Дилемма - Рамез Наам

– Мартин, – жестче и напористей проговорила Лиза, – по-твоему, я идиотка? Ты же все знаешь! – Она покачала головой. – Помоги нам. Даже ты не мог повестись на эту чушь собачью! Помоги собрать доказательства для Конгресса. Эти дети – люди, что бы там ни говорилось в акте Чэндлера и что бы ни плел президент. Они дети, Мартин. Помоги нам! – И уже тише, мягче добавила: – Пожалуйста.

Тут до Хольцмана окончательно дошло. Он сделал глубокий вдох, закрыл глаза. Уронил руку, которую до сих пор держал у нее на плече. Открыл глаза. Лиза по-прежнему стояла перед ним.

– Прости, – сказал он. – Я ничего не знаю.

Хольцман развернулся и пошел прочь. К горлу желчной горечью подступало презрение к самому себе. Спустя секунду он услышал, как Лиза пробормотала ему в спину:

– Вот козел!

Машина ждала его у пункта забора пассажиров – на безопасном расстоянии от Капитолия: никакая взрывная волна не докатится.

Хольцман сел на место водителя, а трость положил на пассажирское сиденье.

– В офис, – скомандовал он компьютеру и опустил спинку. Опиаты манили, но он устоял. Хольцман запрограммировал свое сознание на тридцать минут сна и тут же отключился; автомобиль сам повез его по оживленным вашингтонским улицам.

Час спустя он уже стоял в наблюдательной комнате и смотрел на детей. Смотрел, как они общаются – это было полноценное общение, недоступное обычным детям-аутистам, – как сплетаются в единый коллективный разум, переставая быть просто группой больных детей.

Кто вы? думал Хольцман. И кем станете, когда вырастете?

Никем, если он выполнит поручение Барнса и президента – создаст вакцину и лекарство от нексуса.

Холцман понимал: УПВР совершает страшное преступление. Преступление против будущего. Он чувствовал это нутром. Они – неандертальцы, пытающиеся остановить приход современных людей. Динозавры, стремящиеся уничтожить всех млекопитающих – пока те не начали угрожать их виду. УПВР лишает детей элементарных прав человека, но ведь эти дети – больше, чем люди, ценнее и прекраснее, чем люди, и оттого нуждаются в еще большей защите.

Он лицемер и трус: ведет борьбу с технологией, которую сам же давно и с удовольствием использует. Ищет способы очистить сознание детей от чуда. Придумывает, как лучше обустроить для них «жилые комплексы» – читай, концентрационные лагеря, – на случай, если лекарство не поможет. И при этом каждый день терзается страхом, что однажды нексус найдут и в его мозгу.

Осознание собственной ничтожности жгло его изнутри подобно кислоте. Страх разоблачения сидел в душе ледяной глыбой.

А что я могу? спрашивал он себя. Подать в отставку? Это неизбежно привлечет внимание аудиторов. А те уж точно заметят недостачу нексуса. Нексуса, который я принял…

Хольцман оказался меж двух огней. Поступить правильно, как подсказывает сердце, – и сесть в тюрьму? Или продолжать преступную деятельность и оставаться на свободе?

Даже если я сяду, кто-то все равно займет мое место, говорил себе Хольцман. От моего благородства никому легче не станет.

С души воротило от собственной трусости.

Хольцман думал эту нелегкую думу, когда ему сообщили новость: Ильяна Александер скончалась. От сердечного приступа.

Черт подери! Хольцман впечатал кулак в зеркальную стену, отделявшую его от детей.

Эти сволочи перегнули палку. Бесконечные допросы. Пытки. Требования выдать лазейку. Чего они ждали?

Да поможет Господь им всем – всем, у кого есть нексус. Им несдобровать, если УПВР когда-нибудь заполучит лазейку. Никто не должен обладать такой властью над умами людей.

До конца рабочего дня он просидел за столом, наверстывая упущенное за день. А день выдался долгий и полный стрессов. Как просто стереть этот неприятный осадок – всего одна маленькая…

Нет. Анна ждет его дома. Их дом опустел с тех пор, как сыновья уехали учиться за океан – один в Германию, другой во Францию. Зачем он только их отпустил? В эту склеротичную, загнивающую, зашоренную Европу. Если уж отправлять детей учиться, то в Азию, где люди с надеждой смотрят в будущее, а не фетишизируют прошлое.

Хольцман покачал головой, взял трость и собрался было уходить, но тут в кабинет ворвался Кент Уилсон:

– Доктор Хольцман! Как хорошо, что я вас застал!

Вид у молодого докторанта был растерянный и тревожный.

– Кент, я как раз собирался домой. Твое дело может подождать до завтра?

– Нет, сэр. – Уилсон закрыл за собой дверь.

Хольцман нахмурился:

– Что такое?

