От «Барбароссы» до «Терминала»: Взгляд с Запада - Базиль Гарт

Весь характер войны изменился, когда 22 июня 1941 года — за день до годовщины вторжения Наполеона в 1812 году — Гитлер вторгся в Россию. Этот шаг оказался таким же роковым для Гитлера, как и для его предшественника, хотя конец наступил не так быстро.

Это нападение вызволило Англию из ситуации, которая выглядела безнадежной в глазах большинства людей за пределами ее островных границ. Им было очевидно, каким отчаянным является положение небольшого острова на краю враждебного континента, который охватывал этот остров более тесным кольцом блокады, чем во времена Наполеона. Развитие авиации уменьшило ценность «рва с морской водой». Индустриализация Англии сделала ее зависимой от импорта и тем самым многократно увеличила опасность подводной войны. Отказавшись от обсуждения предложений о мире, правительство Англии обрекло страну на курс, который в данных обстоятельствах должен был логически привести из-за растущего истощения сил и ресурсов к неминуемому краху — даже если бы Гитлер воздержался от попытки быстрого завоевания Англии вторжением на Британские острова. Этот бескомпромиссный курс был равнозначен медленному самоубийству.

Соединенные Штаты, возможно, оказывали бы Англии известную материальную помощь, чтобы удержать ее на плаву, но это могло всего лишь затянуть процесс, но не отвратить конец. К тому же полученная англичанами передышка была сведена на нет принятым в середине лета решением Черчилля начать бомбежку Германии всеми крошечными силами, имевшимися у Англии. Подобные бомбардировочные налеты были не более чем булавочными уколами, но они, безусловно, отвлекали Гитлера от его желания переключить свое внимание на другие страны.

Но английский народ мало считался с реальностью своего положения. Англичане были инстинктивно упрямы и не разбирались в стратегии. Речи Черчилля помогли забыть дюнкеркский кризис и подействовали на них как желанное тонизирующее средство. Англичане были воодушевлены нотой вызова, звучавшей в этих речах, и не стали размышлять над вопросом, оправдан ли этот вызов с военной точки зрения.

Еще более глубокое впечатление, чем Черчилль, произвели на них успехи Гитлера. Его завоевание Франции и тот факт, что немецкие войска стояли вблизи от берегов Англии, встревожили и всколыхнули англичан в гораздо большей степени, чем все более ранние доказательства гитлеровской тирании и агрессивности. Как всегда, они прореагировали на это в присущей им манере — настойчиво стремились любой ценой вцепиться зубами в его шкуру и не отпускать. Никогда еще сравнение английской нации с бульдогом не было так верно и оправдано и никогда эта характерная черта англичан так ярко не проявлялась во всей своей величественной глупости.

Гитлер, как свидетельствует его книга «Майн кампф», понимал англичан лучше, чем Наполеон, и потому проявлял необычную осторожность, чтобы не ранить их гордость. Он рассчитывал на их практический смысл и был сбит с толку тем, что они не могли понять безнадежность ситуации и не признавали, что условия, изложенные в его предложении о мире, были исключительно легкими в сравнении с тем положением, в котором оказалась Англия. Пребывая в этом состоянии нерешительности, Гитлер колебался, не зная, что ему следует делать дальше, а затем избрал тот же курс, что и Наполеон, — завоевание России как предварительное условие для окончательного сведения счетов с Англией. Это не было внезапным решением — он пришел к нему постепенно. Оно было вызвано комплексом причин более сложных, чем мотивы похода Наполеона в Россию, и его нельзя объяснить просто каким-то одним фактором или доводом.

Гитлеру, видимо, хотелось избежать применения крайних мер против Англии, если бы оказалось возможным убедить ее принять предложение о мире, и он цеплялся за эту надежду, неуклюже добиваясь своей цели. Тем временем под влиянием своих экономических нужд и страхов, умноженных предубеждениями, его мысли все больше и больше устремлялись в другом направлении. Хотя он добился победы на Западе, его западные завоевания были в основном продуктом обстоятельств, тогда как он всегда лелеял намерение уничтожить Советскую Россию. Для Гитлера этот замысел был не просто одним из целесообразных вариантов осуществления своих честолюбивых планов — антибольшевизм был его наиболее глубоким эмоциональным убеждением. Сопротивление, оказываемое Англией, безусловно, повлияло на его желание двинуться на Восток, но это желание возникло у него еще до отклонения Англией его предложения о мире.

