Котелок дядюшки Ляо - Лев Минц

Проще моей фамилии не придумаешь. Кузнецов, Смит, Шмидт, Ковач, Сепп, Ковальский, Коварж, Фабри, Афуоле… вон нас сколько на свете, наследников древнего рода мастеров!

Глава V Реквием по коротким штанам

Зачем человек одевается. — Что можно понять, поглядев на одежду человека. — Философ в матроске. — Сплошные нелепости, или колготки. — Штаны и место в жизни. — Страдания юной Нга, дочери профессора Ту

К известию, что Ле Суан Ту, мой старый друг и видный вьетнамский ученый, приезжает в Москву, у нас дома отнеслись с обстоятельностью. Общую тональность задала моя мама, помнившая Ту еще первокурсником и очень ценившая за опрятность, вежливость и конфуцианскую почтительность к старшим. Друг прибывал из воюющей и бедной страны, а потому следовало послать его семье подарки, не только приятные, но и прежде всего полезные. Особенно дочке. Девочка родилась в Москве, в честь чего и была названа Нга — Россия. Последний раз я ее видел в годовалом возрасте, с тех пор прошло двенадцать лет, и на фото, иногда приходивших, она выглядела красивой девочкой с большими глазами.

Покупку подарка для Нга мне не доверили. Я, правда, не слишком и настаивал, ибо дел было невпроворот, и даже не спросил, что же куплено. В этом была моя ошибка, но я понял это позднее. Точнее говоря — поздно.

Прием почтенного друга произведен был на высшем уровне и затянулся на полдня: с обедом, беседой и вручением даров. Когда развернули сверток, я побледнел.

В обертке лежало нарядное бело-голубое платьице, красивое и короткое. И с короткими рукавами…

На этом, боюсь, не совсем понятном для читателя месте я прерву рассказ о действительном событии, имевшем место у меня дома весной 1975 года. Я вернусь к нему, но чуть позже, когда мы поговорим об одежде вообще и о том, для чего она служит.

В 1926 году у забайкальского села Буреть в захоронении позднего палеолита археологи нашли костяную статуэтку: женщину, все тело которой, кроме лица, покрывали штрихи. Вот эта именно деталь — «кроме лица» — привела ученых к мысли: штрихи изображают одежду. Против того, что они символизируют татуировку, говорило следующее: лицо татуируют во многих племенах и по сей день.

Если статуэтка являет собой одетую женщину — значит, это самое древнее изображение одежды и, значит, мы можем именно с позднего палеолита отсчитать время, когда человек прикрыл свое бренное тело.

А зачем прикрыл? Ясное дело — чтобы уберечься от холода и непогоды. Но тогда зачем человек одевается в жарких краях, где он мог бы без этого и обойтись? Для того чтобы прикрыть наготу, прикрыв стыд, как Адам и Ева? Но ведь и по сей день есть в тропических лесах племена, не носящие никакой — даже скуднейшей — одежды. Однако, сколь бы скудна ни была одежда, по ней все равно можно отличить мужчину от женщины. То есть существует у одежды и такая функция.

Ну и конечно, одежда украшает своего владельца. Что ни говори, но и самый скромный человек постарается не надеть платье, которое его уродует.

Перечень назначений столь привычной и обыденной вещи, как одежда, можно продолжать и продолжать. Этнография одежды очень увлекательна, в ней видны и история народа, и его привычки, и образ жизни.

Кстати, об этнографии. Отчего-то большинство людей думают, что занимается она исключительно дальними странами и экзотическими племенами. И коль скоро мы коснулись этнографии одежды, то и речь должна пойти о живописных уборах индейцев и о том, что можно считать одеждой у папуасов. Ну, в крайнем случае — о юбках шотландских горцев, а на тех же горцев, облаченных в брюки и пиджаки, не стоит и внимания обращать.

Вовсе не так. Предмет этнографии — все, что касается и нас с вами, в том числе наша одежда. И — уверяю вас, читатель, — вы знаете о том, как одевался, скажем, ваш папа или дедушка в детстве куда как меньше, чем о боевом наряде последнего из могикан.

Позвольте объяснить, почему мы назвали эту главу «Реквием по коротким штанам». Что за реквием? Шорты-то теперь носит каждый, кому не лень, без разбора возраста и пола. Это верно. Но дело в том, что шорты — это шорты. А короткие штаны — эпоха. Причем очень недавняя, но ушедшая от нас безвозвратно.

