Путь самурая, или Человек-волна - Александр Дорофеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сяку Кэн перехватил своё весло обеими руками, как боевой меч тати. Легко увернувшись от очередного глупого наскока, зацепил самурая по руке так, что она хрустнула. А в следующий миг обрушил невероятно тяжёлый удар «грома» на его рыбью башку, отчего взметнулись усы, закатился последний глаз, и самурай пал на землю, зазвенев железной чешуёй. Он ещё хрипел, пытаясь что-то выговорить, и Сяку Кэн склонился над ним.
— На роду … пи-пиписсано, — сипел он, затихая. — Не от меча…с-с-гину… от дерева…
— Моё имя Рюноскэ! Дракон! — прокричал ему на ухо Сяку Кэн. — А убил тебя меч «Быстрой волны»! Запомни, и расскажи всем в аду!
И отвернувшись, пошёл прочь. Ещё до захода солнца он схоронил приятеля Ушиваки по кличке Ноздря рядом с его братьями и своей матерью.
«Было зеркало, и нет его. Была башня, и нет её. Многие были, и нет их, — думал Сяку Кэн, возвращаясь в сумерках к лачуге. — Были, и нет! Те, кто встречаются, рано или поздно расстаются, как говорил мой папа».
— А мы пока тут, — вышел навстречу ямабуси Энно с Микэшкой на руках. — Ветер затих, и земля успокоилась. И обитель наша цела. Да только вот в храме у Большого Будды голова отвалилась…
Они долго сидели у костра, вспоминая Ноздрю.
— Теперь он в пути на запад, за море, — говорил Сяку Кэн, выстругивая из весла боевой меч. — У меня с ним много общего. Что-то переходило от него ко мне, и обратно. Не знаю, как объяснить, потому что волнение в сердце.
Ямабуси подбрасывал сучья в огонь, поглаживал кошку и кивал, соглашаясь:
— Верно-верно. Я видел это в бронзовом зеркале. У вас есть доверие к судьбе и покорность неизбежному, стойкость перед бедой и дружеское отношение к смерти. Позволю себе сказать, вы настоящие самураи!
Сяку Кэн замер, глядя в костёр. Ему мерещился рубиновый треугольник из башни дайгоринто.
— Сегодня я убил человека. И это было так просто, что стало жутко. Конечно, есть что-то большее, чем жизнь. Я хочу верить, а Ноздря точно знал.
Наверное, старый бродяга ямабуси кидал в огонь какие-то колдовские травы и корешки. Сяку Кэна словно подхватила лёгкая быстрая волна, и подняла так высоко, что костёр едва виднелся маленькой звёздочкой.
— Ты как хрупкое зеркало, в котором отражаются несокрушимые камни мани, — долетал до него, как ветер, чей-то бирюзовый голос. — Знаешь ли, от кого императрица Комё получила их? Она приняла обет — совершить омовение тысячи больных и немощных. Последним оказался прокажённый, весь в жутких язвах и струпьях. Содрогаясь, Комё омыла и его. Тогда он воссиял, одарил императрицу и скрылся в небесах.
Волна опустила Сяку Кэна на землю.
— Кто же это был?
— Нет прямого ответа, — усмехнулся ямабуси. — Думал, ты скажешь! Возможно, лучше не называть его. Ведь у каждого имени, у каждого слова есть свой дух. А тот, кто явился императрице, выше всякого духа.
— Завтра я уйду, — сказал Сяку Кэн, задрёмывая, склонив голову на деревянный меч. — Сделай одолжение — оставь себе Микэшу.
Он так и заснул у костра, а ямабуси всё продолжал говорить, и эти речи снились Сяку Кэну. Многое узнал во сне. Может, потому, что спал последний раз в нынешней жизни.
Ямабуси Энно восстановит башню дайгоринто над могилами, а потом уйдёт в горные пещеры, там его место, и будет при нём вместо шаманки Микэшка. А Ганеша разыщет в космическом времени свою прежнюю голову, но предпочтёт остаться со слоновьей. Подрастает Нобунага Ода, который прекратит безумную войну всех против всех. И даже маленький Токугава живёт уже два года в этом мире, не думая и не гадая, что род его будет править страной двести пятьдесят лет. А человек-волна по имени Рюноскэ не погибнет от меча. Его ужалит на смерть какой-то странный шмель или оса.
Когда костёр прогорел, задолго до восхода солнца, Сяку Кэн собрался в дорогу. Ямабуси похрапывал, а у него под боком приютилась кошка.
Сяку Кэн так и не зашёл в деревню, где родился ровно двадцать четыре года назад. Он даже не обернулся ни разу. Путь его был прям и скор, как меч быстрой волны, выточенный из весла, бывшего ветвью криптомерии.
Путь быстрой волны
В середине августа, в день поминовения усопших, когда уже зацветал лотос, Сяку Кэн шёл по старой дороге к поместью князя Фарунаги.
