Любовь на Итурупе - Масахико Симада

Берег речки размыло, и деревянный мост обвалился. Машина поехала вброд, выбирая, где помельче. Всю дорогу я сидел, крепко сжав зубы, чтобы случайно не прикусить себе язык, – даже челюсти заболели. Наконец «Кокусай коцу» выехал на берег залива и помчался вдоль кромки волн. Песок, пропитанный морской водой, был твердый и утрамбованный. Самая хорошая дорога на острове, природный хайвей, без ям и колдобин. У привыкшего к столичному асфальту такси началась вторая жизнь, жестокая и напряженная. У моря лежали красно-коричневые скелеты погибших кораблей, выброшенные на берег тайфуном. Когда-то этот пляж, ставший кладбищем кораблей, называли лучшим пляжем на побережье.

– Приехали, – разбудил меня голос водителя.

Открылась автоматическая дверь. Вокруг заросли бамбука, домов не видно.

– А где же дом? – Я удивленно посмотрел на водителя, он показал пальцем на холм. Там стоял бревенчатый домик с треугольной крышей, похожий на горную хижину.

– Что у тебя за дело к старой ведьме? Или ты на ее дочку глаз положил?

Похоже, такая непосредственная манера общения считалась на острове абсолютно естественной. Я буркнул по-японски:

– Волков бояться… – и полез на холм, поросший бамбуком.

Со двора горной хижины открывался замечательный вид на залив. Идеальное место для наблюдательного поста. Водитель громко окликнул Марию Григорьевну. Через некоторое время дверь открылась, и на пороге появился смущенный мальчуган с повязкой на левой руке. Ростом метр сорок, не больше, на вид лет десять или около того.

– Скажи маме: гость приехал из Японии. Нинин знакомый.

Мальчуган кивнул и ушел в дом.

– Это брат Нины, Костя, – сказал водитель и прошептал мне на ухо: – Он только с виду такой, а на самом деле ему скоро шестнадцать стукнет.

Обычно к шестнадцати годам тело уже становится взрослым, а лицо еще хранит детские черты. Но Костя, казалось, на полпути остановился в росте, а взгляд у него, наоборот, был серьезный, задумчивый. Вряд ли это просто замедленное развитие. Когда я смотрел на его непроницаемое лицо, на котором не отражалось никаких эмоций, мне казалось, что он перестал расти по своей воле. Водитель не унимался:

– Пообещай не спрашивать, что у него с рукой.

– Ладно, не буду. Только скажи почему.

Водитель вздохнул и попросил меня никому не рассказывать:

– У него дырка в ладони.

– Как у Иисуса Христа?

– Говорят, он родился таким. Мать переживает, с детства руку ему перевязывает. Никто никогда не видел, что у него под повязкой.

– А ты откуда знаешь, если никто не видел?

– Слухами земля полнится. На парня порчу навели. Вот и не растет он.

Слухи распространяются из-за тех, кто не может держать язык за зубами. Рядом с таким болтливым шофером разве что стихи читать.

Через пару минут Костя вновь вышел на порог и поманил меня рукой.

– Потом вернусь за тобой, – сказал водитель и скрылся в бамбуковых зарослях. Меня проводили в полутемный дом. Костя немного говорил по-японски и по-английски. Может, он каждый вечер упражнялся в разговорной речи, представляя, как в их заброшенную хижину приходят гости, или готовился уехать с острова, как когда-то его сестра?

Мы прошли по скрипучему коридору в комнату в глубине дома. Старая ведьма Мария сидела в кресле у печки, не сводя с меня широко открытых серых глаз. Светлые распущенные волосы, черное платье в красных и фиолетовых цветах.

– Давно жду тебя, Каору-сан. Опаздываешь, – задыхаясь, сказала она.

Что-то не припомню, чтобы я обещал ей прийти. Телефона у нее не было, связаться никак нельзя, я нагрянул без предупреждения. И откуда она знает мое имя?

– Вы знали, что я приду?

Смотря на меня серыми глазами, печальными, как тучи над островом, она молча кивнула и предложила мне сесть.

– Я видела красную нитку. Один конец был у Нины, другой – у тебя. Нитка качалась над морем.

Я сразу понял, что она говорит о той красной нитке, которую Нина бросила мне на пирсе. Но как она могла ее увидеть? Или Мария Григорьевна владеет даром ясновидения? Не обращая внимания на мой изумленный вид, Мария добавила:

– Нина тоже скоро вернется с Сахалина.

Вот и весточка, которую я принес, дошла до Марии раньше, чем я ее передал. «Интересно, что она во мне видит», – забеспокоился я и замолчал, стараясь ни о чем не думать, чтобы она не проникла в мое подсознание. Сын с дырой в ладони и мать, которая видит то, что невозможно увидеть… В хорошее местечко я попал. Наверное, Мария прочитала мои мысли.

