Когда людоед очнется - Доминик Сильвен

Альберта уже успокоилась. Ингрид дала ей бумажные носовые платки и угостила завалявшейся в кармане резинкой. Благодарно взглянув на нее, рокерша приняла и то и другое.

— Вот так Лу и Бернар подружились, — продолжала она, хлюпая носом. — Классным людям нравилась Лу. Я в жизни не видала другого такого терпимого и креативного человека. Ее все вдохновляло. Даже завывания добрых монахинь.

— Разве добрые монахини воют? — заинтересовалась Ингрид.

— А ты и правда прикольная. Случайно, не музыкантша?

— Нет, я массажистка. И танцовщица.

— Так я и думала! А в каком стиле?

— Стриптиз. В «Калипсо», Пигаль.

— Мы с подружкой обожаем смотреть стриптиз. Только не говори мне, что ты та самая Габриелла Тижер Пламенная!

— Yes, it's me, dear![8]

— Прости, в этих тряпках тебя и не узнать. Да еще без твоей рыжей гривы.

Не удержавшись, Лола возвела очи к небу. Впервые хоть кто-то согласился с Ингрид, сочтя ее раздевания художественным танцем. Она дала девушкам пощебетать по душам, прежде чем вмешаться в разговор:

— Хотелось бы мне знать, почему Лу нашли в Монсури.

— Потому что она там часто бывала, — ответила Альберта. — Занималась тай-чи.

— Обычно это делают в группе.

— Лу не нравились группы, конечно, кроме нашей. Она уединялась среди зелени. Рано утром.

— С открытием парка?

— До открытия.

— А как?

— Перелезала через решетку и забиралась в свой заросший кустами уголок. Чтобы никто не мешал ей заниматься китайщиной. И чтобы сочинять песни. Лучшие наши вещи осенили ее в парке на рассвете. Ты мне не веришь?

Лола только поморщилась.

— Знаю я, о чем ты думаешь! Пусть мы готы и играем рок, это еще не значит, что мы пьем, ширяемся и ведем ночную жизнь. Лу была ранней пташкой.

— Только не нервничай. Лу была ранней пташкой. Вот и отлично.

— Я и не нервничаю. Просто объясняю. Понимаешь, здесь, в общине, жизнь бурлит, порой даже через край. Всегда полно народу, шумно. К тому же сестра Маргарита не пускала нас в сад. Послушать ее, так мы дикарки, не способные ценить красоту. Надо же такое придумать. Если бы она позволила Лу заниматься тай-чи в монастырском саду, ничего бы не стряслось. Так ведь нет, рай не для живых. Мы здесь для того, чтобы страдать. Прикинь, как она рассуждает?

— Лу участвовала в защите мастерских?

— Еще бы! Она-то и придумала ЦИЖ.

— Центр искусств Жармона?

— А ты соображаешь, когда захочешь. Даже приятно. Сама видишь — если кто и хотел вырвать сад из лап подрядчиков, так это Лу, а вовсе не мать-настоятельница.

Их прервали громкие крики и топот. Альберта и бровью не повела. Зигмунд насторожился. Лоле послышалось лязганье железа и пронзительные вопли. Некоторое время ничего не происходило, затем бешеная девица с цыганской шевелюрой ворвалась в студию с тонкой тростью наперевес. Лола отступила на шаг, осознав, что это шпага-трость. Зигмунд вытянул к ней морду и подошел к Ингрид, готовый ее защитить. Воительница была такой же высокой, как американка, но на вид на ней было килограммов на двадцать побольше мускулатуры. Одета она была в редингот, словно снятый с кучера времен Луи-Гийома Жибле де Монфори, бордовые панталоны, слишком туго ее обтягивающие, и ботфорты из пластика.

— Двоих уложила! — возвестила она победно.

Заметив бумажные платки Ингрид, она вытащила из пачки один, чтобы протереть клинок. Затем убрала его обратно в трость и бросила в угол. Рухнув на матрас, она принялась разглядывать гостий и далматинца.

— Это Кармен, — объяснила Альберта. — Наша басистка.

— Ага, и я только что уложила двоих, — повторила вновь прибывшая. — Двоих!

— Крупных? — спросила Альберта.

— Довольно крупных для грызунов. Но не слишком — для крыс.

— Rats! Please, no![9] — завопила Ингрид.

Басистка насмешливо глянула на нее, прежде чем утратить к ней всякий интерес. Она подобрала валявшийся на матрасе журнал «Метро» и погрузилась в чтение. Лола встряхнула Ингрид, чтобы привести ее в чувство. Обычно американка была отважна, словно бешеный пират, но грязь и миазмы неизменно потрясали ее нервы до самых оснований.

— Да уж, с тех пор как «Батикап» задумал прибрать к рукам механические мастерские Жармона, мы постоянно натыкаемся на крыс и использованные шприцы, — заметила Альберта. — Ни с того ни с сего.

