Романтика. Вампиры - Триша Телеп

Она прошептала: «Слушай один мой секрет: всю жизнь я охраняю это место».

Стены были выложены из глыб бурого известняка, высеченных и плотно подогнанных друг к другу без использования цемента — утраченным масонским способом. Воздух был пропитан благовониями, все вокруг покрыто толстым слоем светло-коричневой пыли. Я спустился вслед за ней по короткому лестничному пролету. Мне казалось, раз мы настолько глубоко под землей, шум ветра должен стихнуть, но он по-прежнему был слышен. Я задумался: возможно, ветер был внутри меня, проникнув сквозь ранку, оставленную ею на моей шее.

«Это зал моей матери», — пояснила она. Я увидел груду тел, сваленных между коптящими жаровнями; некоторые были обнажены, другие полуодеты; многие — расчленены, либо разложились настолько, что становилось сложно определить, была ли на них одежда. Здесь лежали и мужчины и женщины, немало было и детей. Ужасный запах тел не мог перебить даже аромат благовония, и я был вынужден прикрыть рукой рот и нос — меня начинало тошнить. Я отступил назад к лестнице, ведущей к длинному коридору, в безжизненную пустынную ночь, туда, наверх. Из-под полуопущенных ресниц она бросила на меня голодный внимательный взгляд, подобный совиному.

И произнесла: «Я не надеюсь на понимание».

Потом были другие комнаты и залы; бесконечные зверства, едва ли половину из них я теперь вспомню. Я узнавал секреты ее матери, хранящиеся в глубине зыбучих песков. Мы наталкивались на следы бесчисленных кровавых расправ; заточенных в тюрьмы из хрусталя и стали дьяволов, прикованных до наступления окончательной гибели мира; их крики сливались с завываниями ветра. Затем мы опустились в еще большую пропасть — пещеру, искрящихся сталактитов и сталагмитов, белого известняка и кальцита; они мерцали в мягком свете фосфоресцирующей растительности, никогда не видевшей и не нуждавшейся в лучах солнца. Мы стояли на илистом краю подземного бассейна с неподвижной, совершенно гладкой, черной как смоль зеркальной поверхностью. Она разделась и теперь нетерпеливо ждала, когда я последую ее примеру.

«Я не умею плавать». За эти слова я получил очередной «совиный» взгляд.

Даже если бы и умел — не могу представить, как бы ступил в это озеро у подножия мира.

«Тебе и не нужно плыть, — ответила она, улыбнувшись и обнажив длинные клыки. — До сих пор мужчины лишь тонули в этом водоеме. Полагаю, у тебя это получится довольно хорошо».

Затем я начал падать, а пучина этого жуткого озера обвила меня, словно капюшон черной кобры, обрушилась на меня, увлекая все ниже и ниже в бездну, вытесняя воздух из легких. Было ощущение, будто мне на грудь один за другим ложились камни, и так до тех пор, пока не отказали легкие. Я попытался закричать; разомкнул губы — и ее язык, словно наждачная бумага, проник в мой рот. У нее был вкус ила, угасания и гибели; вишневого цвета и летних ночей в Центральном парке. Она обвилась вокруг меня, а бело-серые крылья за ее спиной, расправившись, оказались шире, чем у любой земной птицы. Эти крылья превратились в небо, а перья затмили свет сотен триллионов звезд. Ее зубы впились в мою нижнюю губу; я почувствовал вкус собственной крови. Началось наводнение, поднялся ледяной ветер; его рев и тщетные крики дьяволов стояли в ушах.

Она прошептала: «Не бойся» — и ее рука легла на мой пенис. «Кое-кому необходимо немного выпить, но в такие времена, как сейчас, ему не следует увлекаться».

Тяжело дыша, я открыл глаза, не в силах припомнить, закрывал ли их. Мы лежали на полу скотобойни в самом конце длинного коридора под руинами замка. Это была только одна из ее тайн — все остальное, должно быть, явилось лишь плодом моего воображения, последствием шока при виде такого количества смертей. Шел дождь, красный и липкий, словно кровь. Мне необходимо было выплеснуть возбуждение, и я, обхватив ногами ее смуглые бедра, вошел в нее. Она была устроена иначе, не как остальные женщины, моя увядшая девочка с Вишневого холма; она мучила меня так медленно, что я останусь томим желанием еще на протяжении тысячи лет.

Она сказала, что любит меня.

Это не стало для меня откровением. Сквозь капли крови, крупицы известняка и песка я смотрел в ночное небо, но видел лишь ее крылья, будто они были и раем, и адом, и чем-то еще, что кроется между ними. Я лежал и слушал грубый и резкий хохот ветра…

Иногда я говорю себе, что обойду парк стороной, несмотря на расстояние и неудобство; иногда притворяюсь, будто не хочу встретить ее, сидящую в ожидании у фонтана, но лжец из меня еще менее убедительный, чем пианист. Тем более что она всегда там. Как, например, в прошлую ночь.

Я принес ей свой свитер, подаренный мне на день рождения бывшей подругой, который я никогда не надевал, и она поблагодарила меня. Я сказал: стоит ей попросить — и я принесу все, что необходимо; улыбнувшись, она натянула свитер поверх лохмотьев и ответила, что я очень добр, но ее потребности незначительны.

«Я беспокоюсь о тебе, — произнес я. — Постоянно беспокоюсь, все эти дни».

«Это мило с твоей стороны, — прозвучало в ответ. — Но я сильная, гораздо сильнее, чем может показаться».

Хотел бы я знать, догадывается ли она о моих мыслях и не был ли наш разговор обычной шуткой. Мне нужно было понять, не приняла ли она подарок лишь из чувства жалости ко мне.

Она рассказала мне забавную историю о первой ночи, проведенной в парке, почти за десятилетие до моего рождения. Когда же иссякла потребность в словах, я наклонился к ней, предложив свою шею. Она поблагодарила меня, и я закрыл глаза в ожидании прикосновений ее шершавого языка и укуса острых зубов. Как и всегда, она была нежна, жадно глотая кровь из ранки, время от времени останавливаясь и нашептывая увещания, смысл которых я понимал, не вникая в буквальное значение произносимых слов: я улавливал суть сказанного, и только это имело значение. Когда она закончила, вытерев рот и еще раз поблагодарив меня за свитер, мы, по обыкновению, попрощались, и я остался сидеть в одиночестве, наблюдая за тем, как она ускользает в лабиринте вишневых деревьев, азалий и кустов форсайтий.

Не знаю, как поступлю с этими страницами, — возможно, я никогда не напечатаю их либо напечатаю, а затем спрячу от самого себя. Быть может, вложу эти листы между страницами какой-нибудь книги в библиотеке Нью-Йоркского университета, и пускай кто-нибудь найдет их, — вероятно, так и поступлю. Или помещу их в бутылку из-под вина и брошу с моста Куинсборо, и река отнесет их в море. Наверное, в море полно таких бутылок…

Перевод К. Щекиной

Дженна Блэк