Сборник рассказов - Харуки Мураками

— Я впервые в жизни так проголодалась, — заметила жена. — Интересно, это как-нибудь связано с замужеством?

— Не знаю, может, связано, а может, и нет.

Пока жена шарила по холодильнику в поисках новых «фрагментов» еды, я высунулся из лодки и посмотрел вниз на вершину подводного вулкана. Прозрачность окружавшей лодку морской воды ввергала меня в состояние жуткой неопределённости, — такое состояние, будто где-то глубоко под ложечкой открылась широкая пещера. Без входа и выхода, — чистой воды пещера. Это странное чувство пустоты в теле — ощущение реально существующего отсутствия — показалось мне похожим на оцепенение от страха, когда взбираешься на высокий шпиль. Такое вот сходство голода и боязни высоты стало для меня новым открытием.

Именно в тот момент я подумал, что когда-то такое со мной уже происходило. Тогда я тоже был голоден и… Что же это было?

— Налёт на булочную!.. — воскликнул я.

— Какой налёт?

Вот так начались мои воспоминания об этой истории.

— Да, когда-то давно случилось напасть на булочную, — пояснил я жене, — небольшую и совсем неизвестную, не то, чтобы очень хорошую, но и плохой тоже не назовёшь. Так, простая булочная обычного городка. Она находилась в центре торговой улицы, хозяин сам по утрам пёк хлеб, и когда всё распродавалось, закрывал магазин, — такая она была маленькая.

— Почему ты выбрал именно эту булочную? — спросила жена.

— Просто грабить большой магазин не было необходимости. Нам хотелось только хлеба, чтобы утолить голод, — мы не собирались воровать деньги. Ведь мы были налётчиками, а не ворами.

— Мы? Кто это — "мы"?

— Был у меня в ту пору один дружок. Сколько уже — лет десять прошло?! Тоже из бедной семьи. Нам не то, что на зубной порошок — на еду, и то всегда не хватало! Вот и приходилось ради еды совершать с ним на пару разные плохие поступки. Булочная — из их числа.

— Толком не пойму, — сказала она, пристально глядя мне в лицо. Её глаза будто искали потускневшую звезду на светлеющем утреннем небосклоне. — Зачем вы этим занимались? Почему не работали? Могли подрабатывать, — на хлеб уж точно бы хватило! Это в любом случае проще, чем грабить булочные.

— Да не хотели мы работать, и всё тут.

— Но сейчас ведь ты работаешь!

Я кивнул головой, отхлебнул пива и потёр ладонями глаза. Которая уже там по счёту банка начала клонить ко сну. Сон, словно жидкая грязь, нырнул в моё сознание и рассорился с голодом.

— Меняются времена, — меняется воздух, меняются и мысли человека. — Ну, ладно. Давай уже спать! Завтра обоим рано вставать.

— Не хочу я спать! Расскажи лучше про налёт.

— Да, пустячное это дело, — ответил я. — Всё намного проще, чем ты предполагаешь. Ничего особенного.

— Ну, и как завершился налёт, удачно?

Я сдался и открыл новую банку. У жены такой характер: как что начнёт расспрашивать, до последнего не отстанет.

— Можно сказать, что успешно, а можно и не сказать. Короче, хлеба мы набрали, сколько хотели, но грабёж не удался — булочник сам нам его отдал.

— Задаром?

— Нет, не даром. В этом-то вся и суть. — Сказав так, я покачал головой. — У хозяина булочной была страсть к классической музыке, и как раз в тот момент звучали увертюры Вагнера. Вот он и предложил нам сделку: прослушаем всю пластинку до конца — можем взять хлеба, сколько захотим. Мы с приятелем обсудили его предложение и решили: музыку-то можно и послушать, — никакой это не труд и дело совсем безобидное. Мы спрятали свои ножи в сумку «бостон», уселись рядом с пекарем и стали слушать увертюры к операм «Тангейзер» и "Летучий голландец".

— И потом получили хлеб?

— Ага. Забрали почти всё, что было и ели потом четыре или пять дней, — сказал я и ещё раз хлебнул пива. Сон, словно возникшая от подводного землетрясения беззвучная волна, исступлённо покачивал мою лодку.

— Конечно, — продолжал я, — цель оказалась достигнутой. Но, как ни крути, преступлением это не назовёшь. Скорее, обмен: мы прослушали Вагнера и за это получили хлеб. С позиций закона — нечто вроде торговой сделки.

— Ну, Вагнера послушать — не такой большой труд!

— Именно. Вот если бы булочник потребовал помыть тарелки или окна, тогда бы мы наотрез отказались и попросту награбили хлеба. Но он ничего такого не требовал, а лишь попросил послушать пластинку. Это-то нас и смутило. Разумеется, мы даже представить не могли, что дело дойдёт до Вагнера, который нависнет над нами проклятием. Сейчас я понимаю, нам не стоило соглашаться с его предложением, а с самого начала нужно было, как и уговорились, напугать ножом и отобрать хлеб. И никаких проблем!