— То есть подрядчик «Толбьяк-Престиж» запугивает вас, чтобы заставить убраться отсюда?

— Ты все правильно поняла, мадам, — вмешалась Кармен. — Но нас не так-то легко запугать. Верно, Альберта?

— Да уж, нелегко.

— А Лу думала так же? — спросила Лола.

— Не то слово. Лу знала, как действовать. У нее был подход к старику.

— К старику?

— Жерве Жармону, владельцу механических мастерских. Он хоть и древний старик, но молодежь ему по душе. Как и искусство.

— Лу всегда находила с ним общий язык, — уточнила Кармен.

— Когда мы сюда только вселились, старик заявился, чтобы нас выставить, — продолжала Альберта. — Но Лу не сдрейфила, а сумела заговорить ему зубы. Показала студии, объяснила, как важно то, что мы делаем, и упросила предоставить нам эти помещения, пока здание не продадут. Обещала, что здесь не будет ни беспорядка, ни наркоты. Убедила его, что сад следует включить в Список объектов всемирного наследия. А не отдавать на съедение бульдозерам. Старик усек и согласился.

— Но потом на горизонте появился Жильбер Марке, — добавила Кармен. — Настоящая язва.

— А кто он? — спросила Лола.

— Генеральный президент фирмы «Батикап», — объяснила Альберта. — Он вел переговоры с монашками о выкупе их здания. При виде мастерских он тут же учуял золотое дно. Короче, он выкладывает тридцать миллионов евро за монастырь, мастерские и сад, перестраивает их в апартаменты класса «люкс», сад превращает в лужайку и парковку и перепродает все за бешеные бабки.

— То есть втридорога, — уточнила Кармен.

— А если он выкупит только монастырь с садом, окна шикарных апартаментов будут выходить прямиком на студии. И престижность снизится на порядок. Так ведь? — сказала Лола.

— В точку, мадам, — устало вздохнула Кармен.

— Но что за выгода Жерве Жармону дарить мастерские общине, если подрядчик готов выкупить у него недвижимость?

— Сказано тебе: он совсем старый! — заорала Кармен. — Ты что, не догоняешь?

— Хочешь сказать, он уже из ума выжил?

Кармен брезгливо поморщилась и снова уткнулась в журнал. Зигмунд тем временем подобрался поближе и обнюхивал ее сапоги.

— У него и так денег навалом, — усмехнулась Альберта. — Чуть больше, чуть меньше — какая разница в его-то возрасте? Вот он и вбил себе в голову, что затея с Центром искусств Жармона — самое стоящее, что он может сделать, прежде чем сыграть в ящик. И по-моему, он прав.

Возмущенно фыркнув, Кармен вскочила на ноги. Зигмунд поспешно ретировался за развалившееся кресло. Кармен рывком открыла помятый металлический шкаф. На обратной стороне дверцы были крупно выведены десять цифр.

— Телефон старика, — сказала она. — Можешь надоедать ему своими вопросами напрямую.

Лола невозмутимо записала номер. Альберта вышла вместе с ними.

— Вы уж извините мою подругу. Мы все переживаем по-своему. Я чувствую себя как выжатый лимон. А Кармен в бешенстве. Мы потеряли не только лучшую подругу, но и опору «Вампиреллас». Не представляю, что теперь с нами будет.

— Никогда не надо отчаиваться, — подбодрила ее Ингрид. — Мы здесь, чтобы выяснить, кто совершил это жуткое злодейство. К тому же мы куда добротнее, чем майор Дюген со своим прилипалой. Ты в надежных руках!

— Ты хотела сказать, «куда добрее»?

— Ну если тебе так больше нравится.

Лола не смогла удержаться от улыбки. Ингрид рождена, чтобы переделывать на свой лад французский язык и ободрять всех встречных-поперечных.

— А кроме Жильбера Марке, у Лу были враги? — спросила она.

— Я же сказала — ее все уважали.

— А дружок у нее был?

— Она встречалась с Норой.

— В самом деле?

— И что такого?

— Ничего такого. А что потом?

— Кажется, долго это не продлилось. Потом еще Юпитер…

— Художница?

— Художник. Мы с Кармен — лесбиянки. А Лу была бисексуалкой. Это ведь ее право?

— А я и не вижу здесь ничего предосудительного. Кто такой Юпитер?

— Юпитер Тоби — его псевдоним. У него скульптурная мастерская на первом этаже. Если хотите, можем к нему спуститься.

Воспользовавшись предложением Альберты, они осмотрели мастерские. На втором этаже изможденная брюнетка трудилась над большим полотном, изображавшим трио музыкантш на кроваво-красном фоне. Девушка с мертвенно-бледным лицом в центре картины, казалось, истошно кричала. Из ее электрогитары глубокого черного цвета вырывались оранжевые языки пламени.