От «Барбароссы» до «Терминала»: Взгляд с Запада - Базиль Гарт

Последнее крупное совещание Гитлера с военным командованием длилось с 11 часов утра до 6.30 вечера, с перерывом на обед, в ходе которого Гитлер «одарил» генералов еще одной из своих пламенных мобилизующих речей. Согласно Гальдеру, это была «большая политическая речь», в которой Гитлер подчеркнул, что он должен был выступить против России, потому что ее разгром вынудит Англию «прекратить борьбу». Но кровожадный фюрер, должно быть, особо подчеркнул и кое-что другое. Генерал-фельдмаршал Кейтель позднее расскажет об этом на Нюрнбергском процессе:

«Лейтмотивом речи было то, что это — решающая схватка двух идеологий и что к общепринятым правилам и обычаям, известным нам как солдатам, — соблюдение которых требует международное право — следует подходить с совершенно иными мерками».

Гитлер, показал на суде Кейтель, отдал затем различные приказы о проведении в России беспрецедентной политики террора «жестокими методами».

— Вы сами или какие-то другие генералы возражали против этих приказов? — спросил Кейтеля его адвокат.

— Нет, я лично никаких возражений не высказывал, — ответил фельдмаршал. — Так же как и никто из других генералов, — добавил он.

Это же подтверждает и немецкий дипломат Хассель. 16 июня 1941 года он записал в своем дневнике: «Браухич и Гальдер уже согласились с тактическими методами Гитлера (в России). Таким образом, армия должна взять на себя обязанность убивать и жечь, которая до этого момента была зарезервирована за СС».

Приятным летним вечером 21 июня 1941 года в 21.30, за несколько часов до начала немецкого наступления, народный комиссар иностранных дел СССР В. М. Молотов принял в своем кабинете в Кремле немецкого посла Шуленбурга. Упомянув об очередных нарушениях советской границы немецкими самолетами, которые, сказал наркоминдел, будут доведены советским послом в Берлине до сведения Риббентропа, Молотов затронул другой вопрос, который Шуленбург изложил в отправленной им на Вильгельмштрассе[21] в тот же вечер срочной телеграмме:

«Усиленно распространяются слухи о близкой войне между Германией и Советским Союзом… Советское правительство не может понять причины немецкого недовольства. Он (Молотов) был бы признателен, если бы мог сообщить ему, что вызвало нынешнее положение дел в германо-советских отношениях.

Я сказал, — писал Шуленбург, — что не могу ответить на его вопросы, поскольку не располагаю соответствующей информацией».

Вскоре он ее получит.

Радиоволны из Берлина уже несли через эфир в Москву длинное зашифрованное послание Риббентропа, датированное 21 июня 1941 года, с пометками: «Сверхсрочное. Особой важности. Лично для посла», которое начиналось следующими словами:

«По получении этой телеграммы все имеющиеся в посольстве шифры подлежат уничтожению. Радиопередатчик должен быть выведен из строя.

Пожалуйста, немедленно сообщите г-ну Молотову, что у вас есть для него срочное сообщение… затем зачитайте ему следующее заявление».

Это было шаблонное заявление, напичканное приевшимися лживыми утверждениями и измышлениями, в придумывании которых Гитлер и Риббентроп набили себе руку и которые они так часто сочиняли раньше для оправдания очередного акта агрессии. Пожалуй, оно — такое впечатление вынес автор этой книги при его прочтении — несколько превосходило все предыдущие подобные заявления своей наглостью и обманом. В то время как Германия добросовестно соблюдала советско-германский договор о ненападении, утверждалось в нем, Россия неоднократно нарушала его. СССР вел «саботаж, терроризм и шпионаж» против Германии. Он «противодействовал немецким попыткам установить стабильный порядок в Европе». Советский Союз вступил в сговор с Англией «в целях нападения на немецкие войска в Румынии и Болгарии». Сосредоточив «все имеющиеся русские вооруженные силы на длинном фронте от Балтийского до Черного моря», СССР «создал угрозу рейху». Поэтому фюрер приказал вооруженным силам Германии отразить эту угрозу всеми имеющимися в их распоряжении средствами.

«Прошу не вступать в какое-либо обсуждение данного заявления», — указал Риббентроп послу в конце телеграммы. Что мог сказать потрясенный и обескураженный Шуленбург, посвятивший лучшие годы своей жизни улучшению германо-советских отношений, который знал, что нападение на Советский Союз было неспровоцированным и неоправданным? (Шуленбург был арестован и брошен в тюрьму после провала заговора против Гитлера в июле 1944 года и казнен гестаповцами 10 ноября.)