– Не беспокойтесь, – сказала она с улыбкой, налила треть чашки крепко заваренного чая, разбавила его кипятком из самовара и предложила мне.

Костя принес из кухни домашнее печенье.

– В ваших глазах отражается будущее.

– Как в магическом кристалле?

– Магический кристалл есть у каждого. Я не вижу будущего, только движение судьбы. В этом нет ничего особенного. То же самое, что посмотреть на небо и понять, какая завтра погода.

– А как вы увидели красную нитку?

– Я подумала о Нине, и перед глазами возникла красная нитка, которая развевалась на ветру.

– Надо же, как устроены ваши глаза!

– У тебя, наверное, есть любимый человек. Даже если вы далеко друг от друга, ваши души связаны. Поэтому вы одновременно видите одно и то же. Или, например, во сне можно общаться с умершими.

Слова Марии Григорьевны не удивили меня. Я сам чувствовал эту связь со своей возлюбленной, с которой мы давно расстались. Я думал, что она непременно видит те же сны, что и я, смотрит в то же небо, что и я, и наша любовь не прервалась. Мысли о любимой, с которой находишься в разлуке, обладают той же силой, что и беззаветная вера.

– Если захочешь увидеть, то сможешь.

– Да. А если не пытаться, то ничего и не получится. И наоборот, на то, что не хочешь видеть, можно закрыть глаза. Вот, к примеру, ты закроешь глаза – и я исчезну.

Мария складывала слова, как кубики. Скажет одно, вздохнет и произнесет следующее. Когда она останавливалась, становился слышен грохот прибоя и шум ветра в зарослях бамбука. От молчания начинали болеть уши, и я настойчиво продолжал разговор:

– Когда Нина вернется?

– Наверное, скоро, раз ты пришел сюда, – сказала Мария, а Костя, хрустевший печеньем рядом со мной, сказал на смеси английского с русским:

– Я тоже видел вас во сне. А в жизни вижу первый раз.

Мне стало не по себе, но, стараясь не показывать своих чувств, я вновь посмотрел на Костю. Добрые голубые глаза. По-моему, раньше я где-то видел его перевязанную руку. Наверное, я был в хижине во сне, только забыл этот сон.

– Ты тоже знал, что я приду сюда? – спросил я мальчика, он спокойно ответил:

– Да, – и поспешно принес радиоприемник из своей комнаты. Включил его, настроил на нужную волну, и сквозь шум помех я услышал передачу на японском языке. Наверное, Костя хотел сказать мне, что, ожидая гостя из Японии, учил японский по этим радиопередачам.

Похоже, способности Марии Григорьевны к ясновидению передались и ее сыну. Значит, и ее дочь Нина тоже видела движение судьбы?

– А Нина тоже… – начал было я, но Мария Григорьевна покачала головой:

– Нина потеряла свой дар. Наверное, и Костя когда-нибудь избавится от этой силы, приносящей несчастье.

– Почему?

– На острове проще быть как все.

Мария Григорьевна знала это из личного опыта, по тому, как относились к ней жители острова. За словами «шаманка», «ведьма» скрывались страх и презрение. На острове, где все знают друг друга, быть иным – мучение. В Курильске, выходящем на Охотское море, многолюдно, там можно найти человеческое тепло. Но на побережье Тихого океана и захочешь помочь, а некому – вокруг ни души. Сам остров похож на место ссылки, и если с тобой никто не хочет общаться, как жить дальше? Для меня это был не пустой разговор: неизвестно, вдруг и я окажусь в таком же положении, как эта семья. На самом деле существовала причина, по которой я оказался у Марии Григорьевны. Чтобы застраховать себя от одиночества, мне нужна нить, которая свяжет меня с ее семьей, как красная нитка, брошенная Ниной.

– Я могу еще прийти к вам? – спросил я.

– В любое время, – ответила Мария и глубоко вздохнула, будто со свистом пронесся ветер.

Пока я спускался с заросшего бамбуком холма, оставив горную хижину за спиной, Костя на расстоянии пяти метров следовал за мной. Я остановился и оглянулся – Костя тоже остановился, словно бы испугался меня, и посмотрел вверх. Кажется, никакого дела у него ко мне не было. Над головой послышалось жужжание, будто слепни вокруг кружились. Я тоже глянул вверх и увидел самолет с пропеллером. «Кокусай коду» наверняка отправился в аэропорт за пассажирами.

– Аэропорт далеко? Пешком можно дойти?

Костя застенчиво улыбнулся, подбежал ко мне и сказал, что проводит до аэропорта. Он достал из кармана брюк какой-то осколок, похожий на кусок кирпича, протянул мне и пошел вперед по дороге: две автомобильные колеи, проложенные в грязи. Кажется, Костя дал мне осколок глиняного сосуда периода Дзёмон,[5] на неровно обожженной поверхности виднелся узор в виде раковин.