Шёпот стрекоз (сборник) - Владимир Янсюкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, бабушка! Все говорят, – отвечала Оля, норовисто зыркая из-под густых ресниц.
– Пусть говорят! А у тебя своя голова. Зачем глупости повторять. Не маленькая. Десять – уже!
– Нет ещё десяти, – уточнила внучка.
– Ну, будет скоро, через какой-нибудь месяцок. Я не об этом, – вздыхала бабушка. – Горе ты моё! Что-то из тебя получится…
Пока бабушка трудилась над Олиной причёской, та беспрестанно поглядывала за калитку.
– Ты куда смотришь? И не думай даже. Родителям что обещала? Ну-ка, вспомни! В день – по десять страничек. А я тебя уже целую неделю за книгу не могу усадить. Пока не прочтёшь… ну да ладно, на первый раз хотя бы три странички, никуда не пущу. Так и знай! А то вырастешь неучем. Что там у тебя по списку?
– Ну, бабушка!
– Не «бабушкай»! Оля, я тебя спрашиваю!
Оля картинно закатила глаза и, коверкая слова, протянула гундосым басом:
– «Слипой музикант!»
– Не коврятайся. Говори нормально. А чьё это произведение, знаешь? Кто автор?
– Ну, бабушка! Короленко какой-то…
– Это ты пока какая-то! А Владимир Галактионович в своё время был приличным писателем.
Ольга встрепенулась, округлила глаза.
– А ты откуда знаешь, как его зовут? Ты была с ним знакома?
– Господь с тобой! Я ведь тоже училась когда-то…
– А кто-то говорил, что в детстве за коровами ходила!
– И за коровами ходила, и книжки читала. Всё успевала. Так что бери «Слепого музыканта» и – вперёд!
Покончив с Олиной причёской, бабушка принялась за вязанье.
– А «Дети подземелья» вам, случайно, не задавали?
– Ты и это знаешь! – не переставала удивляться внучка.
– Я, милая моя, много чего знаю. Всё-таки жизнь прожила.
– Ещё не прожила. Ты же живая!
– Живая, слава богу. А ты хочешь меня уморить. Читай! Или нет, постой! – бабушка подскочила на стуле, взяла с перевёрнутого вверх дном ведра ярко-красный помидор, протянула внучке. – Сначала съешь помидорчик. Первый! Специально для тебя сорвала. Скоро пойдут. Ешь! В воскресенье родители приедут, так мы им пока с собой не дадим. Мало ещё хороших-то.
– Нет, бабушка, – возразила Оля. – Хорошего надо всем понемножку.
Бабушка опустила вязанье, погладила внучку по тщательно расчёсанным волосам, звучно поцеловала.
– Вот за что я тебя люблю! Молодец, девка!
Увидев близко перед собой иссечённое морщинами бабушкино лицо, Оля уставилась на него в удивлении, замерла.
– Ты чего, Оля? – испугалась бабушка.
– Бабушка, я заметила, у тебя глаза бывают то голубые, то серые. Это отчего?
– Так уж Господь распорядился. Всю жизнь – то голубые, то серые. Когда мне хорошо – голубые. Когда плохо – серые. Ой! – спохватилась вдруг бабушка. – Про таблетки-то я и думать забыла! Дай мне, Оля, там, в кухне, на столе…
От перенесённого стресса, последовавшего год назад после скоропостижной смерти мужа, бабушка нажила себе диабет и теперь по рекомендации врача регулярно принимала лекарство и следила за своим рационом. И глаза у неё теперь чаще были серые.
Проглотив таблетки, бабушка снова принялась за вязанье.
– А сейчас у тебя – голубые! – сказала Оля, тыкая пальцем бабушке в лицо. – Значит, сейчас тебе хорошо?
– Хорошо, девонька. Только не тычь пальцем в лицо. И нечего про мои глаза зубы-то заговаривать. Бери книжку и читай. Вслух читай!
– Ну, бабушка! Не буду вслух.
– Почему это?
– Мне тяжело.
– Что тяжело?
– Слова произносить.
Бабушка рассмеялась дробно, подпрыгивая на стуле грузным телом.
– Ишь, чего выдумала! Слова ей тяжело произносить! Вот насмешила так насмешила. Ну, тогда читай про себя, если вслух тяжело. А потом перескажешь. Я от тебя не отстану.
– Ну, бабушка!
– Читай, читай, не «бабушкай»! А я клубнику полью, пока воду дают.
И бабушка принялась деловито расправлять по-змеиному свёрнутый зелёный армированный шланг.
Между тем дачники просыпались. Где-то в углу дачного кооператива, у самого леса, по-собачьи взвыл электрорубанок. В другом углу, ближе к пруду, заверещала с рассыпчатым звоном циркулярка. На соседних участках с двух сторон одновременно пузыристо зажужжали триммеры – ручные электрокосилки.
Бабушка обожала тишину. Первой отрадой для неё были шелест листвы и птичье щебетанье. И потому каждый механизированный звук она встречала в штыки – сердце не принимало.
– Дождались! Начался денёк, – проворчала она, направляя струю воды на грядку с клубникой. – Опять повключали свои бздюкалки, прости господи!
