Любовь на Итурупе - Масахико Симада

Он говорил:

– Я не боюсь смерти. Все течет, все изменяется. Жизнь рождается из смерти. Засыхающее дерево дает новые побеги, вот так и мертвые служат началом новой жизни.

Если это правда и мне удастся в нее поверить, мое тело, однажды оставшись без души, наверное, сможет найти другую на этом острове.

Старик Эруму повел школьников в лес, я пошел вместе с ними. Мы подолгу разглядывали травы и грибы, на которые указывал старик, запоминая, какие из них съедобные, а какие ядовитые. Одну травку, которая пахла как чеснок, высушив, можно было добавлять в печенье, другую – курить, как табак, от нее становилось веселее на душе. Наверное, первая – черемша, а вторая – конопля. Я узнал, что если сорвать огромный, как зонт, лист белокопытника и срезать ножом черенок, то можно набрать целый стакан воды. Еще меня научили, как этими листьями покрывать крышу. Сломать черенок у основания листа, отделить тонкую кожицу, обмотать ею ветки, служащие остовом крыши, а листья разложить как черепицу. Теперь я стал частенько валяться под самодельным навесом, прислушиваясь к лесным звукам.

Костя лежал со мной рядом, и я видел в нем самого себя в детстве. Я вспомнил, как в детские годы я соорудил домик из картонок в парке, забрался в него и грезил о любви. Дети учатся справляться с чувствами, убегая из дома. Силой своего воображения они придумывают богов или обряды, которые помогают исполнить их желания и избавляют от страхов. Я поворачивался лицом к стене парка, к которой была приделана горка, и звал умерших отца или мать, надеясь, что они подбодрят меня. Выбегал на берег реки, бросал в нее камешки, смотрел, как сверкает поверхность воды, отражающая лучи закатного солнца. Река уносила с собой мои вздохи, гнев и обиды.

Человек строит свою жизнь с верой во что-то. В детстве – в отца и мать, в юности – в дружбу. Он горячо увлекается спортом, музыкой или любимыми исполнителями. Позже хочет посвятить себя политике, управлению обществом, науке или заняться самосовершенствованием. Я когда-то строил свою жизнь, веря в любимую. Пел голосом неземной женщины только для того, чтобы на меня обратила внимание та, которую люблю. Эта память о прошлой жизни до сих пор бередит мою душу. В тот миг, когда моя любимая стала супругой будущего императора, я умер. Потеряв то, во что веришь, лишаешься души. Ведь душа живет благодаря вере. Наверняка и безграничная тоска, неотступно следующая за мной, – свидетельство моего краха.

Старик Эруму пробормотал, ни к кому не обращаясь:

– И животные и даже растения поддерживают нашу жизнь, принося себя в жертву. Вот и нам нужно у них поучиться.

Пока я обдумывал смысл его слов, на душе неожиданно полегчало. Вот оно что! Я приехал на остров вернуть потерянную веру. А моя беспредельная тоска – испытание, пройдя которое я смогу возродить то, что потерял.

Старик Эруму закрыл глаза, вспоминая о женщине, которую любил когда-то:

– Хорошо ли ей на том свете? Не забыла ли она обо мне? Вот бы умереть во сне, лежа здесь, под навесом из листьев. А лес заберет меня обратно.

11

Поискав, что вынесло на берег сегодня (это превратилось в мое повседневное занятие), и не найдя ничего интересного, я вернулся в «отель» и начал писать письмо-отчет. Ко мне заглянул Костя. Он тоже после уроков бродил по берегу и пришел похвастаться своей находкой. Я посмотрел, что он прячет за спиной, и невольно прищелкнул языком от удивления. Я спросил, знает ли он, что это такое. Костя прикинулся знатоком:

– Вывеска японского магазина, да?

Я объяснил ему:

– Это назвается «сотоба», дощечка, которую выставляют на могиле в память об умершем.

– Что же теперь делать? – помрачнел Костя.

Вот уж действительно. Просто так не выкинешь. Я нашел в поминальной дощечке что-то общее с самим собой. Добралась до острова по морю из дальних краев. Может, оставить ее в лесу, там, куда возвращаются души умерших? Если даже поминальные дощечки плывут именно сюда, значит, этот остров и впрямь страна мертвых.

Водя пальцем по иероглифам, написанным черной тушью, Костя смущенно спросил:

– Что здесь написано?

– Имя умершего. Это посмертное имя, которое будет использоваться на том свете. В Японии считают, что умершие перерождаются совсем в других людей, они оставляют в этом мире все: и имена, которые носили при жизни, и характер, и заработанные деньги, и мысли, и любимых. Но мы, живые, хорошо помним, какими они были, пока не ушли в мир иной. Умершие сохраняют свой прежний облик только в памяти живущих на этом свете.