– Сэр… Это насчет нексуса, обнаруженного в мозгу убийцы…

Хольцман вскинулся:

– Вы нашли посторонние примеси! Мы можем идентифицировать источник!

Уилсон заморгал.

– Нет, сэр, никаких примесей я пока не нашел, но…

– Что? – перебил его Хольцман. – Значит, надо искать, Кент.

– Я нашел кое-что другое, сэр. Химический штрих-код.

Хольцман нахмурился:

– Зачем преступникам понадобилось помещать туда штрих-код?

Уилсон помотал головой:

– Это наш штрих-код, сэр! Нашей лаборатории! Изготовители этого нексуса – мы сами!

В глазах у Хольцмана потемнело, мир померк. Если преступники украли нексус из штаб-квартиры УПВР, проверок не избежать. А проверки… проверки неизбежно покажут, что и он сам регулярно брал нексус из внутренних запасов, для личного пользования…

И тогда его жизни конец.

Когда Уилсон ушел, Хольцман сел за стол и уставился в пустоту. Он заверил мальчишку, что сам расскажет руководству о находке – когда придет время. А пока надо помалкивать, чтобы не спугнуть вора.

Руки у Хольцмана дрожали. Голова отказывалась соображать. Его мир рушился. Он знал, что ему поможет: доза. И приличная. Чтобы полностью заглушить лавину боли, страха и дурноты.

Хольцман вызвал в уме соответствующий интерфейс, набрал нужное значение и несколько секунд просто смотрел на цифры. Должен быть другой способ. А потом он подумал, что его ждет в случае разоблачения, – и у него перехватило дыхание. Он увеличил дозу и нажал кнопку.

Страх мгновенно исчез. Накатила теплая волна, смывшая все заботы и тревоги. Затем пошла новая волна – глубокого удовольствия. Целый океан наслаждения. Огромный вал счастья вырос над ним, накрыл с головой, и несколько минут Хольцман купался в этом бесконечном счастье, ни о чем не думая. Полное блаженство. Потом его накрыла еще одна волна, и еще, и еще, и еще, и он уже не плавал на поверхности этого океана, а тонул в нем. Все мысли начисто смыло опиатным потопом, обрушившимся на мозг с чудовищной силой.

Последняя мысль: передозировка. Он принял слишком много. Слишком много. В следующий миг море поглотило его целиком.

Лиза Брандт тихо вошла в свою бостонскую квартиру. День выдался тяжелый, удручающий. Чертовы политики! Жалкие трусы! Нексус теперь ассоциируется у всех с террористами-смертниками. Никто не посмеет принять закон, разрешающий применять нексус для лечения аутистов и признающий права детей, рожденных с нексусом в мозгу. По крайней мере сейчас, когда на носу президентские выборы.

И еще Мартин Хольцман! Катастрофа. Господи, как он мог ей нравиться? Ведь раньше она считала его умнейшим, выдающимся человеком.

Ага, пятнадцать лет назад. Когда я еще не знала, какой он слизняк.

Лиза вздохнула и закрыла за собой дверь. Лунный свет лежал на дощатом полу, на турецком ковре, на красочных картинах, которые она привезла из путешествия по Центральной Америке. Лиза тихонько прокралась по коридору и заглянула в спальню. Элис крепко спала в их общей кровати. Рядом, в детской кроватке, посапывал маленький Дилан. Лиза подошла к нему, полюбовалась его крошечными кулачками, мерно вздымающейся грудкой, длинными ресницами. Их сын. Их приемный сын. Их очень особенный, ни на кого не похожий сын.

Интересно, они с Элис видят один и тот же сон? Его детское сознание нежится в уютных ласковых объятьях материнского разума?

Ну какое же это зло? Как люди могут смотреть на этого чудесного беспомощного малыша и видеть в нем что-то плохое?

Ох, людям давно пора понять и принять нексус. Он поможет вылечить синдром Альцгеймера и аутизм, совершить множество великих научных открытий – путем объединения сильнейших разумов человечества.

Однако самая важная и прекрасная причина – вот это чудо, радость прикосновения к мыслям и сознаниям любимых.

Лиза усилием воли заставила себя выйти из спальни. На кухне она освободила одну из полок в холодильнике, сдвинула дверцу потайного отсека в задней стенке и извлекла оттуда пузырек с заветным веществом. Осторожно вернула все на место и тихо пошла в кабинет.

Там она вставила в планшет запрещенную смарт-карту и нашла в открывшемся интерфейсе последнюю резервную копию системы. Палец замер над кнопкой. Долго ли она так протянет? Перед каждой поездкой создавать резервные копии, сносить систему и подолгу терпеть боль, дезориентацию и смятение, пока узлы нексуса отделяются от ее нейронов и разлагаются на составляющие? Несколько дней чувствовать железный запах нексуса от собственной мочи, а потом, вернувшись домой, тратить долгие часы на восстановление резервной копии?