Берцик. Новая жизнь - Татьяна Доброхотова

Их свидание в том ресторанчике получилось удивительно душевным и радостным. Когда он вошел, Дита сидела уже внутри, возле окна, ее волосы еще больше золотились на солнце, плавились. Увидев его, радостно вскочила, чуть не перевернув массивный темный стол, возле которого сидела, а он отчетливо понял, что в его жизни появился человек, который лучше всех, к кому он относится по-особенному, доверчиво и тепло. И он хочет обедать тут или где-нибудь еще – целую вечность, или просто сопровождать ее повсюду, быть рядом всегда, где бы она ни оказалась. И в ее глазах он прочел тоже самое, созвучное его чувствам. Похоже, она тоже ощущала что-то подобное, их мысли были направлены на одно, взаимны и понятны друг другу. Сейчас, набираясь сил и успокаиваясь потихоньку от всего пережитого, он искренне верил, что придет день, когда он захочет и сможет к ней вернуться совсем уже другим человеком.

Однажды они с Адамом поехали в кино в близлежащую деревню на Адамовой старенькой Шкоде. Фильм повествовал о любви, но оказался не особенно интересным, старым, в плохом размытом качестве. Перестав наблюдать за сюжетом, Берцик погрузился в свои собственные мысли и обстоятельства. Когда они выходили из кинотеатра, Адам шутливо толкнул его под локоть:

– Не грусти, пойдем лучше пивка холодненького попьем.

Они зашли в местную, заполненную преимущественно молодежью, пивнушку. Взяв холодные запотевшие кружки, пристроились за столиком у окна. Пока Адам пересказывал ему впечатления от фильма, Берцик, все еще продолжая думать о своем, рассеяно оглядывал посетителей. Вдруг в самом дальнем углу от них он услышал знакомый голос. Там, в окружении десятка юнцов, сидела Ирма. Но в каком виде! Толстый слой косметики на лице делал ее как минимум лет на пять старше, а короткая юбка уползла так далеко вверх, что были видны ажурные края чулок. Общение за тем столиком, уставленным пустыми пивными кружками и бутылками, велось давно уже на повышенных тонах, с применением не вполне цензурных выражений, и Ирма охотно и громко смеялась липким шуточкам своих спутников.

– Адам, смотри, – дернул Берцик за рукав своего приятеля.

– Что? А, Ирма. Ну и что? Она здесь каждый вечер сидит, среди таких вот уродов.

– Как каждый вечер сидит? Вацлав знает?

– Нет, конечно. Откуда ему знать. Она в свою комнату уйдет, скажет, что заниматься или спать будет, а потом через окошко – и сюда. Ее тут все хорошо знают, давалка местная.

– Ты что? Давалка – это кто?

– А то ты сам не догадываешься. Видишь, пивняк этот на трассе стоит. Сюда самые разные люди заходят, кто поесть, кто выпить, дальнобойщики отдыхают. Местные девчонки здесь лет с двенадцать по кустам подрабатывают. Ты не знал, что ли?

– Так ей что, денег не хватает? Никогда не поверю! Отец – уважаемый человек, обеспеченный, она же у него может попросить.

– Ирма-то? Да она и не из-за денег, а так, за интерес, любит она это дело, ни одних штанов сроду не пропустила. Так ты же сам нас с ней видел, чего ж сейчас удивляешься?

– Вас? Я нет, не разобрался, думал, из деревни тебя кто навещает.

– Какой деревни, она это, никак проходу не давала. Я уж и так, и сяк, а она мне хочешь здесь работать, слушайся меня, а то я так сделаю, живо вылетишь за ворота. А теперь она и на тебя глазом косит, не замечал, разве? Причем как-то не так, как у нас с ней было, в открытую. Планы на тебя, видать, серьезные надумала. А я уверен был, ты знаешь, уже все у тебя за спиной шепчутся, что Ирма глаз положила.

– Слушай, так что же мне делать теперь, она совсем проходу не даст, и Вацлав, вижу, сердится.

– А ты женись, будете жить тут у Вацлава как на курорте.

– Смеешься? Придется мне другую работу искать, только вот где не знаю.

– Ну и правильно. Я тут тоже долго не задержусь, надоело девчонку по первому требованию ублажать, да еще трястись, чтобы кто не заметил. Вацлав, он, знаешь, такой, если рассвирепеет, может и поленом засветить, горячий.

– Да, я заметил.

– А мне уже все равно. Я и так скоро уходить отсюда буду. У меня, знаешь, мечта есть, – Адам уже немного захмелел, это было заметно по тому, как поблескивали его глаза, и заплетались слова. – Я тебе расскажу, ты только поклянись мне, что никому и никогда.

Берцику узнавать тайны подвыпившего Адама совершенно не хотелось, тем более клясться за них, но он выдавил из себя что-то вежливое, чтобы зря не обидеть приятеля.

