Живой мост - Сулейман Файяд

Правда, главное чудо уже свершилось в его жизни. Оно произошло в тот час, когда он решил, стать солдатом разведроты. Но это как раз такое чудо, в котором ничего сверхъестественного нет! Странное время! Философы, прежде чем заняться своим прямым делом — анализом бытия, должны уметь обнаружить врага, определить его численность и прочее.

Он не стал отлеживаться под прикрытием камня и покинул спасительный приют без всякой надежды на новые чудеса. Ведь за другим таким камнем он может встретиться с вражеской засадой, и тогда не избежать поединка. Конечно, лучше обойтись без столкновений, но если бой навязывают, то разговор с кинжалом в руке — единственно возможный разговор с врагом. Прежде чем его обезоружат, он непременно должен уничтожить противника или убить себя.

Такова плата за сведения о скоплении живой силы и техники врага. Его соотечественники в тылу, неторопливо попивая кофе, без конца твердят о том, что хотят знать правду. Будто эта правда — о враге или о чем-то другом — способна постучать к нам в дверь, точно гость: здравствуйте, пожалуйста, извольте нас принять!

А правда, вот она — на исхоженных дорогах и знакомых тропинках установлены засады и расставлены минные поля. Единственный относительно безопасный путь — через пески, валуны и холмы. Сердце громко колотится от усталости… а может быть, от страха? И это тоже правда.

Сухой воздух пустыни высушил пот. Но одежда прилипла к телу и казалась тяжелее. Пески становились более сыпучими, камни — более острыми. Он не знает, как случилось, что свет прожекторов застал его врасплох и бросил прямо в середину песков на равнину, лишенную камней. Он передвигался ползком в те короткие мгновения, когда луч света скользил мимо него. Нужен был точный расчет, и он постиг его. Нельзя было только предусмотреть, откуда прилетит пуля, та, которая найдет тебя и больше не даст подняться на ноги. И трудно было угадать, с какой стороны появится патруль и зашелестит песком в нескольких шагах от твоей головы.

Песок хрустел на зубах, забивался в нос, в уши. Звук выстрела приходил издалека. И до того момента, когда пуля достигала песка и с каким-то хлюпающим звуком глубоко зарывалась в него, он успевал делать короткий рывок в сторону холма, что вырисовывался вблизи. Вот и сейчас он бросился вперед и распластался за песчаной дюной. Всем телом он чувствовал, как дышит под ним песок. Нет, просто так, за здорово живешь, он не должен умереть в такую ночь, как эта! Такой задачи ему никто не ставил. Он должен добыть сведения о противнике. И должен остаться живым ради этой цели.

Пункт, который он ищет, совсем недалеко отсюда. Там не спрячешься. Правда, противник не сможет наблюдать за ним особенно тщательно. Прожекторы, направленные на него, высветят при этом скопление вражеских сил и обнаружат их передвижение. Единственной гарантией собственной безопасности был он сам: он должен был стать песком, камнем и так же, как они, не чувствовать страха. Слух и обоняние Ахмеда были обострены. На этот раз его чуткое ухо издалека уловило незнакомую речь. Голоса приближались, становились отчетливее, и он пытался понять, сколько их по ту сторону холма. Наконец он решил, что это один из вражеских патрулей, который движется параллельно ему, скрытый холмом. И оказался прав: через короткое время он уже отчетливо видел силуэты солдат, слышал их тяжелое дыхание. Ахмед крепко сжал гранату. На всякий случай снял предохранительную чеку и даже отвел назад руку. Солдаты прошли несколько поодаль, но если бы хоть один из них обернулся, то наверняка почувствовал бы его присутствие. Сердце Ахмеда рвалось из груди. А солдаты продолжали свой путь, и вот он увидел, что они уходят, повернувшись к нему спинами… Сейчас самое время напасть на них, но тогда погибнет и он сам. Один против пяти… И вдруг ему почудилось, что глаза Халы внимательно и осуждающе всматриваются в него.