Последний раз он проезжал здесь на лошади с папой Ясукити. Мало чего переменилось вокруг. Вот здесь папа скакал на четвереньках, изображая зайца. А тут среди деревьев впервые мелькнул Ганеша под зонтиком-привидением. Всё та же мелкая стремительная речка у стен поместья. Только теперь Сяку Кэн легко перепрыгнул её.
Сам-то он, конечно, изменился. Не просто подрос до кэна, но вырос в Рюноскэ.
Ворота были заперты. Впрочем, Сяку Кэн и не думал стучаться или поджидать, когда забьют барабаны, чтобы выпустить служащих самураев.
Пробираясь в бурьяне под стеной, он заметил, что вся земля вокруг усеяна растерзанными тыквами, будто кто-то в ярости дубасил по ним молотком. «Порядочность и добродетель — твой путь! — припомнил чьи-то слова, то ли приснившиеся, то ли слышанные наяву и добавил от себя, — Среди чертополоха!»
Он потревожил множество ос, и они рассерженно вились над головой.
«Крайне глупо погибнуть прямо сейчас от их укусов, — усмехнулся Сяку Кэн. — Один человек-волна сломал себе шею на ровном месте, другого заели осы. Хорошая пойдёт молва! Ну, не отбиваться же от них мечом, хоть и это возможно».
Высмотрев подходящее место на стене, Сяку Кэн, преследуемый осами, перемахнул её быстрее любого тенгу, и оказался на крыше конюшни.
Отсюда был виден весь двор. Кузница, кухня, дома знатных самураев, дворец князя Фарунаги. Вольеры с птицами и животными. Тенистый сад на берегу пруда. Сейчас там пировали за обширным столом какие-то важные гости. Поблёскивали позолоченные чашечки, мисочки, палочки и длинные золотые ложки. Да чего там только не было! Мясо, фрукты, овощи, икра морского ежа и удивительные моллюски из южных морей.
Однако ничто не могло сравниться с господином Фарунагой. Даже сидя, он возвышался над столом, как великая пагода. Лицо ещё более отяжелело и напоминало неподъёмный булыжник. На специальной чёрнолаковой табуреточке возлежала его новая негнущаяся нога, изготовленная взамен отсечённой. Неизвестно, из какого дерева, но разукрашена, словно императорский посох.
Сяку Кэн вдруг вспомнил учение о четырёх благородных истинах. Существует страдание. Его причина. Освобождение. И путь к нему.
Кажется, он прошёл этот путь. Так жалок и ничтожен обрюзгший, хромой пузан, мыслящий себя великим князем-даймё! А убить его — всё равно, что раздавить жабу…
Сяку Кэн поморщился и отвернулся. И взгляд его упал на церемониальную площадку, где расстались с жизнью старый Дзензабуро и папа Ясукити. Именно на том месте образовалась невысыхающая лужа.
Он ясно вспомнил, как белые единороги розовели и краснели, наливаясь кровью. Как папа выдернул меч из живота и повалился на бок, поджимая к подбородку дрожащие колени.
Оставив благородные истины на крыше конюшни, Сяку Кэн прыгнул на ближайшее дерево и сполз по стволу. Кто знает, какие силы управляют человеком вопреки его воле и желаниям? Он, к примеру, хочет прямо, а его тянут вбок.
Как неумолимо и стремительно накатывает волна на утлое судёнышко, так Сяку Кэн очутился у праздничного стола. Никто и пошевелиться не успел.
В глазах Фарунаги мелькнули и удивление, и гнев, и ярость, и ужас мелкой собачонки, оказавшейся в медвежьих лапах. Сяку Кэн ухватил его за длинный локон, кокетливо свисавший на плечо, и потащил к той смертельной площадке. Стучала по камням деревянная нога, а булыжное лицо превратилось в дряблый студень.
Красные драконы полыхали огнём на куртке Сяку Кэна, и господин Фарунага начал тихонько попискивать, пускать пузыри, пытался выговорить нечто членораздельное: «по — пу — па — ща — щи — дя-ди»!
Сяку Кэну стало совсем противно. Он бросил Фарунагу в лужу, как мешок, набитый мусором, который и вспарывать-то глупо, — известно, что посыплется. Да и трогать ни к чему, зря! Отряхивая ладони, он воскликнул:
— Знай, я ронин, человек-волна по имени Рюноскэ! Сын самурая Ясукити!
Он вёл себя так, будто во дворе никого. Однако княжеская стража уже пришла в себя. Люди с обнажёнными мечами, с алебардами и луками надвигались со всех сторон.
Сяку Кэн выхватил из-за пояса тяжёлый деревянный «Меч быстрой волны» и бросился вперёд, коля-рубя направо и налево. Точно, как в детстве, — когда, наслушавшись маминых рассказы о войне Гэмпэй, представлял себя неуязвимым в гуще схватки. Ловко и яростно орудуя мечом, он отражал любые удары, а сам оглушал противников и сбивал с ног. Продрался сквозь толпу стражников-самураев. Распугал конюхов, кузнецов и прочих поваров.
Вдруг перед ним возник сам знаменитый учитель фехтования Фукаи.