– Ну, бабушка! – укорила внучка. – Мне говоришь, а сама…
– А ты не слушай. Заткни уши и читай, – наставляла бабушка, бурча себе под нос скороговоркой: – А что я говорю? Я правду говорю. И безо всяких «блинов».
Оля взяла книжку и, приблизив её к лицу, широко зевнула, словно желая проглотить. Но потом всё-таки открыла и долго листала в поисках картинок.
С тыла бабушкиного участка, совсем рядом, зажужжал ещё один триммер. От неожиданности бабушка упустила шланг.
– Тьфу! И этот… кавалерист в жёлтой майке – туда же!
Оля оторвалась от книги, посмотрела на соседа в жёлтой майке.
– А почему «кавалерист»? – спросила она.
– А как же не кавалерист! Ноги колесом и лошадиная привычка фыркать на соседей, – с чувством проговорила бабушка, видимо, вспоминая какую-то недавнюю обиду. – А ты читай, не отвлекайся!
Через пять минут Оля отложила книгу в сторону и взялась за удочку. Но бабушка была начеку.
– Сколько прочитала?
– Три страницы…
– Уже! А если честно?
– Ну, две… с половиной…
– Ох, ты хитрюшка! Ладно, гуляй на здоровье. Да смотри, не перегуливай. Жду тебя к обеду, не позже.
Оля подпрыгнула кузнечиком, натянула на глаза белую панамку и, ловко проскакав между грядок, шмыгнула за калитку. Утренний зов на этот раз не понадобился. Тут же из противоположной калитки показался Кирилл с удочкой наперевес. Оля подскочила к нему почти вплотную и, загадочно выглядывая из-под панамки, произнесла с вкрадчивой томностью: «Привет!»
Кирилл смущённо поднял белёсые брови, подался назад.
– Ты чего?!
– Ничего. Просто здороваюсь.
– Ну, привет.
Затем они двинулись по дачной улице, усыпанной ярко-жёлтыми одуванчиками. Впереди шёл Кирилл. Оля семенила чуть позади. Над пышной соломенной головой Кирилла кружил тяжёлый шмель.
– У тебя над головой оса летает, – заботливо сообщила Оля.
– Это не оса, а шмель, – авторитетно поправил Кирилл.
– А он тебя не укусит?
– Подавится волосами!
По дороге на пруд к ним присоединились ещё двое: Танька-шоколадка, пухлая пятилетняя девочка в коротком ситцевом платьице со множеством оттопыренных карманчиков по бокам, и шестилетний Лёнька-тормоз, тощий малыш с длинными постоянно хлопающими ресницами и бесконечно хлюпающим носом.
– Что у тебя в карманах, Танька? – спросил Кирилл, зная ответ.
– Соколадки, – охотно ответила Танька, погладив кармашки коричневой от растаявшего шоколада ладошкой. Танька не выговаривала букву «р» и шипящие.
– Рыбу на них будешь ловить? – подначивал Кирилл.
– Тозе, плидумал! Сама буду есть! – отвечала Танька, отправляя в рот очередную шоколадку.
– А ты кроме шоколада что-нибудь ешь?
– Ем. Сникелсы и Тюпа-тюпс!
– Смотри, будешь есть один шоколад – превратишься в негритоса!
Танька остановилась, в испуге вытаращила глаза. Но, подумав, ответила:
– Ну и пусть! Зато вкусно.
Лёнька-тормоз, прозванный так за чрезвычайную медлительность своего соображения, всё это время забегал наперёд и, раскрыв рот, заворожённо смотрел, как легко Танька разделывается с содержимым своих кармашек. Отчего у него беспрерывно хлопали ресницы и слюна текла по подбородку.
На пруду у ребятишек было своё излюбленное место – крохотный заливчик со стороны дач. Здесь было уютно и тихо, только изредка, как сквозь вату, с соседнего пляжа у дамбы, доносились плеск воды и крики купающейся детворы. Пятачок земли на берегу, окружённый густыми зарослями ивняка, охраняли две старых раскидистых ветлы. Мощными непроницаемыми для света кронами они надёжно укрывали берег от солнца. Поэтому даже в жаркую погоду здесь было относительно прохладно. Тень падала и на деревянные мостки, которые соорудил дедушка по просьбе Кирилла. Оля и Кирилл усаживались на мостки, опустив ноги в воду, а Танька и Лёнька вставали на берегу по обе стороны, как пажи царствующих особ. И так они проводили время с утра до обеда. А иногда опаздывали и к ужину. И сегодня они выстроились в заведённом порядке и забросили удочки…
В ожидании поклёвки Кирилл с гордостью посматривал на своё новое орудие лова со сверкающей на солнце катушкой, оснащённой бесшумным тормозом – отец подарил. Он вспомнил, как ещё два года назад дед сам смастерил внуку удочку. Срезал в лесу гибкий ореховый пруток, к нему привязал леску, на леску нанизал поплавок, сделанный из обыкновенной пробки, затем прикрепил кусочек свинца – грузило, наконец, – крючок, и снасть, именуемая поплавочной удочкой, готова.