Не будем, однако, голословными, хотя и начнем издалека. Среди всех прочих функций одежды, о которых мы только что сказали, есть (скорее, была) одна вроде бы не жизненно необходимая, но важная — разделение людей по месту, занимаемому ими в жизни. Назовем эту функцию по-научному: дифференцирующая. Еще совсем недавно во многих местах закон и обычай сурово предписывали, кому что одевать положено, а кому — нет. И по одежде сразу можно было понять, с кем честь имеете.

Во времена, которые помню я, законов о ношении одежды, естественно, уже не было. Но обычаи сохранялись. Я имею в виду 40—50-е годы прошлого века. В то время по одежде вы четко могли распознать социальный статус человека. К примеру, человек в добротной полувоенной одежде, перепоясанный мужественным офицерским ремнем. Гимнастерка с отложным воротником, большие нагрудные карманы, в них — авторучка, а то и две. Зимой на ногах бурки — легкие и теплые фетровые сапожки с кожаными кантами и почти мушкетерскими отворотами. В остальные три времени года — хромовые сапоги. Можно не сомневаться — перед вами работник райкома либо райисполкома или хозяйственный руководитель. Всё одно — начальник. Мода эта, несомненно, пошла от вождей и комиссаров послереволюционных лет (вспомните в кино: Сталин, Свердлов, Киров). Вожди к тому времени кто уже умер, а кто надел мундир с погонами, но у среднего и нижнего звена костюм сохранился. И надолго.

То, что это шло в основном от вождей, с несомненностью подтверждают мои наблюдения за областными и районными начальниками в Узбекистане. Там они отличались консерватизмом, спаянностью и дисциплиной. Так вот: до войны они носили сталинские фуражки, потом, сохранив полувоенные одежды, дополнили их национальным колоритом, сменив фуражки на тюбетейки. А потом — при Хрущеве, любившем украинские вышитые сорочки, — все узбекские начальники обзавелись украинскими «вышиванками», белизна которых оттеняла их смуглые и широкие кыпчакские лица.

Начал я с одеяния начальников по одной причине. Никто не предписывал им форму одежды, но человек, одетый иначе, выглядел бы среди них белой вороной. Но ведь никто и не запрещал никому другому приобрести себе такой же геройский полувоенный комплект. Однако такие добровольцы тоже встречались крайне редко. В рабочей среде их могли спросить грубовато: «Ты что, Семеныч, в начальники заделался?» В интеллигентской могли (про себя) усомниться: действительно ли вы врач-педиатр? А в дисциплинированном Узбекистане старшие товарищи спросили бы напрямую: «Товарищ Мамадалиев, вы пощему не по форма одежды одеты?» (Сам не слышал, но мне рассказывали люди, заслуживающие доверия и сами сносившие не один комплект ответственных одежд.)

Но и наряды лиц социально рядового состава разнились между собой. Вроде жили люди в одних и тех же коммунальных квартирах, имели примерно одинаковый уровень доходов, а одевались по-разному. Каждый сверчок старался соответствовать своему шестку, или, как выразились бы ученые мужи, своей референтной группе.

Возьмите, к примеру, шляпу, на наших глазах ставшую образцом вопиющей старомодности. Рабочий класс шляп не носил, он предпочитал кепки. Зато среди интеллигенции кепок не носили даже киношники, но шляпа была обязательным элементом наряда, особенно по торжественным случаям. И бриллиант трамвайного фольклора — «А еще в шляпе!» — имел совершенно точный смысл. Переводить его следует так: «Как вам не стыдно так малокультурно себя вести, в то время как, судя по вашему костюму, вы претендуете на то, что образованный человек».

Не проник еще в рабочую, а тем более крестьянскую среду галстук. Зато учитель на уроке, или инженер в КБ, или (да нет, так не бывало!) преподаватель вуза без галстука был немыслим. Место, занимаемое человеком в жизни, четко отражалось в его костюме, и переход на следующую ступень отражался в нем тоже. И в фильме (из тех, что тогда выпускали) герой, проделавший путь от деревенского паренька в сапогах и косоворотке до инженера, обязательно приезжал в родные места в пиджаке и галстуке. Зато сельчане по этому радостному случаю разодевались в народные костюмы столь живописные, что мог бы побледнеть даже хор Пятницкого. Так, впрочем, бывало только в кино. Там же богатели и колхозы.

В толпе сразу можно было узнать пожилого профессора-название, общее для всех ученых людей. Он шествовал в потертом пальто с котиковым воротником, в котиковой же конической шапке и обязательно в калошах. И рука его сжимала ручку обшарпанного кожаного портфеля с серебряной табличкой: «Дорогому профессору Виталию Евгеньевичу Спасокукоцкому от сотрудников кафедры в день 60-летия».