Бунт вурдалаков - Юрий Петухов

«КОМАНДА — УНИЧТОЖИТЬ БОТ. КОД — 017017 — УНИЧТОЖЕНИЕ!»

Это было слишком, но Иван прекрасно знал: он зомби, он не может противиться команде, иначе смерть, иначе полный выход из строя всей системы жизнестойкости, гибель, ничто. Эта Сила была сильнее его. Мысленно, подчиняясь программе, он дал импульс в Мозг бота:

— Уничтожение — 017017 — Уничтожение!

Через две минуты бот разорвётся в пыль, в ничто, перестанет существовать со всей своей мощью, подвижностью, послушностью.

Это же нелепо, это же смерть!

Иван боролся с программой, подавляющей его мозг, но ничего не мог поделать, это было невозможным. Люк исчез сам, оставались секунды. Ну!

Уже вылетая пулей из бота — в неизвестность, в лиловый шевелящийся мрак, сжимая в левой руке лучемёт, а в правой аварийный пакет, Иван, преодолевая незримую силу, выбросил в пространство своё:

— 010101! Они, там, на Земле, не предусмотрели его хода. Они ещё не совсем понимали, с кем имеют дело. Зарываясь телом, облачённым металлопластиковым скафандром, в лиловую мякоть, Иван сходил с ума от острейшей головной боли, мозги его пронизывало миллионами игл, прожигало, давило, секло… Но он знал — его команда, последняя команда, исполнена — бортовой Мозг бота стёр все предыдущие команды, очистился, стёр он и 017017.

Отменить эту команду было невозможно, но стереть её вместе со всем прочим знающему код ничего не стоило — ничего, кроме лютой нечеловеческой боли, потери сознания, долгого выхода из нервно-паралитического шока.

Ещё до того, как провалиться в забытье коллапса, Иван увидел в далеком извиве живой трубы уносящийся серебристый бот. Он не исчезнет. Он не взорвется. И очень может быть, что он ещё пригодится. А может, и нет — кто знает.

Боль! Жесточайшая боль! Даже во мраке, пустоте, безвременьи забытья она давила его. Это было наказание — наказание за ослушание, за неисполнение воли пославших его. Это была пытка!

Но Он знал на что шёл.

Часть 2

РЕЗИДЕНТ

Лесу не было ни конца, ни края. Иван брёл третьи сутки, но зелёные дебри оставались всё такими же густыми, непролазными. Тут нужна была особая сноровка. Больше всего утомляли причудливые корявые корневища, выступающие из усыпанной хвоей и листвой земли через каждые три вершка. Приходилось высоко задирать ноги, перепрыгивать, перелезать, а то и проползать под ними.

Лес удивительно напоминал земной. Но отличался он тем, что в нём — были перемешаны все земные леса: это была чудовищная, гремучая смесь из тропических джунглей, тайги, северных буреломов, сельвы — всё смешалось в этом лесу. И всё же он был неземным. Временами из-под самого обычного на вид, позеленевшего от старости корневища выползал вдруг какой-нибудь чешуйчатый гад с дрожащими прозрачными лапками, задирал рыбью голову… и вперивался таким взглядом в путника, что по спине бежали мурашки.

Ни одна тварь ещё не покусилась на Ивана, не бросилась на него, не подползла, не прыгнула с ветвей. За ним только следили. Его изучали. Он чувствовал на себе сотни, а может, и тысячи потаенных недобрых глаз. Он ждал. А потом он привык.

Останавливался Иван всего два раза, да и то ненадолго — час-полтора привала, и снова в путь. Ведь надо было, чёрт возьми, хоть куда-то добраться, ведь есть же на этой проклятой планете хоть что-то кроме дикой чащобы!

Иван остановил глаз на крохотном пятачке пожухлой травки под огромным, издали похожим на старый кедр, деревом. Прощупал место анализатором, уселся. Кедр был неохватной толщины, с него свисали лиловые чешуйчатые лианы, покрытые мелкими розовенькими цветочками. Хвоя кедра была самой обычной, земной, но имела иссиня-чёрный цвет, да и ветви были не совсем такие — невероятно корявые, извивистые, уродливые — они напоминали «японские сады». И всё же всё тут было неземным. Даже ручеек, журчащей ниточкой пересекавший полянку, огибающий уродливые корневища, проскальзывающий под ними, был маслянистый, густой, пахучий, будто не вода текла по растресканной ложбинке в земле, а сама кровь этой планеты сочилась. Навей!

Иван не понимал это название. И никто ему не объяснил его — почему Навей?! Откуда это непонятное имя?! А!

Какая разница!

Он расслабился, привалился к тёплой мшистой коре кедра, лучемёт поставил между колен. За трое суток Иван прошел не меньше двухсот верст он не кружил, не плутал, он шёл по прямой… но так никуда и не пришёл. А можно ли тут вообще куда-то придти?! Можно, можно, — успокоил себя Иван, нечего нюни распускать. Чувствовал он себя неплохо. Воздух тут был отменный, целебнейший, лишь, пожалуй, сыроватый чересчур. Но это не беда.

Шлем и тяжёлый скафандр Иван оставил на том месте, где очнулся.

А очнулся он в каком-то мерзком вонючем болоте посреди леса. Очнулся, ничегошеньки не помня, умирая от головной боли, не понимая — откуда на распроклятой Гадре этот лес и это вонючее болото? Или это Земля?

Иван полдня выползал из трясины. Аварийный пакет пришлось бросить так, рассовал кое-что по карманам и клапанам, пристегнул оба парализатора, щупы, плазменные ножи… Он был словно во сне, он был сомнамбулой, но он боролся за свою жизнь и он выполз. Час лежал в густой синей траве, приходил в себя. Потом побрел. Память стала возвращаться лишь на вторые сутки.

Программа молчала — может, она уже исчерпала себя? Иван не хотел думать о программе. Другое дело, где теперь искать бот! Нет, не найдешь! В этих многопространственных структурах вообще ни хрена не найдешь, самому бы не потеряться!

Дважды он проваливался в какие-то волчьи ямы, кишащие безглазыми слизистыми змеями, норовившими обвиться вокруг его рук, ног, туловища, но вреда не приносившими. Выбирался. И шёл. Пил на пробу из ручья маслянистую жижу — его рвало и мутило, но в целом эту дрянь можно было пить, ею можно было утолить жажду.

Глотал концентраты. Стимуляторы пока не трогал — пригодятся ещё!

Утомляла постоянная слежка. Дикое зверье — а может, и не совсем дикое?! — безмолвно шло по пятам, приглядывалось к чужаку, забредшему в их лес. То ли Иван вызывал у этого невидимого, осторожного зверья большие опасения, то ли он был для него не особо вкусным, но его не трогали до поры до времени.

Однажды он успел, резко обернувшись, высмотреть меж стволов чёрную исполинскую тень, стоявшую на двух задних лапах, обнимавшую высохшее изломанное дерево, ворочающее уродливой головой на тонкой жилистой шее.

Но тварь молниеносно исчезла меж стволов, только её и видали!

Неба в этом сыром и мрачном лесу не было. Ветви и лианы переплетались наверху узорным причудливым витьем, образовывали купол. Свет всё же проникал откуда-то, сочился понемногу и сверху, и с боков — лес был погружен в трепещущий густой полумрак. И это придавало ему налет таинственности, нереальности.