернее, в палате — Абрамов находился до начала февраля 1942 года, практически всю первую блокадную зиму, самую трудную, самую жуткую, самую лютую. Потом были смертельно опасный переезд по льду Ладожского озера и эвакогоспиталь в городе Соколе Вологодской области, неподалёку от областного центра, где Фёдор оставался до 10 апреля. По выписке он получил трёхмесячный отпуск и отправился в родные края, в село Карпогоры, где оканчивал десятилетку. В эту свою школу Абрамов пришёл теперь в качестве учителя. Пусть на три месяца, но всё же, — учителя были очень нужны…
Однако были нужны и солдаты. По окончании отпуска, 27 июля 1942 года, он становится заместителем политрука роты в 33-м запасном стрелковом полку Архангельского военного округа. На свои петлицы Фёдор прикрепил четыре треугольника, как у старшины, на рукава гимнастёрки — комиссарскую звезду; его обязанностью стало проводить