– Я хочу, – Адам приблизился к самому уху своего собеседника, – стать наемником. Вступить во Французский Легион. Знаешь, сколько там денег платят, здесь никогда столько не заработаешь.

– А как ты собираешься это сделать? Мы сейчас не во Франции.

– Есть у меня тут один парнишка знакомый. Он группу собирает, в Лион, на вербовочный пункт. Вот, у меня где-то даже бумажка была, какие там требования, сейчас найду, – Адам принялся рыться в карманах джинсов, – смотри, видишь, возраст – до сорока лет, три километра пробежать надо за двенадцать минут, тесты на коэффициент интеллекта, еще тут что-то. Хочешь, давай с нами, нас уже пять человек собралось, я тебя с кем надо в Варшаве познакомлю, тебе понравится. Вместе потом служить будем. Эх, жизнь начнется, это тебе не здесь, в богом забытой деревне сидеть.

– Спасибо, я подумаю. Но вряд ли, у меня и документы-то временные.

– Подумаешь, паспорт, не проблема, сейчас что хочешь нарисуют, только захоти.

– Ладно, посмотрим.

Эту ночь Берцик провел неспокойно, Разговоры о наемничьей службе натолкнули его на странную, бередящую душу мысль. Вдруг, это было уже в его жизни? Может, он был преступником или убийцей, там, в его прошлом таится от него самого нечто ужасное, такое, с чем нельзя мириться, жить. Память потому и не возвращается, чтобы не дать ему вспомнить страшное, что сделал он сам когда-то. Может, беспамятство – это благо для него, такая защита, посланная богом? Сейчас он живет и считает себя обычным человеком, а там, в прошлом, он мог быть чудовищем. Как он оказался у той реки, почему? Может быть, он просто сам не выдержал той жизни, которой жил тогда, и решил все оборвать в один миг? Почему нет? Такое вполне могло быть. Ведь пробовал же он то же самое в Афганистане! Только и тогда не получилось почему-то, удалось спастись. И теперь судьба дает ему второй шанс начать все с белого листа. И тот вот сюжет, что сняли Анджей с Беатой. Почему никто не откликнулся, не узнал его? Программа прошла по всей Польше, но никакого результата не принесла. Если он киллером был или преступником, наверняка ото всех прятался, не светился. Вот его никто и не запомнил.

Эти разлагающие все его естество сомнения плотно обосновались внутри и тоже стали изводить, мучить, лишать покоя. Как не старался он избавиться от них, но они не уходили, давили на него. Никак не мог он разобраться сам, в чем прав, а где ошибается. Чего ему от себя ждать и какого прошлого бояться. Однажды он поделился ими с Дитой, когда они опять встретились в том небольшом ресторане, что и в первый раз. Она стала утешать его, объясняя, что так часто бывает при биографической амнезии, когда больным кажется, что память скрывает от них нечто ужасное. Это нормально, и он должен стараться по мере возможности не обращать внимания, прогонять от себя все темное, что пытается завладеть его душой.

Но Берцик не особенно поверил, сочтя ее слова только попыткой утешить его, ободрить. Сам уже почти уверен был, что знает, чувствует, что он прав, нащупал в себе ту самую суть, которая столь долго ускользала от него. Одновременно он подумал о том, что ему следует ограничить свое общение с Дитой, да и с другими знакомыми тоже, потому что тогда, когда все вскроется и станет явным, знакомство с ним, преступником, может скомпрометировать хороших людей, что искренне пытались помочь ему. А этого не надо, он не хочет. Это только то малое, что может он сделать для них – обезопасить от себя.

Между тем, Ирма продолжала свои заигрывания, теперь уже не особенно и скрываясь. Интерес ее стал понятен всем. Даже работающие на ферме местные стали чуть ли не в открытую обсуждать надвигающиеся перемены, поглядывая на Берцика с затаенным сочувствием.

Оказавшись с ней как-то один на один в оранжерее, он опять попытался поговорить:

– Ирма, скажи мне прямо, что ты от меня хочешь. Мне не нравится, как на меня здесь все уже смотрят.

– Хочу. Женись на мне. Нравишься ты мне, видишь же. И семья у нас с тобой хорошая будет. У тебя никого нет, ни родственников, ни друзей, весь мой станешь.

– Но я не хочу. Не люблю тебя. Да и не до семьи мне сейчас, с собой бы разобраться.

– Ну как знаешь. Смотри, как бы не пожалеть потом.

Почувствовал он и в Вацлаве тоже перемену в отношении к себе. Похоже, настырная дочка и отца уговорила. Теперь Вацлав стал с ним подчеркнуто дружелюбен и ласков, часто рассказывая как у них хорошо тут жить, какие люди прекрасные вокруг, и что он на все готов ради любимой дочки и будущего зятя.