Японский солдат - Симота Сэйдзи

— Когда же он умер? Не знаете? — спросил Такано. — Кто его видел вечером, пока еще было светло?

— Я принес воды, Хориэ попросил попить. Ну я и напоил его, — сказал Кавагути.

— Ну, и каков он был тогда?

— Он даже сам пить не мог. Все время проливал воду. Тогда я помог ему напиться. Еще подумал: не жилец он.

Фельдфебель Такано помолчал. Затем прошептал тихо, словно самому себе: «Значит, он отошел, когда стемнело». Он не осуждал этих людей, которые не заметили, как умер их товарищ; осуждать их за это было бессмысленно — больные солдаты умирали неслышно, угасали как свечи. «Значит, нас теперь тринадцать. Только тринадцать человек, — подумал он. — Еще месяц, и от роты вообще никого не останется. Не сегодня-завтра нужно уходить отсюда, уходить дальше, в джунгли, туда, где есть пища. Завтра нужно обязательно наведаться в штаб батальона».

Такано встал, напомнил еще раз Тадзаки и Уэки о том, что в десять надо выходить и, распорядившись утром сразу же захоронить тело ефрейтора Хориэ, пошел в свою хижину.

Тадзаки направился следом за ним, он собирался заглянуть в бомбоубежище, которое находилось как раз посередине между двумя навесами. Через несколько минут Тадзаки вылез из бомбоубежища и громко крикнул:

— Эй, Кавагути! Огонь-то погас, ты что же недоглядел?

Кавагути сбросил одеяло и вскочил.

— Не может быть! Я хорошо засыпал его золой.

— Вот идиот! Он потому и потух, что ты засыпал его золой.

Ефрейтор Кавагути что-то бормотал себе под нос, словно не понимая, о чем говорит Тадзаки.

— Ну ладно, тащи быстрее порох.

Кавагути порылся в вещмешке у изголовья, пытаясь отыскать зеленоватую палочку бездымного пороха, который обычно употребляют в зенитной артиллерии. Спичек не было, поэтому они добывали огонь, растирая друг о друга сухие палки и поднося к ним бездымный порох. Добытый таким образом огонь тщательно поддерживали. На рассвете осторожно присыпали его золой, чтобы не погас до вечера.

Кавагути все еще судорожно рылся в вещмешке, когда стоявший у хижины Тадзаки вдруг крикнул:

— Ага, наши как будто вернулись!

Все прислушались. Сначала были слышны лишь звуки, издаваемые насекомыми, затем отчетливо донесся треск сухих веток под ногами и шорох сухой листвы.

— Эй! Кто идет? Морикава? — зычно крикнул Тадзаки.

— Да, — раздалось в ответ, и вскоре появился сам ефрейтор.

— Старший ефрейтор Морикава? — снова окликнул Такано, выбегая ему навстречу из-под навеса.

— Старший ефрейтор Морикава и трое солдат. Вернулись из джунглей, — раздался из темноты усталый голос Морикавы, который сбросил с плеч скатанную плащ-палатку. — Ефрейтор Минами погиб: убит дезертирами.

— Кем? — с удивлением переспросил Такано. — Дезертирами?

— Так точно, — все еще тяжело дыша, отчетливо произнес Морикава.

— Сядь и расскажи спокойно, — сказал Такано.

— Мы закончили сбор кореньев и решили потихоньку возвращаться. И тут мне докладывают: нет ефрейтора Минами. Поискали мы его, поискали, но не нашли. Потом вспомнили, что в низовьях реки недавно кто-то стрелял. Ну, мы пошли туда. — Морикава, извинившись, опустился на землю и продолжал: — Увидели на берегу реки двух солдат, которые, присев на корточки, склонились над чем-то. Мы решили узнать, что это они там делают. Солдаты, заметив нас, поспешно скрылись в чаще. И тут мы увидели лежащий на земле труп Минами.

Старший ефрейтор Морикава рассказал, что у Минами были вырезаны куски бедра. Солдаты, скрывшиеся в джунглях, в спешке бросили два пистолета.

Морикава вынул из кармана пистолеты и протянул их фельдфебелю Такано, предупредив, что затворы он вытащил.

Все, кто только мог подняться, слушали рассказ старшего ефрейтора Морикавы. Уже трижды кто-то стрелял в ребят из их роты, и это явно не были солдаты противника. Впрочем, жертв пока не было.

Все понимали, какую цель преследовали стрелявшие, — солдаты японских частей на острове были предупреждены на этот счет.

— Для чего Минами пошел вниз по реке? — спросил, немного помедлив, Такано.

— Наверно, думал, там есть рыба или еще что-нибудь из съестного. Не заметил, как оторвался от нас.

— Эй, Морикава! — раздался из хижины голос старшего унтер-офицера Ёсимуры. — А как они выглядели, те солдаты?

