Дилемма - Рамез Наам
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Недавно Сараи исполнилось двенадцать, совсем скоро она превратится в девушку. Столько же было сестре Сэм, когда она… когда все пошло прахом в Юкка-Гроув.
Сараи была ее любимицей.
В первую же ночь Сэм познакомилась с самым младшим ребенком приюта. Настойчивые просьбы Джейка и энтузиазм старших детей в конечном итоге сломили сопротивление Кхун Мэй, и она позволила Сэм остаться на день-два. Эти день-два длились уже несколько месяцев.
Она проснулась среди ночи от безутешного детского плача. Младенец надрывался десять минут. Двадцать. Сорок. Наконец Сэм встала и тихонько двинулась по коридору на звук. В комнате стоял полумрак, но Сэм все прекрасно видела. Кхун Мэй со строгим лицом и Джейка, на руках которого плакал маленький – годовалый – Арун. Джейк прыгал на месте, пытаясь укачать ребенка. Рядом стояла Сараи. Крошечный разум Аруна оглушительно вопил, в нем царил хаос. Джейк и Сараи были в ужасе, они пытались внушить младенцу спокойствие и безмятежность, но усталость, напряжение и страх, что Арун никогда не уснет, брали свое.
Тихой плавной поступью Сэм вошла в комнату, напевая колыбельную, которую пела ей мама. Все удивленно обернулись. Кхун Мэй, Сараи, Джейк и даже маленький Арун.
Он все плакал. Она подошла ближе, он заглянул ей в глаза и потянулся к ней сперва ручками, а затем и всем дивным крошечным сознанием. Сэм взяла Аруна на руки, и очень быстро резкий плач сменился усталыми всхлипами. Малыш уснул. С того дня так и повелось: стоило Сэм взять его на руки и спеть ему мысленно колыбельную или помедитировать вместе с ним, как маленький Арун замолкал, успокаивался и засыпал, если ему пора было спать. В счастливые минуты бодрствования его уникальное, ни на что не похожее сознание сверкало всеми цветами радуги, полнилось движущимися фигурами и абстрактными формами. Вселенная сияла, когда Сэм смотрела на нее глазами Аруна.
Сознание дзен. Сознание начинающего.
А через призму ее разума маленький Арун, возможно, чуть лучше понимал окружающий мир.
– Его мама была героиновой наркоманкой, – рассказал Джейк в ту же ночь, когда они вышли в кухню. – Ширялась даже во время беременности. Поэтому он не умеет успокаиваться. Дофамин, серотонин, опиоиды – все его нейромедиаторные системы недоразвиты. Матери почти всех здешних детей принимали помимо нексуса и другие наркотики, но Аруну досталось по полной программе.
Джейк. Доктор Джейкоб Фостер, если быть точнее. Высокий и могучий, как дровосек. Под рыжеватой бородой – молодое и очень приятное лицо. По образованию он был детский психолог, три года назад защитил кандидатскую в Чикагском университете. В приюте он работал уже два года, получив грант от фонда «Майра» на изучение этих детей.
– Мама Аруна живет в деревне, – продолжал Джейк. – То есть жила. Сразу после родов она от него отказалась, а потом – через месяц – вдруг передумала. Явилась сюда со скандалом. Она была не в себе и не могла позаботиться о ребенке. К тому же он уже начал выстраивать связи с другими детьми. Мы его не отдали. Это подогрело недовольство местных, с которыми у нас и так были напряженные отношения.
– А где сейчас его мать? – спросила Сэм. Она вновь посадила свой разум на короткий поводок: слушала, но сама никаких сигналов не посылала.
– Умерла. От передозировки героином. Возможно, покончила с собой. Ее родственники утверждают, что это мы наколдовали. Скверное дело…
Джейк всегда был ласков и добр с детьми, всегда старался научить их чему-то новому. От его сознания исходила аура порядочности и честности. Любовь Джейка к детям выражалась не только в словах и поступках, но и ясно читалась в его мыслях. «Суни Мартин» ему нравилась, но он соблюдал почтительную дистанцию, уважая ее выбор: Сэм делилась всем с детьми и почти ничем – с единственным взрослым, в мозгу которого тоже был нексус.
Через месяц она с ним переспала. Он был красивый, умный и забавный, но покорила ее доброта Джейка. То, как бережно он вытаскивал занозу из пальца Сараи, с какой любовью в голосе и мыслях он рассказывал о родителях и младшем брате; его простодушное желание сделать мир лучше, мечта обзавестись собственной семьей и детьми.
Сэм поставила свои условия. Секс между ними будет происходить только по ее инициативе. Она – всегда сверху. И это просто секс, ничего больше.
