Кукольник - Генри Олди

— Зря стараешься. У них все равно денег нет, — осадил торговца Лючано.

— У бваны есть? Деньги есть?

— У бваны есть. Но бвана с тобой не поделится. Бвана очень жадный.

— Джу-джу! Спасать, лечить! На счастье!

— Бвана здоров, весел и удачлив. Все, разговор закончен.

Видя полное равнодушие Тартальи к своим стараниям, вудун увял и вернулся за прилавок. Тем более что на его прилавке предприимчивый Васька уже установил походный кипятильник и как раз прилаживал к нему ладанку с вехденской «искрой». Продавец с возмущением замахал на Ваську руками, требуя убрать кипятильник. Васька показал ему шиш и начал препираться.

Пройдя к окну, Лючано раздвинул жалюзи. Над головой тихо гудел ионный кондиционер, овевая разгоряченное лицо прохладой.

— Тарталья, слышь, чего скажу… С какой радости они вас то «бваной» зовут, то этим… «баасом»?

Ну конечно, Степашка. Молодец, заметил. Наблюдательный.

— А ты вспомни, кто меня звал и где. Глядишь, сам догадаешься.

Тарталья глянул на несчастного, замученного перелетом Степашку и смилостивился:

— «Баас» — это вроде «господина». Уважительное обращение. Так меня таможенник звал. И портье. У вас на Сечене как извозчик к господину обращается?

— Ну… Барин.

— Верно. Вот местный извозчик и меня не господином, а барином величал. «Бвана» — это по-ихнему навроде «барина», — доступно разъяснил Лючано. — Понял?

— Понял, бвана! — гаркнул Степашка, ухмыляясь.

Кто-то хихикнул. Кажется, Софка. Но Лючано не обратил на смешок внимания. Его куда больше заинтересовало другое: то, что творилось на противоположной стороне улицы.

На веранде одноэтажного домика, стилизованного под хижину, который располагался между лавкой «Чудо-эликсиров» и крохотным кафе на четыре столика, танцевал человек в свободных белых одеждах. Босые ноги двигались, повинуясь ритму, слышному лишь танцору, неся тело по сложным, причудливым траекториям: круг, спираль, извилистые восьмерки… Руки жили своей, отдельной жизнью, плетя вокруг тела невидимый кокон, извиваясь подобно водорослям или щупальцам спрута.

Казалось, руки ощупывают пространство в поисках выхода — и не находят.

Глаза танцора были закрыты. «Он в трансе, — догадался Лючано. — Похоже, плясать начал еще внутри дома. Вон дверь открыта. Как бы с веранды не свалился…»

— Помогите! Кто-нибудь! — налетел истерический женский крик. — Люди!

В дверях гостиницы возникла растрепанная белокожая дама, явно туристка.

— Помогите!

Лючано почувствовал движение за спиной. Просочившись между завалами, рядом стоял портье. Он с ленивым любопытством глядел на танцора из-за плеча Тартальи.

— Что это с ним?

— Одер-р-ржание! — охотно сообщил какаду.

— Лоа застрял, — уточнил портье, пожав плечами с вселенским равнодушием. — Наш брат впустил в себя чужого Лоа, а Лоа им овладел. Теперь Лоа хочет выйти, но не может.

— Конечно, дурак, — согласился с имплантатом портье. — Бездельник, неуч. Бокор Матембеле уехал по делам, продлить аренду хижины, а наш брат остался за бокора. Решил тайком от старика подзаработать деньжат — и не справился. Бывает. Часто бывает. Хочешь заработать, а тебе гадят в калебас…

Портье покосился на «табор», продолжавший бесчинствовать, тяжко вздохнул и, не дождавшись реакции от Лючано, продолжил:

— Опытный бокор, такой, как Матембеле, он пациенту — родной отец. Он Лоа пациента в себя принимает, своим Лоа чистит, глянец наводит и обратно возвращает. Всю дрянь огнем палит, дымом выводит. О, Матембеле! А наш брат… — он с презрением фыркнул, имея в виду танцора. — Ученик, мохоро-дунда.

— Мохор-р-ро-дунда! Мохор-р-ро! Бокор-р-р дур-р-рак!

Скорее всего, портье недолюбливал «нашего брата», пляшущего на веранде из последних сил. Иначе не стал бы откровенничать на подобные темы с клиентом. Рассказывать о рискованном шарлатанстве сородича тому, кого ты вопреки заказу хотел поселить в более дешевые номера, — мягко говоря, глупость.

И привлечению туристов не способствует.

— Помогите же! Кто-нибудь! Сыночек…

— Что надо делать? — поинтересовался Тарталья. — Вызвать полицию? Врачей?

Портье развел руками с нескрываемым злорадством:

— А ничего не надо делать. Надо смотреть и сочувствовать. А потом звонить в бюро ритуальных услуг. Тут бокор нужен. Или хотя бы хунган хороший. Можно, конечно, дедовским способом…

Женщина не унималась. Увы, ее отчаянные призывы пропадали втуне, сливаясь в тоскливый, безнадежный вой. Ученик бокора, обхитрив сам себя, танцевал без передышки, теперь уже на самом краю веранды. Редкие прохожие спешили обойти веранду стороной, ускоряя шаг. За крайним столиком кафе сидел пигмей Г'Ханга, потягивая через соломинку голубоватый напиток, и наблюдал за «нашим братом». На лице извозчика читалось сочувствие, однако пигмей ничего не предпринимал.