— Не рассмотрел как следует — темно уже было. Обыкновенные японские солдаты. В шортах и фуражках. Мне показалось, довольно крепкие еще.

— Уж не Сакамото ли это?

— Очень может быть, — заметил старший ефрейтор Узки.

Солдат Сакамото исчез недавно прямо из караула, и все подумали, что это он мог стрелять. Однако абсолютной уверенности в том, что на Минами напал именно он и его напарник, ни у кого из них, конечно, не было.

Итак, труп ефрейтора Минами был оставлен на съедение дезертирам. Ожидать от солдат Морикавы, что они закопают его, было бы бессмысленно. Да и теперь никто не решился бы пойти туда, чтобы захоронить тело товарища. У них не будет сил сделать это даже завтра, при свете дня. Поэтому фельдфебель Такано лишь молча выслушал донесение старшего ефрейтора Морикавы.

Тадзаки внимательно выслушал рассказ Морикавы и поторопил солдат:

— Эй, надо еду готовить. Кавагути, ты нашел порох?

— Да.

Ефрейтор Кавагути принес палочку бездымного пороха и отправился следом за младшим унтер-офицером в бомбоубежище, чтобы развести огонь.

— Поди-ка взгляни на очаг, — сказал Тадзаки вошедшему в убежище Кавагути. Кавагути разрыл кучу золы, насыпанную в углу убежища.

— Ну что? Есть огонь? — ехидно спросил Тадзаки.

Младший унтер-офицер Тадзаки нежно любил ефрейтора Кавагути. Они были земляками, в родной деревне Кавагути был секретарем деревенского кооператива. На этого белолицего парня с гладкой кожей прежде, когда он еще был здоров, было приятно смотреть. Несмотря на трофическую язву на ноге, Кавагути все еще кое-как передвигался, и этим он был обязан Тадзаки — тот постоянно делился с ним едой. Не было случая, чтобы Тадзаки вернулся из джунглей без добычи. Иногда он приносил грибы или побеги папоротника, иногда — мелкие плоды какого-то дерева, похожие на желуди, маслянистые, как земляные орехи, а иной раз находил прозрачных личинок величиной с палец. Этими личинками были облеплены обычно жмыхи саго. Даже когда попадались ящерицы, улитки, головастики или лягушки, наловить которых было не так-то легко, Тадзаки всегда делился с Кавагути. Правда, в последнее время даже Тадзаки не мог найти поблизости ничего съедобного.

— Странно! — заметил Кавагути, разгребая кучу золы в очаге.

— Дурак! Чего странного-то! Было бы странно, если бы такой же дохлый, как ты, огонь не погас, когда на него навалили столько золы.

Говоря это, Тадзаки нащупал в углублении земляной стенки сухую палку и проволоку, продел проволоку в отверстие палки и начал быстро тереть их друг о друга.

— Надо же! Горячая, — сказал Кавагути, пощупав в темноте проволочку в руке Тадзаки. Он поднес к проволоке палочку бездымного пороха. Палочка сразу же зашипела и вспыхнула, рассыпая голубые искры. Кавагути поднес к огню листовку противника (они всюду валялись в джунглях), зажег ее, а палочку поспешно загасил, воткнув в землю. Она очень быстро горела и, если ее тут же не погасить, сгорит сантиметров десять. А без такой палочки нелегко будет добыть огонь — от винтовочного рассыпного пороха толку мало. Поэтому, когда кончились спички, бездымный порох стал просто на вес золота.

Огонь перекинулся с бумаги на хворост, и тесный ров ярко осветился. Полтора метра в ширину и четыре метра в длину, это убежище имело низкое покрытие, так что, выпрямившись во весь рост, человек касался головой потолка. Накат из бревен был устлан листьями и сверху еще прикрыт землей. Разумеется, это сооружение не спасало в случае прямого попадания, но все-таки это было убежище. Недели три назад, когда они его рыли, в роте было еще более двадцати здоровых солдат. Если они теперь сменят позицию, такого убежища им уже, конечно, не отрыть.

Когда в очаге разгорелся огонь, солдаты принесли завернутую в плащ-палатку добычу — к их ногам вывалилась целая груда листьев и трав. Они измельчили все это черными от грязи руками и сложили в котелки, на дно которых Кавагути налил немного воды. Котелки были набиты зеленой массой доверху, но, когда все это сварилось, в каждом котелке оказалось варева лишь наполовину. Это и была порция еды на одного солдата.

— Эй, подай-ка мне горчицу! — обратился Тадзаки к стоявшему позади него солдату, указав на котелок, висевший на стене. Взяв котелок, он вытащил из него красные сморщенные стебли горчицы и по одному опустил в котелки с едой. Дней пять назад у них кончилась соль, поэтому еду приходилось заправлять горчицей, которая в изобилии росла на полях местных жителей. Тадзаки на днях запасся этим добром.