Японский солдат - Симота Сэйдзи

Хотя Такано разумом понимал и поддерживал Кубо и его друзей, он все еще не мог оправиться от шока, который получил во время сцены на берегу. Видимо, в глубине его души все еще жила необходимость неукоснительного подчинения воинскому долгу офицера.

После того как Окабэ был избит пленными, он несколько утихомирился. Однако было ясно, что справиться с подполковником здесь, в Рабауле, будет не так-то просто. Он по-прежнему держался высокомерно, хотя выглядело это немного смешно, — ведь он и сам был пленным. Столкнулись две категории людей: добровольно сдавшиеся в плен и сложившие оружие по приказу императора. Такано, восхищаясь смелостью Кубо и его друзей, в то же время отчетливо сознавал, что сам он не способен на такое.

Как и ожидал Такано, подполковник, оказавшись окруженным плотной толпой пленных, нисколько не растерялся. Сначала он, по-видимому, удивился, затем умолк — на лице его ни тени смущения или страха, — затем, немного помедлив, сказал решительно:

— Я был неучтив. Прошу извинить.

Такого исхода Такано никак не ожидал. Все еще находясь во власти призрака, имя которому армия, он впервые понял: японской армии больше не существует.

А подполковник, исподлобья оглядев пленных, продолжал:

— Только что я принял вас по приказу военного командования австралийской армии. Отныне вы выходите из-под подчинения австралийского военного командования. Вашим командиром назначен я, подполковник Морисита, поэтому я хотел бы, чтобы вы подчинялись моим приказам.

Пленные, напиравшие со всех сторон, отпрянули назад. И растерянно замолчали.

— Что-то я вас плохо понимаю, — сказал Кубо. — Нам сообщили, что мы будем ждать здесь транспорта из Австралии. Значит, теперь мы поступаем в ваше подчинение?

— О вашей репатриации я ничего не знаю, — сказал подполковник. — Мне известно только, что вас присоединили к моей воинской части. А о том, что вас должны репатриировать по приказу командования австралийской армии раньше, чем нашу часть, мне не известно.

В это время через толпу протиснулся Окабэ, который подтвердил: лейтенант Оуэн передал, что все они поступают в подчинение к подполковнику Морисите.

— До того, как подойдет транспорт? — спросил Кубо.

— Об этом ничего не знаю, — ответил Окабэ.

— Почему же не спросил? — раздались со всех сторон злые голоса. — Вот растяпа!

Подполковник с презрением смотрел на шумевшую толпу. Затем выпрямился.

— Тихо! Слушать мою команду!

Пленные затихли.

— В настоящее время в Рабауле сосредоточено около ста тысяч японских военнослужащих. Они разделены на десять дивизий, по десять тысяч человек в каждой, и находятся на собственном обеспечении. Вы будете распределены по этим дивизиям. Немедленно разберитесь на десять подразделений по пятьдесят человек.

Этот приказ окончательно сразил пленных. Такано воспринял слова подполковника болезненно, а Кубо и Исида сразу поняли, что это значит — раскидать пленных небольшими группами среди стотысячной армии, где, очевидно, будет строго соблюдаться устав. Нельзя же было всерьез поверить в то, что здесь, на острове, где была размещена такая большая воинская группировка, не нашлось казарм, чтобы поселить пятьсот пленных вместе. Значит, их размещают здесь вовсе не для того, чтобы они дожидались транспортного судна. Уж не состоялась ли здесь та самая окончательная передача их японской армии? И не подлежат ли они теперь репатриации на тех же основаниях, что и «потсдамские пленные»?

В этом распределении по пятьдесят человек ясно угадывалось желание рассредоточить пленных с острова Б. по разным частям, пресечь их влияние на остальных солдат. Можно, конечно, представить себе, как будут издеваться над ними в этих дивизиях! Страх охватил пленных, отчаяние наполнило их души — словно их уже вели к месту казни.

Когда группа в пятьдесят два человека, ядром которой стали Такано, Кубо и Ёсимура, прибыла на трех грузовиках в расположение N-ской дивизии, было уже больше десяти часов вечера.

В темноте совершенно ничего невозможно было разобрать. По дороге они попали под сильный ливень и промокли до нитки. Им отвели длинный барак, крыша и стены которого были сплетены из листьев кокосовой пальмы. Крыша, видимо, протекала, на земляном полу стояли лужи. Шлепая по воде, они молча разложили раскладушки и, сдвинув их потеснее, улеглись спать.

Проснувшись на следующее утро, они обнаружили, что их барак стоит на отшибе, за воротами лагеря дивизии, метрах в ста от них. Рядом установлен небольшой пост австралийской армии для наблюдения за входом.

Место расположения дивизии не было огорожено, по обеим сторонам дороги, идущей от ворот, тянулись бесконечные ряды казарм, а кругом, насколько хватал глаз, простиралась плантация кокосовых пальм. Эта плантация прежде, несомненно, принадлежала австралийцу. Казалось, казармы, крытые большими иссиня-зелеными листьями, по-пластунски ползут по земле в тени посаженных в строгом порядке — на расстоянии десяти метров одна от другой — пальм.

В то утро пленные проснулись от пения трубы, оно доносилось со стороны казарм — играли побудку. Звук трубы вдруг остро напомнил им ненавистные армейские будни, казалось забытые навсегда. Живо припомнилось, как по этому сигналу солдаты разом вскакивали, будто механические куклы, под резкие окрики командиров подразделений и дежурных унтер-офицеров поспешно убирали постели, а потом, грохоча сапогами, бежали на поверку.

Снаружи послышались голоса, выкрикивающие команду, — видимо, и тут началась поверка.

— Эй! Потише! Никак «памятку солдату» читают, — сказал кто-то. Все прислушались и отчетливо услышали монотонные голоса, казалось хором бубнившие молитву.

— М-да… И верно, «Пять пунктов» твердят. Ну и дела! Неужели и нас туда загонят?

— Ба! Опять что-то забормотали. Никак «Долгие лета императору»?

— Точно!

— Отсиделись тут, в Рабауле, и войны по-настоящему не видели. Видно, не верят всерьез, что война проиграна.

Накануне вечером поручик Накадзима проводил пленных в барак и ушел, оставив их одних, так что пока они вольны были делать все, что заблагорассудится. Прежде всего они натянули между пальмами веревки и развесили для просушки промокшую вечером одежду, затем вытащили остатки пайка, полученного в Лаэ, позавтракали и, сбив несколько кокосовых орехов с пальм, напились сока. А после завтрака слонялись вокруг барака или болтали с австралийскими охранниками (они, сменяя друг друга, по очереди отдыхали в стоявшем поодаль домике).

Пленные были очень удивлены, увидев, как солдаты их дивизии направились на работу. За большими воротами, на которых было выведено: N-ская дивизия N-ского района, располагался караульный пост части, и, проходя мимо него, солдаты торжественно печатали шаг, а если группой командовал офицер, старший в карауле громко кричал: «Смирно!», и караульные вытягивались по струнке.

Выйдя за ворота, пленные проходили мимо солдата-австралийца в маленькой будке, и командир показывал ему какой-то белый листок (видимо, пропуск).

Японские солдаты были одеты в свою обычную военную форму, только что не было у них винтовок и мечей. Те, что отправлялись на работу, несли лопаты, мотыги и плетеные корзины. Некоторые уезжали на грузовиках — видимо, в расположение австралийских частей.

Пленные с острова Б. внимательно наблюдали за лицами японских солдат, пытаясь понять, как они к ним относятся, но те даже не глядели в их сторону, хотя не заметить новичков они не могли. Развесив промокшую накануне вечером красную одежду вокруг барака, стоявшего тут же у дороги, пленные, которых не стали стричь наголо, свободно разгуливали меж пальм — большинство в одних трусах и майках. Казалось бы, удивительное это зрелище не могло не привлечь внимания солдат.

Однако в их глазах не было и тени удивления. Словно сговорившись, солдаты смотрели на них так, будто не видели их, они шагали в колонне по четыре или в шеренге по двое, и ни один ни разу не повернул голову в их сторону. Вновь прибывшим это казалось неестественным. Может быть, они щадят их и поэтому стараются не смотреть сюда? Кому приятно видеть пленных собратьев? А может быть, им приказали не смотреть на них? Как бы там ни было, солдаты делали это совершенно сознательно.

— Вот отойдут подальше метров на сто и начнут болтать, что мы, мол, люди без чести и совести.

— Не все болтать будут. Кое-кто и промолчит. Солдаты разные попадаются.

— Не скажи! Пленных никто никогда не считает за людей.

— Во время войны, может быть, и так, но теперь, когда Япония проиграла войну и армии уже нет, какое это имеет значение…

— А ты взгляни на их лица, когда они мимо австралийских солдат проходят. Злые все как один. Недовольны, что у них оружие отобрали. Хвастались же, что японская армия и десять лет продержится!