Путь самурая, или Человек-волна - Александр Дорофеев

— Отныне твоё имя Рюноскэ, или Дракон! — продолжал старшина. — И это твой герб до скончания жизни. Запомни, на пути к просветлению всякое живое существо минует три состояния, — злых духов, скотов и людей — чтобы стать небесным созданием. Ты, вижу, близок к цели, и я тебе её покажу!

Он удивительно легко подхватил Сяку Кэна и взмыл поверх самых высоких деревьев. Они проскочили сквозь душные и влажные облака, очутившись в золотом небесном сиянии. Прищурившись, старшина разглядел двуглавую гору Коя и устремился к ней.

Сяку Кэн захлёбывался от скорости, но старался не закрывать слезящиеся глаза, и помалкивал. Зато Дзидзо у него на груди засвистел, будто канарейка, а потом и затарахтел, как кривое колесо по мостовой.

Они нырнули меж вершинами туда, где опускалось солнце, и вдруг начали стремительно падать. Сяку Кэн зажмурился и осознал, как душа расстаётся с телом. Она просто-напросто выпорхнула и затрепетала сама по себе, озираясь вокруг.

Она не сразу поняла, где очутилась. Это было не земное и не космическое время. Это была Чистая земля, созданная светом! Такая прекрасная, такая чудесная, что и рассказать о ней невозможно.

Старшина Кэйки Сияма сделал в воздухе «пируэт ласточки». Они прекратили падать, и онемевшая от увиденного душа вернулась в тело Сяку Кэна.

— Ты готов продолжать свой путь, человек-волна!? — прокричал ему на ухо старый тенгу. — Тогда оставлю тебя у подножия гор Ёсино! Ты тяжёлый, а я уже дряхлый.

Он опустился неподалёку от того места, где Сяку Кэн с Ганешей начинали восхождение.

Сколько прошло с той поры? Неделя, месяц или год?

Да это и не важно. Главное, всё изменилось. Сяку Кэн теперь точно знал, что папе и маме хорошо в Чистой земле, и что скоро он их увидит, если спокойно пойдёт своей дорогой. А ничего иного ему и не хотелось. Для человека-волны самое важное — путь.

Отдышавшись на пеньке, старшина сказал:

— Тенгу всегда к твоим услугам — в этой жизни или в следующей! И не забывай, умоляю, человек — это благожелательность и сострадание!

Он поднял оба крыла, став неожиданно похожим на пожилого дворника с мётлами на плечах и сизым носом в крапинку.

Совсем уже собрался улетать, но задержался:

— О Ганеше не беспокойся. Он разыскивает в космическом времени свою прежнюю голову. Ну, хотя бы взглянуть! А, возможно, удастся вернуть на место. Слоновья ему порядком надоела. Я-то знаю, какое желание было написано на деревянной дощечке, которую сжёг Ганеша.

Старшина тенгу улыбнулся, вспорхнул с пенька, и через миг уже казался малой пташкой в небе.

Встреча духов

Сяку Кэн надумал навестить родную деревню. То есть он вовсе и не размышлял, куда теперь направиться. Это было ясно и очевидно, как то, что говорил старый тенгу.

Путь преграждала река Великого Змея, которая, правда, у подножия гор Ёсино вела себя довольно спокойно. Пройдя вниз по течению, он обнаружил в кустах плот и вырезал из крепкого сука криптомерии весло длинною с боевой меч. Он не столько грёб, сколько отталкивался от дна.

Сяку Кэн прилёг на тёплые брёвна плота и, глядя на речные струи, задремал.

— О, кажется, это дух реки! — разбудил его голос. — Да нет, сразу видно — человек-волна! Не я ли предсказывал тебе будущее?

На берегу стоял отшельник в соломенной шляпе и белой одежде, с большой раковиной на груди. Тот самый ямабуси по имени Энно, рассказавший когда-то о прежней жизни Сяку Кэна. Кривым посохом он пытался подтянуть плот, приговаривая:

— Теперь, посетив племя тенгу, ты стал велик, как двенадцать небесных генералов, что охраняют Будду! Ты Рюноскэ-дракон, и душа твоя покойна, словно равнинная река. Однако, что будет, то будет! И крутые пороги, и водопады, и волны впереди.

Сяку Кэн помог вытащить плот на берег и, прихватив весло, пошёл следом за ямабуси.

Вот уже показались красные пагоды буддийского монастыря, и слышно пение соловьиного водопада. В бамбуковой роще, как прежде, отдыхают олени. А на берегу пруда рыбаки заводят невод.

— Сейчас они выловят говорящего карпа, — сказал ямабуси. — Того, который каждый раз желал тебе счастливого пути! На его чешуе уже нет места для иероглифов. Всё там записано — от древних времён до наших дней, включая и твою историю. Труд его закончен, и карп решил расстаться с жизнью, как наш мудрейший император Сёму, попавший в сети заговора.