— А что, возникли проблемы?

Я опять потёр веки.

— Да, но незаметные простому глазу. Просто, после этого случая многое начало одно за другим безвозвратно меняться. В конце концов, я вернулся в университет и успешно его закончил, поступил в адвокатскую контору, начал готовиться к экзамену по юриспруденции. Вот, женился на тебе и больше на булочные не нападал.

— И всё?

— Да, вся история, — сказал я и допил пиво. Все шесть банок стояли пустые, и только их жестяные язычки на дне пепельницы напоминали выпуклую чешую русалки.

На самом деле с тех пор кое-что изменилось: произошло несколько событий, заметных даже простым глазом. Только я не хотел говорить о них жене.

— А что теперь делает твой сообщник? — спросила она.

— Не знаю. После налёта дружба пошла врозь, и мы расстались. С тех пор так ни разу и не виделись. Я даже не знаю, где он сейчас живёт.

Жена молчала. Кажется, она уловила в моём рассказе некую незаконченность, но даже не заикнулась об этом.

— Выходит, налёт стал прямой причиной вашего разлада?

— Пожалуй, так. После этого случая мы были в сильном шоке и несколько дней говорили о взаимосвязи между хлебом и Вагнером, о правильности нашего выбора, но к выводу так и не пришли. Если рассуждать логично, выбор был правильным: никто не пострадал, каждый добился своего. Булочник — правда, до сих пор не могу понять, зачем, ну да Бог с ним — устроил пропаганду Вагнера, мы от пуза налопались хлеба. И всё же, мы чувствовали в этом какую-то серьёзную ошибку. Эта непознанная в корне ошибка повисла мрачной тенью над нашим бытиём. Поэтому я и использовал слово «проклятье». Это, без всякого сомнения, походило на проклятье.

— И как? Оно уже перестало висеть? Над вами?

Я сделал из лежавших в пепельнице язычков браслет.

— Этого я не знаю. Мир переполнен разными проклятьями. Поди, догадайся, какое из них за что!

— Ерунда, — сказала жена, пристально вглядываясь в мои глаза. — Если разобраться, всё станет ясно и понятно. К тому же, пока ты сам не снимешь с себя проклятье, оно, как больной зуб, будет продолжать мучить тебя до самой смерти. И не только тебя, — меня тоже!

— Тебя?

— Теперь ведь я твой партнёр! Например, наш голод сейчас из-за этого! До свадьбы я ни разу не ощущала такое острое чувство голода. Тебе не кажется это странным? Однозначно, нависшее над тобой проклятье распространяется и на меня тоже.

Я кивнул, разломал браслет из язычков и вернул их в пепельницу. Не знаю, права ли она, но чувствую, что так оно и есть.

И вдруг, пропавшее было из сознания чувство голода вернулось с удвоенной силой. Спазмы на дне желудка, как по проволоке, отдавались дрожью в голове, внутри меня всё будто перемешалось.

Я по-прежнему смотрел на подводный вулкан. Вода стала ещё прозрачнее. Казалось, лодка безо всякой поддержки плывёт по небу, и лежащие на дне камни видны так отчётливо, словно до них можно дотянуться руками.

— Я живу с тобой только полмесяца и всё это время ощущаю телом присутствие чего-то такого, — продолжая в упор смотреть на меня, она сложила пальцы в замок. — Пока ты этого не рассказал, я не догадывалась, но теперь знаю точно: ты — проклят.

— Как ты думаешь, какое оно — это проклятие?

— Ну, будто с потолка свисают не стиранные много лет пыльные шторы.

— Это — не проклятье, это я сам не стирал, — пошутил я.

Но она не засмеялась.

— Не то, не то ты говоришь!

— Хорошо, — согласился я. — Если, по-твоему, это — проклятие, что мне тогда, в конце концов, делать?

— Ещё раз напасть на булочную. И сделать это прямо сейчас, — отрезала она. — Другого способа снять его нет!

— Что, прямо сейчас?

— Да. Пока мы голодны. Добиться не достигнутого до сих пор.

— А где же мы с тобой найдём посреди ночи открытую булочную?

— Поищем! Токио — большой город, хотя бы одна ночная булочная должна быть.

Мы сели в старенькую "Тойоту Короллу" и отправились в полтретьего ночи на поиски булочной. Я рулил, жена сидела рядом, скользя острым взором хищной птицы по обеим сторонам дороги. Поперёк заднего сиденья распласталось длинное, похожее на окостенелую рыбу автоматическое ружьё «Ремингтон», в карманах накинутой на жену ветровки позвякивали друг о дружку запасные патроны. А ещё в салоне лежали две чёрные лыжные маски. Признаться, я не понимал, зачем жене нужно автоматическое ружьё. А маски? Ни я, ни она — ни разу не катались на лыжах! Однако она об этом говорить не стала, а я и не спрашивал. Только заметил про себя, странная штука — семейная жизнь.