Компромисс. Иностранка. Чемодан. Наши - Довлатов Сергей Донатович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, – говорит Красноперов, – слушаю.
– Извините, вас автор беспокоит. Хочу поблагодарить от всей души. Тонко вы о моей последней книге написали. А я, признаться, и фамилии вашей раньше не слыхал. Рад познакомиться.
– И мне чрезвычайно приятно.
– Не согласитесь ли вместе поужинать? Запросто, без церемоний. Да бросьте, Красноперов, я ведь от чистого сердца. Конечно! Ну вот и прекрасно!
Потом они сидели в «Метрополе». Писатель разливал коньяк. Благодарил. Знакомил Красноперова с друзьями. Даже поцеловал украдкой. Но ближе к закрытию вдруг опьянел. Стал мрачнеть. Сунул очки в боковой карман. Взглянул на филолога побелевшими глазами и тихим шепотом молвил:
– Ты зачем это, сволочь, донос написал?
– Вы перепутали, – сказал Красноперов, – я наоборот…
– Убью! – замахиваясь, крикнул писатель.
Красноперов охнул. Ногти его царапнули скатерть. Огромная люстра косо рванулась вбок. Дюралевый стульчик выпорхнул, как гусь из-под телеги.
Через секунду появился милиционер. Филолог прижимал к губам салфетку. Писатель размахивал удостоверением члена союза. Посетители испуганно молчали.
Красноперов положил салфетку и вышел. Она разворачивалась, шурша и вздрагивая.
20. Богиня слева
– Взгляните налево, – сказал Дебоширин.
Красноперов рассеянно огляделся.
Рядом, почти напротив, буквально в десяти шагах… (И как это сразу он мог не заметить!..) Над скатертью и над хрустальным блеском… Над шорохом танцующих, над их дыханием, над последним, высоким, мучительным звуком рояля… Даже выше мечты и надежды – увидал Красноперов артистку Лорен!
Поблекли феи на сводах зала. Потускнели алебастровые кущи. Все посетители неожиданно оказались статистами. Китайские фаянсовые вазы по углам держались скромнее мусорных баков. Изысканная роспись стен превратилась в аляповатый фон. Отхлынуло великолепие салона, уступив место единственной и главной красоте.
«Что есть жизнь? – подумал Красноперов. – Что есть жизнь без любви?! Что стоят все мои обиды? Все былые муки и нечаянные радости? Все горькие прозрения, улыбки женщин, мятые трамвайные билеты? Все ливни и снега, которые тащил я на плечах? Вся эта жизнь – ничто! Есть лишь тропинка, вьющаяся между запыленных кустов и хижин. Есть лишь тропинка, устремленная в гору. А там, в конце пути, не монумент, не знамя и не орден. Там – мраморные плечи, диковатые глаза, невыносимый рот Софи…»
– Кто я такой? – вскричал филолог. – Захламленный пустырь? Обломок граммофонного диска? Ржавый велосипедный насос с помойки? Бутылочка из-под микстуры? Окаменевший башмак, который зиму пролежал во рву? Березовый лист, прилипший к ягодице инвалида? Инвентарный жетон на спинке кресла в партере Мариинского театра? Бывший в употреблении пластырь?.. Я – безработный крысовед. А кто она? Богиня!
Красноперов поднялся, едва не опрокинув фужеры. Вышел из-за стола, оставляя позади тревожный шепот Дебоширина. И далее – огромными шагами пересек безмолвный зал.
Софи держала косточку в руке. Жан Маре что-то, наклонившись, говорил ей. Бельмондо задумался, опустив палец в суп. Кардинале стригла ногти. Анук Эме катала хлебный шарик. Ив Монтан кормил под столом ангорского кота.
Софи подняла глаза. И в этих двух заброшенных колодцах увидел наш филолог многое. Далекие огни матриархата! Стыдливый зов! Покорное могущество! Короче говоря, все то, что преображает самого последнего лентяя и неряху. Ожиревшего смолоду чиновника. Жалкого лакея и медбрата собственной нездоровой печени. Чемпиона кроссвордов. Коллекционера изношенных шлепанцев. Сидячего витязя, порожденного телевизионным рабством. Делает его – воином, охотником, мужчиной!
Все посмотрели на Красноперова.
– Агм… чха… бп… тсс, – простонал Красноперов, – ртха… сть… удств… лямб… нг…
– Красив, злодей, – шепнула Софи Лорен.
– Не робей, старик, – произнес Маре, – зови меня Жаном, усаживайся и глуши шампозу.
– Я хочу пойти с этим человеком на травку, – заявила Кардинале.
Красноперов присел с горящим лицом. Глаза Софи, два миномета, держали его на прицеле.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})21. Настольный теннис
Красноперов знал, что его не любят женщины. Он к этому привык. Когда-то, еще в школьные годы, он жил на даче с братом Левушкой. Родители сняли им комнату в запущенном поселке. Поселок лежал около безымянной горы, на вершине которой темнели руины старинного замка. Центр поселка был ознаменован новым трехэтажным зданием универмага. Живописные, бесформенные развалины и пена сирени над косыми заборами дружно оспаривали его убогое, модное величие.
Братья часто ходили в семью Мешкевицер, где три загорелые насмешливые дочки явно радовались их приходу. Дочки звали пить чай, купаться, играть в настольный теннис. До заката стучал по фанерному листу маленький, гулкий, неуловимый шарик.
Левушка нравился дочкам. Он становился в красивые позы. Много курил и разгуливал по берегу в синтетических трусиках. А Красноперова девицы почти не замечали. Потому что Лева был на три года старше.
Если начиналась гроза, дождь стучал по фанере, они бросали ракетки и мчались к веранде. Там они причесывали мокрые волосы. Играли в домино. И Красноперова опять не замечали дочки. Хотя играл он лучше всех. Ему везло. И он умел курить не хуже Левы. Более того – догадывался, что побеждает в жизни не самый ловкий, умный, храбрый. Скорее – наоборот. Кто выиграл, тот и ловок. Кто победил, тот и храбр…
Брат начал исчезать, возвращался поздно. А Красноперов тосковал и ездил по шоссе на велосипеде. А затем, примерно на год, возненавидел брата. Чего брат Лева даже не заметил…
22. Стихи и проза
Красноперов встал, поднял чужой фужер и глухо заговорил.
КРАСНОПЕРОВ:
От всех невзгод мне остается имя, От раны – вздох. И угли – от костра. Софи Лорен! Позволь мне до утра Бродить с дождем под окнами твоими. А на заре, прелестная Софи…ЛОРЕН (перебивая Красноперова):
Не искушай! Не мучай! Не зови!Красноперов усаживается с нею рядом.
Софи прыгает ему на колени.
КАРДИНАЛЕ (в отчаянии):
Я хочу пойти на травку!КРАСНОПЕРОВ (демонстративно поворачиваясь к ней спиной):
Прочитай сначала Кафку!Кардинале непритворно рыдает.
Заметим, что искренние слезы не украшают актрису.
ЛОРЕН (с глубоким волнением):
Боюсь, я для тебя стара!КАРДИНАЛЕ И АНУК ЭМЕ (хором, вполголоса):
Давно в утиль тебе пора!КРАСНОПЕРОВ (невозмутимо):
Ты обольстительна, Софи!КАРДИНАЛЕ И АНУК ЭМЕ (хором, не тая своих чувств):
Фи!ЛОРЕН (с грустью):
Ах, сколько лет ты дал бы мне?МОНТАН (раздраженно встает):
Кончайте, вы тут не одне!КАРДИНАЛЕ (указывая на Софи Лорен):
Так сколько лет ей можно дать?