Прибыв в Кремль на рассвете 22 июня, немецкий посол ограничился чтением немецкого меморандума. Потрясенный Молотов молча выслушал посла и затем сказал: «Это война…»

В 3.30 минут 22 июня 1941 года, за полчаса до завершения дипломатических формальностей в Кремле и на Вильгельмштрассе, оглушительная канонада немецких орудий вдоль тянувшегося на многие сотни миль советско-германского фронта разнесла в клочья советско-германский договор о ненападении 1939 года.

К осени 1941 года Гитлер верил, что с Россией покончено.

Через три недели после начала Восточной кампании группа армий «Центр» генерал-фельдмаршала фон Бока с тридцатью пехотными и пятнадцатью танковыми и моторизованными дивизиями прошла 450 миль от Белостока до Смоленска. Если двигаться по дороге на восток, по которой в 1812 году шла армия Наполеона, то до Москвы оставалось всего 200 миль, К северу группа армий генерал-фельдмаршала фон Лееба — 21 пехотная и 6 танковых и моторизованных дивизий — быстро продвигалась через Прибалтику к Ленинграду. На юге группа армий генерал-фельдмаршала фон Рундштедта — 25 пехотных, 4 моторизованные, 4 горнострелковые и 5 танковых дивизий — приближалась к Днепру и Киеву — столице плодородной Украины, о захвате которой мечтал Гитлер.

Столь планомерно — «планмессиг», как указывалось в коммюнике ОКБ, — развивалось немецкое наступление по всему 1000-мильному фронту от Балтийского до Черного моря, и столь уверен был нацистский диктатор в его дальнейшем успешном и быстром продолжении, по мере того как одна советская армия за другой терпели поражение и оказывались в окружении,[22] что 14 июля, спустя всего три недели после вторжения в Россию, Гитлер издал директиву, уведомляющую, что численность сухопутных войск можно будет «существенно сократить в ближайшем будущем» и что производство вооружения будет сосредоточено на строительстве военно-морских кораблей и боевых самолетов, особенно последних, для военных действий против последнего оставшегося врага — Англии и, добавил он, «против Америки, если возникнет необходимость».

Два крупнейших города Советского Союза — Ленинград, который в качестве своей столицы на берегу Балтийского моря построил Петр Великий, и Москва, древняя русская столица, ставшая после победы большевиков столицей Советского Союза, вот-вот, как казалось Гитлеру, должны были пасть. 18 сентября он издал строгий приказ: «Капитуляцию Ленинграда и Москвы не принимать, даже если она будет предложена».

Какая судьба ожидала эти города, Гитлер разъяснил своим командирам в директиве от 29 сентября.

«Фюрер решил стереть Санкт-Петербург (Ленинград) с лица земли. Дальнейшее существование этого большого города, как только Советская Россия будет повержена, не представляет интереса…

Цель состоит в том, чтобы окружить его и сровнять с землей артиллерийским огнем и непрерывными налетами авиации…

Просьбы о сдаче нам города будут отклонены, так как проблема выживания его жителей и снабжения их продовольствием не может и не должна решаться нами. В этой битве за существование мы не заинтересованы даже в сохранении части населения этого крупного города».

Гитлер вернулся в Берлин и в обращении к немецкому народу провозгласил крах Советского Союза. «Я заявляю сегодня и говорю это без всяких оговорок, — вещал он, — что враг на Востоке повержен и никогда не поднимется вновь… Позади линии наших войск уже лежит пространство, в два раза превышающее территорию рейха, когда я пришел к власти в 1933 году».[23]

Когда 3 октября немцы взяли Орел, важный город к югу от Москвы, Гитлер приказал своему начальнику отдела прессы Отто Дитриху вернуться самолетом в Берлин и сообщить на следующий день корреспондентам ведущих газет мира, что последние уцелевшие советские армии маршала Тимошенко, оборонявшие Москву, окружены в двух «котлах» стальными кольцами немецких войск на подступах к столице; южные армии маршала Буденного разгромлены и рассеяны, а 60–70 дивизий маршала Ворошилова окружены в Ленинграде.

«В военном отношении, — самодовольно закончил Дитрих, — с Советской Россией покончено. Английская мечта о войне на два фронта мертва».

Эти публичные бахвальства Гитлера и Дитриха, по меньшей мере, были преждевременны. В действительности русские, несмотря на то, что внезапное нападение немцев 22 июня застало их врасплох, несмотря на последующие тяжелые потери в живой силе и технике, быстрое отступление и окружение части их лучших армий, уже в июле начали оказывать все возрастающее сопротивление, с которым вермахт никогда еще не сталкивался ранее. Дневники Гальдера и донесения фронтовых командиров, таких, как генерал Гудериан, командовавший сильной танковой группировкой на центральном секторе фронта, все чаще и чаще начинают пестреть, а затем становятся переполненными сообщениями об ожесточенных боях, упорной обороне и контратаках русских, тяжелых потерях и немецких и русских войск.