В начале июня 1940 года, когда французская кампания Гитлера все еще продолжалась, Сталин использовал этот момент, чтобы ввести дополнительные войска в Литву, Эстонию и Латвию. Примечательно, что в первую очередь он ввел войска в Литву, наиболее западную из трех прибалтийских республик, граничившую с Восточной Пруссией.[10] Гитлер счел себя обманутым партнером по договору о ненападении 1939 года, хотя большинство советников Гитлера реалистично расценивали этот шаг России как естественную предосторожность, вызванную опасением по поводу возможных акций Гитлера после победы на Западе.

Затем 26 июня Россия, вновь не уведомив Германию, направила ноту Румынии, потребовав немедленного возвращения Бессарабии, а также передачи Северной Буковины в порядке «небольшой компенсации» за то, что у России была «насильственно отторгнута» бывшая провинция в 1918 году.[11]

В результате русские оказались в опасной близости от румынских нефтяных полей, с которых Гитлер рассчитывал получать нефть для своих потребностей теперь, когда он был отрезан от заморских источников. В последующие недели эта опасность вызывала в нем все возрастающую нервозность и беспокойство по поводу ее возможных последствий для немецкого воздушного наступления против Англии. Соответственно его подозрения к намерениям Сталина усилились. 29 июля Гитлер заговорил с генералом Йодлем, начальником штаба оперативного руководства вооруженными силами, о возможности войны с Россией, если последняя попытается захватить румынские нефтяные источники. Несколько недель спустя в качестве контрмеры он отдал приказ о переброске двух танковых и десяти пехотных дивизий в Польшу.

В середине сентября поступили сообщения, что советские пропагандистские органы внутри Красной Армии начали использовать антигерманские лозунги. Это свидетельствовало о том, что русские с подозрением отнеслись к начавшемуся наращиванию немецких войск на Востоке и готовы быстро принять меры по подготовке своих солдат к советско-германскому конфликту. Но, с точки зрения Гитлера, это было доказательством их агрессивных замыслов. Он начал чувствовать, что не может позволить себе ждать завершения и консолидации своей победы на Западе, пока не разделается с Россией. Его страхи, честолюбие и предрассудки подхлестывали друг друга и порождали новые мысли. В этом душевном состоянии его мнительность быстро возрастала. Озадаченный тем, что англичане казались неспособными понять свое безнадежное положение, и их нежеланием заключить мир на предложенных им благоприятных условиях, Гитлер искал объяснение этому в России. Одна неделя сменяла другую, а он снова и снова говорил Йодлю и другим генералам, что Англия, должно быть, надеется на вмешательство России, иначе она пошла бы на уступки.

Когда в сентябре 1940 года генерал Паулюс был назначен обер-квартирмейстером генерального штаба сухопутных войск, план нападения на Россию был уже в основном составлен. Паулюсу было приказано «изучить его возможности». Были поставлены следующие задачи: уничтожение русских армий в западной части Советского Союза, а затем продвижение в глубь России до рубежа Архангельск — Волга, чтобы обезопасить Германию от воздушных налетов с востока.

К началу ноября подробная разработка плана была завершена, и его проверили в ходе двух военных игр. Беспокойство Гитлера по поводу возможного русского нападения к этому времени уменьшилось — он был больше склонен сам напасть на Россию. Подготовка и обдумывание широких стратегических планов всегда пьянили Гитлера. Сомнения, высказанные генералами, когда он посвятил их в свои замыслы, лишь укрепили его намерение.

В конце октября произошло событие, повлиявшее на его решение, причем его воздействие на конечный исход решения окажется весьма значительным. Этим событием было нападение Муссолини на Грецию, предпринятое без консультации с Германией. Фюрер был взбешен подобным неуважением со стороны младшего партнера к его руководящей роли, тем, как была нарушена его программа действий, и возможностью того, что итальянцы могут закрепиться в районе, который он наметил для Германии. Хотя последняя опасность вскоре испарилась вместе с итальянскими резервами независимая инициатива Муссолини побудила Гитлера ускорить свои собственные операции на Балканах. Возникла новая причина для отсрочки завершения его западной программы, а восточные проблемы вышли на передний план. Так как ему надо было опередить своих сообщников в гонке за контролем над Балканами, он решил разделаться сначала с Россией и оставить британскую проблему на более поздний срок. Но даже и тогда это еще не было четким решением, а идеей, господствовавшей в его уме.