Дважды любимый - Светлана Макаренко-Астрикова

— Кит, очнись, она же слепая! Ты разве не слышал, это же та самая, Наташка Ивинская, с фортепьянного, крутая стипендиатка? Ты, она, Лилька Громова, Настя Звягинцева и Влад Мурашевский едете в Прагу через месяц, по обмену, я в деканате видел списки… Везет тебе, братан, ничего не скажешь!

— Да, ну?! Уже все утвердили? Не думал, что так быстро! Классно! Слушай, это дело надо отметить. Может, промочим горло коньячком, в каком-нибудь барчишке? Я бы не прочь и мою флейту в поддельном «Хенесси» замочить на пару часов. Вдруг лучше звучать станет, зараза? Она у меня капризная, покруче любой герлы! — голос насмешливо взвился вверх, почти фальцетом, потом снова вернулся на низкие «шмелиные» аккорды. — Так ты говоришь, слепая? А, может, притворяется?

— Кит, ты двинулся, что ли?! Что ты несешь?! Зачем девчонке так притворяться? С каких таких понтов?! Не мели ерунды. Она с четырех лет ничего не видит, зато играет, как Лист… У них весь курс от нее на цырлах стоит!

— Ну, ладно, ладно, не заливай, Дэн! — хмыкнул недоверчиво Кит. — У меня уже и так полные уши, скоро через край польется. Сейчас же мода пошла на «понты», на шоу в любом виде. И она вполне может из себя Гурцкую разыгрывать. А что? Успех, сочувствие, фора всюду будет! Блеск, а не жизнь! Ты про нее еще скажи: «лабает, как Шопен»! Сам ты, что ли, слыхал?

— Ну, слыхал! — сердитый басок Дэна звучал напряженно, как разорванная гитарная струна. Похоже, он злился, и очень неумело пытался это скрыть. — У нее всегда — класс, а не игра! Импровизирует почти на лету. Скрип дверной может превратить в мелодию. Просто — кайф! Она Рахманинова второй концерт наизусть играет. Почти. Только один раз в коде ошиблась, на генеральной отчетного…

— Ну, прямо — Рихтер! — насмешка в голосе Кита все крепла, взвиваясь вверх. — Не познакомишь?

— Тебе зачем? — насторожился мгновенно Денис. Наташе показалось, что даже воздух с ним рядом сгустился и будто выпрямился, как и сам он, тонкий и узкоплечий, похожий на палочку своего кларнета, сейчас лежащего рядом, на соседнем сиденье.

— Как — зачем? — рассмеялся в ответ флейтист, капризно и нервно. — Все-таки, вместе в Прагу едем, придется один город на двоих делить целый год.

— Хорошо, что не постель. Или ты уже и об этом думаешь? — насмешливо протянул Дэн.

— А что? Чем черт не шутит? — под Китом еле слышно скрипнуло сиденье. Вероятно, он пожал плечами. — Она безумно красива. Знаешь, эти мертвые глаза. В них какой-то особый шарм! Она как маска Нефертити из египетской коллекции Наполеона. Помнишь, мы такую видели, у меня дома? Гипсовый слепок — копия. Дядя привез из Каира?

— Вот — вот, «коллекции»… Тебе лишь бы «коллекционировать» бедных девчонок, будто они бабочки… Только Ивинская не годится для того, чтобы быть твоим экземпляром, неужели не понимаешь?!

— С чего это — не годится? Бабы, кажется, все одинаковы, это место у них, как скрипка, нужно только умело смычком водить и все! А у меня «смычок» классный. Все герлы в полном отпаде, сколько было и сколько есть!

— Не перетерся еще? Ну-ну! — Дэн хлопнул Кита по плечу, нервно хохотнув. — Смотри, канифоль его почаще, чтоб не сфальшивил. А Ивинскую, дружище, ты лучше в покое оставь, она не твоего полета птица. Да и потом, она же «божья дудка», музыкант до кончиков волос, не любит фальшивых нот, понимаешь? А ну как сорвется твой смычок, а? Что тогда делать? — Дэн снова коротко хохотнул.

— Ну, не хочешь знакомить и не надо! — Кит примиряющее хмыкнул, потом громко зевнул. — Я и сам не промах, найду подход к этой не***ной цаце, подумаешь, не первый раз таких, как она «окучиваю»!

— Слушай, Кит, не пошли, а?! — Голос Дэна неожиданно стал сухим и жестким, как янтак, перекатная колючка на гулком, степном ветру. — Мы с тобой не первый год дружим, я тебе многое «спускал на тормозах», но если ты Наташку Ивинскую хоть словом или еще как обидишь я тебя не то, что другом, человеком считать перестану, понял?! Не лезь ты к ней! Мало тебе на курсе флейтисток — пианисток, что ли? Обыкновенных? Как Лариска Мазурина, например? Вот и иди к ней. Она тебя всегда примет, в любой форме и в любой форе.

— Ну чего, чего ты так кипятишься, Дэн?! Я же не последняя свинья, в самом деле! Да и потом, чтобы ты знал, мы с Лорой уже с неделю, как расстались. Мирно, дружно. Она ушла от меня с улыбкой. Правда, вот дверью выстрелила так, что косяк треснул. Но это — ничего. Зато я теперь в свободном плаванье. Слушай, ну познакомь меня с этой незрячей Клеопатрой, что тебе стоит? Нам все ж таки, вместе в Прагу ехать. Вдруг я ей пригожусь чем?

— Ее в Праге будет опекать сам профессор Моравски. Он к ней тебя на пистолетный выстрел не подпустит. Говорят, у нее уже есть эксклюзивный контракт на десять концертов с оркестром Пражской филармонии. Или — с Камерным. Не помню точно.

Ник ошарашено присвистнул:

— Вот это да! Не финта себе! Филармонический Пражский! Это где Карел СвОбода? А что она там у них играть будет?

— Моцарта. Слушай, Кит, я вообще, от тебя балдею, честно говоря! Ты что, совсем ничего не знаешь? Здорово, блин! Надо мне, как тебе, занятия по неделе пропускать. Ну, ты и кайфуешь, друг! По полной! Пока ты с Мазуриной роман свой докручивал, другие уже карьеру сделали. Я не врубаюсь, честно, как это тебя в пражские стипендиаты записали, если ты по неделям носа в консерваторию не показываешь?

Кит в ответ только самодовольно хмыкнул.

— Знакомых надо иметь, братец Дэн, знакомых. В наше время и всегда все решали связи.

В зале в это время послышался невнятный гул, шум, запахло погашенными люстрами, закулисной пылью, гулко раскатисто по всей глубине Белого консерваторского зала зазвучало верхнее «до» настраиваемой виолончели, где то скрипели ступеньки авансцены. Девушка передернула плечами, сморщила нос: на нее поплыла тягучая, густая волна резких ароматов. Публика постепенно заполняла зал. Среди все нарастающего шума она по — прежнему ясно различила негромкий, уверенный басок Дэна:

— Кит, нет, ну с тобой все на свете проворонишь! Антракт кончился, уже профессора идут… Двигаем, Казанова. Потом договорим. Нам же пора на сцену. Ты как, готов, или верхнее «ми» тебе все равно — подсказывать?

— Не дрейфь, Дэн. Я перед этим был у Крохина, дал несколько жалобных нот, сослался на простуду, озноб, прорвемся. Ты мне перед верхней «до» указательным пальцем помаячь, я мигом врублюсь, авось пронесет!

— Вот, вот, «авось»… У тебя вечно все на «авось». Пошли, флейтист — солист, двигать классику «пиплу», пока кураторша Эмма Петровна нас яростно за шиворот не схватила. А то опять у нее подбородок десять минут прыгать будет от возмущения, как в прошлый раз, на третьем отчетном. Еще и по загривку накостыляет!