«Уймется она когда-нибудь?!» — подумал Лючано, морщась от воя женщины.

Начала болеть голова. Голова всегда болела, когда кто-то кричал. Наследство тех лет, о которых Тарталья хотел бы забыть навсегда.

— Дедовский способ? Это как?

— Тр-р-ряхнуть! Т-р-ряхнуть дур-р-рня!

— Сделать одержимому больно. Очень больно. — В улыбке портье крылись тонны обаяния. Так истинный гурман обсуждает новый рецепт шеф-повара, смакуя тонкости кулинарии. — Я имею в виду шок. Как это на унилингве… больный?… Болевой шок. Боль обидит чужого Лоа, и он сразу найдет выход. Уйдет домой. К хозяину.

— Тр-р-ряхнуть! Тр-р-рахнуть!

— Ну так пойди и ударь его палкой! Видишь, дама в истерике…

Портье подолжал улыбаться.

— Нет, баас. Не пойду. И я не пойду, и вон тот извозчик тоже не пойдет. Никто не возьмется. Слабо ударишь — не поможет. Сильно ударишь — убьешь нашего брата или искалечишь. Придется ехать в полицию, объясняться, протокол составлять. Зачем? А чтобы в меру, чтобы очень больно, но без последствий… Трудно. О, Матембеле! — ему давно пора было сменить ученика…

— Болевой шок, значит… — пробормотал Лючано.

Он не собирался вмешиваться. В конце концов, это не его дело. Чужая планета, чужие люди; существа иной расы. Он не специалист по выдворению Лоа. Ему плевать на бокора Матембеле. И на женщину плевать. Если с танцором что-то случится, по судам затаскают. Тарталья — Злодей, Человек-без-Сердца; милосердие и сострадание ему не по карману.

Эта женщина так кричит… ее крик раздражает…

Боль копилась в голове, пульсируя.

Он направился к двери. Пинком отшвырнул в сторону чей-то рюкзак, не дававший пройти. Ослепительное сияние рухнуло с неба, едва он оказался снаружи. Лючано поспешил надеть очки. К нему сунулся босоногий уличный разносчик с лотком. Директор «Вертепа» так взглянул на его товар, что торговец мигом отстал.

Видно, лицо сердитого бваны испугало босяка.

Деревянным шагом, боясь расплескать драгоценную боль в голове, Тарталья пересек улицу. Поднялся по ступеням веранды, заскрипевшим под ногами. Оперся рукой о резную балясину. Зачем-то кивнул Г'Ханге: пигмей с интересом следил за ним из кафе. Сейчас, стоя на веранде, Лючано ясно видел через дверной проем пациента «лечебной хижины»: парень лет двадцати сидел в плетеном кресле-качалке. Модник: загар «пятна леопарда», молодежная прическа-«дикобраз» — лакированные «иглы» черно-белых волос торчат во все стороны. Безрукавка-сеточка на голое тело, серебристые шорты a-la супергерой Клайв Бодром из популярного сериала «Галактика в опасности»; сандалии из кожи ходрадской игуаны…

Все эти нелепые подробности давали возможность сосредоточиться на них.

Прическа. Безрукавка. Сандалии.

Кресло-качалка.

Что угодно.

Лишь бы не смотреть на оплывшее лицо дебила. Лишь бы не видеть бессмысленно вытаращенные пуговицы глаз. Лишь бы не замечать, как парень в кресле конвульсивно дергается в такт ритмичным движениям танцора.

— Синьор! Синьор! Умоляю!…

Синьор? Давненько он не слышал этого обращения. Окаменев у входа в гостиницу, женщина смотрела на него, тихонько подвывая смешным, сорванным голосом. На ее некрасивом, багровом от крика лице виднелись грязные дорожки — от слез потекла косметика.

Лючано не ответил. Нельзя расходовать боль на лишние действия. «Накапливай и делись!» — учил Гишер, большой мастер копить и делиться. Спасибо, старик, я помню. Вас было двое в моей жизни: ты, Гишер Добряк, и маэстро Карл. Нет, трое: еще тетушка Фелиция.

Просто тетушка была так давно…

Он шагнул ближе к танцующему вудуну. Копи и делись. Я накопил, дружок. Хочешь, поделюсь? Тарталья ненавидел опыт, полученный им в заключении, в допросных камерах тюрьмы Мей-Гиле, но иногда, кроме этого опыта, не помогало ничего.

Работать с танцующим вудуном ему не доводилось. С зафиксированным в кресле для дознания, плотно схваченным ремнями и зажимами «телом» — сколько угодно. Пару раз случалось сойтись в драке, повинуясь сложному кодексу Мей-Гиле. Но в танце, зная, что твое чувство ритма рядом с вудунским — как метеорит рядом со звездой…