Хала!.. Ночь не в силах скрыть страшные черты смерти. Когда сталкиваешься с ней лицом к лицу, чувствуешь, как в каждой твоей клеточке трепещет жизнь. Все прожитое встает перед глазами — со всеми запахами и цветами, мыслями и чувствами. И в этот момент я не знаю, что движет мною: стремление ли спасти себя или готовность выполнить боевое задание, а может быть, необходимость спасти вселенную, которая сейчас воплотилась во мне, и, если паду я, падет и вселенная…

Ему оставалось не так уж много. Пункт, в который он пробирался, был совсем рядом. Но что делает патруль? Неприятельские солдаты скрылись из виду, но Ахмед не поднимался. Что-то не давало ему двигаться дальше. Неужели страх? Этот проклятый вопрос постоянно преследовал его. Был ли такой момент, когда он не боялся? И вообще — где граница между страхом и разумной осторожностью? Все-таки он не покинул своего места у подножия холма, пока не продумал в деталях предстоящую позицию. И только тогда стал спускаться. Он спускался до тех пор, пока не оказался в небольшой яме, которая скрывала его и одновременно давала хороший обзор. Машины, пересекающие на повороте узкую полосу дороги, что попадала в поле его зрения, должны были хотя бы на секунду включить фары, чтобы не врезаться в тем ноте одна в другую. Для него не составило труда сосчитать их. По сигналам машин его опытное, натренированное ухо угадывало их тип и грузоподъемность.

Время идет, а вражеские машины все ползут и ползут. Ахмеду пора в обратный путь, он не имеет права опаздывать на встречу с товарищами, но разум заставляет его оставаться здесь до тех пор, покуда не кончится движение на дороге. Однако приказ есть приказ. Ахмед решает возвращаться, и в эту минуту вновь появляются глаза Халы. Они смотрят прямо в душу…

В условленном месте и в указанное время собралась вся разведгруппа. В тишине обменялись сведениями, которые удалось добыть. Тихо расстались, не выражая никаких чувств, но переполненные ими.

И снова Ахмед один — теперь уже на пути к дому.

Бывает, что надежда ложится на душу грузом, более тяжелым, чем отчаяние. В конце, когда дело сделано, страх довлеет над тобой сильнее, чем в начале. А трудная извилистая дорога порой оказывается самой безопасной.

Блуждающие полосы прожекторов продолжали свои лихорадочные поиски. За камнями таились и спасение и страх. Тьме все равно, кого скрывать — убийцу или убитого. Опасность ждет в любую минуту. И горе тому, кто не осознает ее.

Ахмед заметил вдалеке тускло блеснувшую полосу воды. Это канал. Он почти дома! Но осторожность нужна до последней минуты. Он еще не имеет права облегченно вздохнуть и сказать себе, что все позади.

Рядом с ним шоссейная дорога, но он не должен поддаться соблазну выйти на нее. Мягкий спокойный свет блестит на самой середине шоссе. Засада? Или поврежденная машина? А может быть, судьба посылает ему разгадку новой хитрости врага, о которой они и не подозревали? И он, Ахмед, добудет важнейшие сведения для командования?

Источник света на шоссе целиком завладел его вниманием. Он не простил бы себе, если бы не выяснил его происхождение. Если что и случится, случится только с ним одним… Ахмед не может уловить выражения зеленых глаз, не может понять, смеются они над ним или умоляют. Сейчас он сам себе судья и обвиняемый. Он волен совершить поступок и определить степень вины или невинности. Ему нечего бояться, разве что самого себя. Ему, и никому другому, принадлежит право последнего приказа: он тот, кто спрашивает, и одновременно тот, кто отвечает.

И Ахмед спокойно направляется к источнику света…

Когда сержант Ахмед открыл глаза, сквозь белый свет комнаты он увидел слабо очерченные лица товарищей. Он пытался схватиться за них, как за спасательный круг. Только бы они не отвернулись от него! Несколько мгновений назад он пытался отыскать эти лица в окружающей его толпе. Но безуспешно. Был ли это сон? Или сон то, что он видит сейчас? Он пытался заговорить, но не узнал своего голоса. Пытался шевельнуться, но его крепко держали ремни и бинты. Он кричал что есть силы, но его никто не слышал. Тогда Ахмед закрыл глаза и толпа плотным кольцом окружила его. Но он почувствовал, что движения его стали легче, сил прибавилось и он без прежнего усилия всматривается в лица людей, что шумят и кричат на улицах и площадях. А он стоит на Каирской башне, и тысячи глаз прикованы к нему в ожидании, когда он скажет речь.

Ахмед никак не может понять, почему они ждут от него речи. Он никогда не был оратором. И почему он очутился на самом верху башни и перед ним микрофоны и телекамеры, которые будут транслировать его выступление по всей стране?

Как в этой толпе найти лица товарищей? Если бы удалось их найти! Он мог бы обо всем расспросить их. Он снова открыл глаза и увидел белую комнату. В ней никого не было, и только одно лицо с зелеными глазами смотрело на него откуда-то сверху.

Он позвал: