Перчатка для смуглой леди - Найо Марш

Перегрин вытащил помятый листок бумаги, покрытый его неразборчивым почерком.

— Послушай, — сказал он, — я знаю, что скажут. Что все это уже было и не раз. Более того, пьеса станет любимой мишенью для изощренных насмешек шекспироведов и прочих любителей. Один состав действующих лиц чего стоит: Анна Хатэвей[7] и вся остальная команда. Знаешь, мою пьесу выставят на посмешище. Она провалится еще до премьеры.

— Лично я не вижу никакой лубочной белиберды в диалогах.

— Да, но представлять на сцене самого Шекспира… Какая наглость!

— Он позволял себе подобные вещи. Разве нельзя сказать: «Ну и ну! Вывести на сцену Генриха VIII! Ладно, давай ближе к делу, кого ты наметил на роль Шекспира?

— По-моему, и так ясно.

— Каким он был? Рассерженным молодым человеком елизаветинской эпохи? Одиноким. Удачливым. Рисковым. Блистательным, как дневное светило. Пегас в стойле Хатэвей. Жутко сексуальным и выглядел точно так, как на портрете Графтона, которому я безоговорочно верю.

— Я тоже. Ну так что же, кто похож на него лицом, и темпераментом?

— О боже! — произнес Джереми, заглянув в список актеров.

— Именно, — подхватил Перегрин. — Я же говорил, что и так ясно.

— Маркус Найт, черт возьми.

— Разумеется! Он вылитый Шекспир на портрете Графтона, а что до темперамента! Вспомни его Готспера[8], и Генриха V[9], и Меркуцио[10]. А Гамлет? Я уж не говорю о его Пер Гюнте.

— Сколько ему лет?

— Сколько бы ни было, по нему не определишь. Он может выглядеть и стариком, и юношей.

— Найт — дорогая штучка.

— Ну да ведь это все не всерьез.

— Разве не с его подачи при каждой постановке возникают крупные грязные склоки?

— С его.

— И разве не он каждый раз подрывает сплоченность труппы?

— Подрывает.

— А помнишь тот случай, когда он прервал спектакль и велел опоздавшим после антракта сидеть спокойно или убираться к чертовой матери?

— Отлично помню.

— И как остальные актеры в едином порыве покинули сцену?

— Фиаско случилось при мне, я делал ту постановку.

— А теперь, говорят, когда его обошли с рыцарским званием в последнем заходе, он стал совсем невыносим.

— Да, я знаю, он совершенно помешался на рыцарстве.

— Что ж, — сказал Джереми, — тебе решать. Я смотрю, ты объединил пылкого юношу, возлюбленного друга и «мистера В. Х.»[11] в одном лице?

— Все так.

— Как ты посмел! — проворчал Джереми.

— И большим безумствам свидетели мы были.

— Верно. В результате получилась весьма любопытная роль. Каким ты его видишь?

— Очень светловолосым. Очень мужественным. И очень дерзким.

— В. Хартли Гроув?

— Возможно. По типу подходит.

— Разве он не отъявленный проходимец?

— Бывает, досаждает.

— А как насчет смуглой леди[12]? Так называемой Розалин? Здесь написано Дестини Мед.

— Да, я бы предпочел Дестини. У нее в голове кирпич вместо мозгов, но она умеет создать впечатление потаенной страстности и прямо-таки неукротимой женственности. Она может сыграть что угодно, если ей объяснить на самом простом английском и очень-очень медленно. Кроме того, она живет с Марко.

— Это может оказаться и плюсом, и минусом. Следующая — Анна Хатэвей.

— О, любая нормальная актриса с заурядной внешностью и хорошим напором, — сказал Перегрин.

— Вроде Герти Брейси?

— Да.

— Джоан Харт — лакомый кусочек. Я знаю, кто должен ее сыграть. Эмили Данн. Ты знаком с ней? Она помогает в нашем магазине. Ты видел ее в каком-то телевизионном шоу, и она тебе понравилась. В Стратфорде она неплохо справлялась с нериссами, гермиями и селиями[13]. Впиши ее в список.

— Ладно. Вот, жирной точкой я подписал ей приговор.

— С остальными, похоже, трудностей не будет, но сердце кровью обливается, как подумаешь о ребенке.

— Он умирает еще в первом акте.

— Лучше бы он вовсе не появлялся. Мне страшно представить себе этакого чахлого недоросля, выпендривающегося на сцене.

— И конечно, имя у него будет Гэри.

— Или Тревор.

— Ну да черт с ним.

— А кому ты поручишь художественное оформление?

— Не будь идиотом — конечно, тебе.

— Это было бы интересно, — сказал Джереми, усмехаясь. — Заметь, было бы.

— Не волнуйся, инстинкт подсказывает мне, что ничего не получится ни с перчаткой, ни с театром, ни с пьесой. Это вроде наваждения, к реальности отношения не имеет.

Внизу брякнули крышкой почтового ящика.

— Вот оно. Судьба стучится в твою дверь, — сказал Джереми.

— Мне уже все равно, — отозвался Перегрин. — Однако из чистого благородства я спущусь за письмами.

Он сошел вниз, взял почту, в которой для себя ничего не обнаружил. Наверх он поднимался медленно. Открывая дверь, с деланным равнодушием произнес:

— Как я и предсказывал, никаких неожиданностей. Все, окончен бал, погасли свечи. На почту смотреть противно, такая скука!.. Ох, извини!

Джереми разговаривал по телефону.

— Вот, уже пришел, — сказал он. — Секундочку.

Зажав трубку рукой, Джереми прошептал:

— Мистер Гринслейд желает побеседовать с тобой. Он просто душка сегодня.

Глава третья

Вечеринка

1

«Год назад, — размышлял Перегрин, — февральским утром я стоял вот здесь, на улице Речников. Солнце вышло из-за туч и позолотило башенку покалеченного «Дельфина». Мое сердце пело, когда я любовался им! Я вспоминал о мистере Руби и желал оказаться на его месте. И вот, Бог тому свидетель, я снова стою здесь, словно Золушка, осчастливленная доброй феей, только подарены мне не хрустальные туфельки, а лакированные штиблеты мистера Руби».

Он смотрел на отреставрированных кариатид, на пляшущих морских чудищ и позолоченную надпись, на ослепительно чистый фронтон, изящные кованые решетки, и все ему здесь нравилось.

«Что бы ни случилось, — подумал он, — сегодня самый счастливый день в моей жизни. Что бы ни случилось, я буду вспоминать этот день и говорить: «В то утро я познал блаженство».

Пока он так стоял, на улице появился служащий братьев Фипс.

— Привет, начальник, — обратился он к Перегрину.

— Доброе утро, Джоббинс.

— Выглядит как конфетка, а?

— Просто великолепно.

— Да уж, совсем другое дело. Не то что годик назад, когда вы там искупались.

— Верно.

— Кхе-кхе… Вам, случайно, не нужен сторож? Работы вот-вот закончатся. Дневной или ночной. В любое время.

— Думаю, понадобится. А почему вы спрашиваете? Есть на примете порядочный человек?

— Себя хвалить вроде бы негоже.

— То есть вы сами хотите занять это место?

— Не буду ходить вокруг да около, начальник, именно этого я и хочу. Там, в моей нынешней конторе, чересчур сыро для моей дыхалки. У меня хорошие рекомендации, начальник. Многие могли бы замолвить за меня словечко. Так как вы на это смотрите? С положительной стороны или с отрицательной?

— Думаю, с положительной, — улыбнулся Перегрин.

— Так вы не забудете про меня?

— Не забуду, — пообещал Перегрин.

— Желаю здравствовать, начальник, — просиял Джоббинс и удалился в переулок, где находился склад братьев Фипс.

Перегрин пересек тротуар и вошел под портик театра. На стене висело объявление в рамке:

ТЕАТР «ДЕЛЬФИН»

ПОВТОРНОЕ ОТКРЫТИЕ

В НОВОМ СОСТАВЕ

А прямо над объявлением трепетал обрывок викторианской афиши, которую Перегрин обнаружил в свой первый незабываемый визит.

СВАДЬБА НИЩЕНКИ

По многочисленным просьбам уважаемых зрителей!!!

Мистер Адольфус Руби…

Когда маляры чистили и красили фасад, Перегрин велел им оставить случайно сохранившийся обрывок в неприкосновенности. «Он исчезнет отсюда вместе со мной», — сказал он Джереми.

Перегрин открыл двери парадного входа. На них красовались новые замки, а самим дверям, отмытым и отскобленным, был возвращен первоначальный достойный вид.

В фойе кипела жизнь. Здесь красили, наносили позолоту, полировали, расставляли мебель. Повсюду стояли стремянки, лестницы, висели люльки. Огромная люстра сверкающей грудой лежала на полу. Два толстеньких купидончика, умытые и приукрашенные, сияли улыбками над обновленной кассой.

Перегрин поздоровался с рабочими и поднялся по изгибающейся лестнице.

Зеркало в фигурной раме осталось на прежнем месте, в задней стенке бара, но теперь собственное отражение надвигалось на Перегрина через отполированную до блеска стойку из красного дерева, с медными уголками. Бар сиял разноцветьем напитков. «Просто, удобно и никакой дешевки», — подумал Перегрин.