Он принял почти все ее условия. Им было хорошо и легко вместе. Сэм нравились его прикосновения, нравилось чувствовать под собой его горячее тело, его страсть и наслаждение. После они лежали рядом, довольные и насытившиеся. Сэм уже с нетерпением ждала ночи – почти так же, как ждала дневного общения с детьми.
4
Перемены
17 октября, среда
Бобби свернулся калачиком на полу камеры, прижавшись лбом к прохладному бетону. У него был жар.
В голове вертелось одно и то же страшное кино.
Они с папой отправились в путешествие! На поезде! А потом мир сошел с ума и папа схватил его на руки и побежал и его ранили плохие люди было очень страшно папа упал вместе с Бобби и это было БОЛЬНО падать было БОЛЬНО но потом папе стало еще больнее когда эти… когда ПУЛИ разорвали ему грудь и папа стал такой холодный внутри а вокруг растекалась лужа…
И теперь у него в голове – там, где раньше был папа, – не было ничего, совсем ничего, пустота. Ему двенадцать лет, и у него больше нет папы.
Бобби заперли в маленькой комнатке а потом хотели перевезти в какое-то другое место но он стал КУСАТЬСЯ и БИТЬ их но они были слишком сильные они бросили его в плохую машину и отвезли в плохое место где какая-то тетка пыталась с ним поговорить и притворялась добренькой но он хотел только к папе и знал что она заодно с плохими а значит ОНА ТОЖЕ ПЛОХАЯ.
Он укусил ее в ЛИЦО и тогда его забрали и повезли в другое плохое место где врачи задавали ему вопросы и кололи его иголками и было БОЛЬНО поэтому он не давался и тогда они схватили его и держали и кололи и он РАЗОЗЛИЛСЯ а потом уснул и проспал очень долго а проснулся в ПЛОХОЙ МАШИНЕ похожей на клетку и руки у него были связаны как в кино папа не разрешал ему смотреть такие фильмы но он иногда подсматривал и теперь ему хотелось ПИНАТЬСЯ потому что руки были связаны но пинаться он не мог потому что сидел в клетке.
Его вытащили и повели в большое здание и он сопротивлялся но они были слишком сильные они УДАРИЛИ его и запихнули в лифт потом долго волокли по коридорам и наконец открыли дверь…
…тут он почувствовал у себя в голове кого-то другого. И еще кого-то. И еще. И потом еще.
Тогда все изменилось.
Ильяна Александер лежала на каталке, связанная по рукам и ногам, одна в стерильной белой комнате. В вену вливалось снотворное. Она устала. Долго ли она еще протянет? Что будет сегодня? Опять пытки водой? Сыворотка правды? Магнитно-резонансный детектор лжи?
Ильяна лежала и вспоминала рассказы отца про тайную полицию Пудовкина, камеры пыток, похищения людей, изощренные способы, практикуемые в современной России для выбивания правды из диссидентов. Словом, все, от чего ее семья бежала, когда ей было тринадцать.
Особенно ей запомнились слова отца-диссидента (его и самого однажды забирала полиция) про пытки. Все рано или поздно раскалываются. Все.
Острая боль взорвалась у нее в мозгу. Тысячи децибелов шума. Оглушительный рев и треск заполнили сознание. В нос ударил запах паленого. Боль прожгла насквозь каждую нервную клетку. Каждый мускул напрягся, она выгнулась и заорала.
ААААААААААААААААААААААА!
ААААААААААААААААААААААА!
ААААААААААААААААААААААА!
[щит зевса активирован]
Включились разработанные Ранганом защитные механизмы. Рев слегка утих, голова болела так, словно по ней долго били кувалдой, сердце бешено колотилось. Ильяна часто и мелко дышала.
Спасибо, спасибо, спасибо, Ранган.
Слезы потекли по ее лицу.
И тут рядом появились чужие сознания.
Три сознания. Ильяна открыла глаза: у каталки стояли две женщины и один мужчина в строгих костюмах, на шее – пропуски с логотипами государственных спецслужб.
Что-то новенькое. Такого еще не бывало.
Ильяна почувствовала мысли агентов, принявших нексус, заглянула в их суровые глаза… и тут они взялись за дело.
Накинулись на нее всем скопом.
Лазейки! Коды! Быстро!
Три сильных здоровых разума против ее измученного, одурманенного. Ее воля прогибалась и трещала по швам.
Рот открылся сам собой. В голове начали всплывать воспоминания о том полете, когда они с Кейдом и Ранганом лихорадочно создавали лазейки.
Нет!
Перед мысленным взором замелькали структуры кодов. Рот вновь открылся. Их было трое. Вместе они сильнее, чем она.
Лазейка! Активируй ее, проберись в их сознания и выруби!
Нет. Уловка. Этого они и добиваются.
Тогда Ильяна воспользовалась второй половиной рангановского боекомплекта.
[активировать нд*]