Они миновали пруд и направились куда-то в сторону от деревни, к ближайшим зелёным холмам.

Ещё издали Сяку Кэн приметил одинокое камфорное дерево, а под ним большой чёрный камень, огороженный соломенной верёвкой. Обычно в такие места приходят общаться с духами умерших, которых называют — Ками.

— Дальше ступай один, — кивнул Энно, не глядя в глаза, — Там найдёшь, с кем поговорить.

Сяку Кэн с малых лет не боялся духов, а уж теперь готов был на встречу с любым Ками, хоть с самим императором Сёму, скончавшимся лет восемьсот назад. Может, явится в виде знакомого карпа?

Опираясь на весло, как на посох, он шёл и напевал знакомую с детства песню: «Среди гор Ёсино зелёный плющ растёт. Для влюблённых служит ложем он. Если нам с тобой на нём не спать, я не в силах буду больше жить!»

Так пел его отец для его матери.

И вдруг он увидел, как чёрный камень меняет очертания. От него откололась часть, напоминавшая человека. Действительно, это был некто чёрный и косматый, будто выросший прямо из камня.

— Эй, Ками! — крикнул Сяку Кэн. — Чей ты дух?! Отзовись!

— Сам ты Ками! — услыхал в ответ. — Я-то знаю, чей ты дух! Песня надоумила. Мы учились с тобой в монастырской школе! Ты дух моего приятеля Сяку. Как живётся в Чистой земле?

Сяку Кэн уже догадался, с кем говорит, и загудел в нос, точно слоноголовый Ганеша:

— Я посланец преисп-о-о-одней! Бесы давно разложили костёр и кипятят смолу в котле, поджидая тебя, Ушив-а-а-а-аки! Собирайся, грешник по кличке Ноздря!

Как ветром сдуло того с камня. Причитая, вскрикивая — Изыди! — и спотыкаясь, бросился он прочь, думая укрыться под низко склонёнными ветвями плакучих ив. В прежние времена ему наверняка бы удалось ускользнуть. Однако Сяку Кэн набрался ловкости у тенгу.

Как ни петлял Ноздря, подобно зайцу, а был схвачен и повален на землю.

Долго они разглядывали друг друга.

В чёрном одеянии монаха-странника, бородатый и лохматый, Ноздря здорово напоминал пришельца из иных потаённых миров. Ноздри ещё более укрупнились. И наружность в целом жутковатая, как у спятившего медведя, если такие встречаются. Да и Сяку Кэн, человек-волна, немногим отличался. А красные драконы на его куртке таращились, как исчадия ада.

Наконец, посмотрев глаза в глаза, они признали, что пока не духи, а вполне живые люди.

Это подтвердил и подоспевший ямабуси Энно. Наверное, он ожидал подобную встречу и был доволен, словно только что посетил театр.

Втроём они шли, неизвестно куда, болтали, неизвестно о чём, и Сяку Кэн так радовался непонятно чему, точно превратился из неприкаянного духа в бойкого молодого человека, которому решительно всё интересно и любопытно.

Ноздря много о чём рассказывал. Как избил до полусмерти длинноусого самурая, напоминавшего гигантского налима. Как бежал в горы и стал монахом. Как путешествовал в Корею и Китай, чтобы набраться ума-разума. Как долго не было тогда попутного ветра, и путь в один конец занял полгода. А у китайских берегов их судно потрепали тайфуны и пираты. Впрочем, чего с него взять, — только серебряную тушечницу и кисти для письма! Он спрятал их в обе ноздри! Да, таких как он, книжников, самураи называют подгнившими плодами или горькими пьяницами, от которых разит тушью.

— Однако, весь мир, — увлёкся Ноздря, — лишь порождение нашего разума! Подлинно на самом деле Единое Сознание Вселенной. Оно приводит человека к просветлению, когда он способен слиться со всем и раствориться во всём…

— Верно, недавно ты слился с камнем, — согласился Сяку Кэн. — А потом хотел раствориться в плакучих ивах.

— Всему своё время, — закашлялся ямабуси. — Братец Ушиваки должен поднести в дар монастырю десять тысяч изображений Будды! Вот после этого и растворится, где захочет. Кстати, слыхал я, что для китайцев все наши — люди «ва». Что бы это означало?

Все трое задумались, обидное ли это прозвище или, напротив, почётное. «Ва» — звучит вроде бы неплохо! Хотя немного коротковато. Хотелось бы длиннее на пол-сяку.

— Ва-а-а-а, наша лачуга! — воскликнул ямабуси, — А когда-то здесь хранились сокровища императрицы Комё, которые она жертвовала храму Большого Будды за упокой души её супруга — императора Сёму.

Среди деревьев стоял бревенчатый домик, поднятый на трёхметровых столбах. Ни лестницы, ни двери.

То ли гигантский улей, то ли огромный скворечник. Словом, подходящая обитель для крылатых тенгу.