– Господин Каору, а вы не разговариваете с мертвыми?

– В детстве я часто говорил с умершими отцом и матерью. Большей частью во сне. Умершие и те, кого видишь во сне, сотканы из одной материи.

– Вы говорите о душе?

– Да. Душа может находиться в разных местах. Попадая в сон, она становится сном. Душа свободна. Она может поселиться в дереве или в волнах.

– И здесь, – сказал Костя и потрогал правой рукой свою повязку.

Я сделал вид, что не смотрю, но из-за обещания, данного болтуну водителю «Кокусай коцу», мне не терпелось узнать, что у Кости с рукой. У парнишки была хорошая интуиция, и он заметил мое странное поведение.

– Ты не спрашиваешь, откуда у меня повязка.

– Бывают вещи, о которых не хочется рассказывать кому попало. Я подумал, что тайна твоей повязки как раз из таких.

– Ты знал?

– О том, что у тебя на руке такая же рана, как у Христа?

– Кто тебе сказал?

– Водитель.

– Он врун. Хочешь посмотреть? Ты мой друг, тебе я могу показать.

Костя сел ко мне на кровать и стал медленно разматывать испачканную чернилами и грязью повязку, время от времени посматривая снизу вверх на меня. Ни на пальцах, будто сделанных из воска, ни на кисти – без единой родинки – не было никаких следов от ран. Костя протянул ко мне руку ладонью вниз и спокойно перевернул ее. На его красной ладошке не было ни ран, ни отверстий – три толстых, почти параллельных линии и несколько маленьких крестов между ними. Но в следующее мгновение я охнул от удивления. Рядом с мизинцем у Кости был еще один палец. Шестой. В два раза меньше мизинца, он рос, тесно прижавшись к нему.

В детстве Костя не умел шевелить шестым пальцем. Он делал упражнения, похожие на те, что восстанавливают функции парализованных конечностей, и в конце концов палец стал двигаться вместе с мизинцем. Правда, для этого приходилось концентрировать на нем все свое внимание. Костя верил, что в шестом пальце живет своя душа. Иногда палец двигался сам, независимо от Костиной воли. Похоже, он бодрствовал ночью: шевелился, пока Костя спал.

– Я хочу, чтобы ты последил за ним, – попросил Костя. Это мама посоветовала ему прятать палец под повязкой. Иначе палец начинал нашептывать Косте всякие секреты, о которых знать ему не хотелось.

Люди с шестью пальцами на руке не такая уж редкость, но я никогда не слышал, чтобы пальцы разговаривали. Я спросил в шутку:

– А имя у него есть?

– Я зову его кротом. Не знаю, как это будет по-японски. Животное, похожее на мышь, живет в земле.

– Могура. Этот палец вроде твоего близнеца.

– Я тоже так думаю. Он мой старший брат.

Братец без лица, без тела, без рук и ног, только палец один… Если в нем есть душа, как говорит Костя, они действительно братья-близнецы. Я подумал: «Наверное, то, что Костя перестал расти, связано с этим пальцем». Костя прочитал мои мысли:

– Зато меня никто не дразнит.

– Это хорошо. Спасибо, что познакомил меня с братом. Давай помогу тебе снова перевязать его.

Я замотал Костину руку бинтом и позвал его отнести в лес поминальную дощечку, которую считал точной своей копией. Костя рассеянно посмотрел в пространство и сказал:

– На меня наслали порчу. Я должен отмыть, отмыть свои грехи.

Я не уверен в своем русском, но он точно так сказал. Я подумал, что его слова относятся и ко мне. На меня тоже наслали порчу из-за тех грехов, что я совершил.

12

Нина вернулась на остров. Я сел на микроавтобус ультраправых и вновь отправился к заливу Касатка. На этот раз вместе с Костей, который на выходные возвращался домой. Вдруг я вспомнил, что говорила мне Нина, и повернулся к Косте:

– Твоя сестра сказала, что когда-нибудь ты уедешь с острова.

Костя задумался на некоторое время и произнес:

– Хочу в Америку. Я смотрел по карте. Отсюда ближе до Сиэтла или до Сан-Франциско, чем до Москвы.

– Если поймать правильное течение, тебя донесет до Америки, как поминальную дощечку. Древние охотники добирались до Америки пешком по материку. Они преследовали добычу, а ты что будешь там делать? – спросил я.

– Добьюсь успеха, – ответил Костя и смутился.

– Я бывал в Америке, – разоткровенничался я.

– И как, успешно? – спросил в свою очередь Костя.

– Пока пел, дела шли хорошо. Никто не жалел аплодисментов, услышав мой голос. Но жизнь певца коротка. Перестав петь женским голосом, я впал в депрессию. Даже солнце западного побережья не вылечило меня от тоски. У меня есть жена и дочь в Калифорнии. Я давно там не был. Безответственный отец…