Графиня Салисбюри - Александр Дюма

Но не в том состояло желание фламандцев, чтобы только, избавясь от одного властелина, найти другого. Поэтому они с терпением выждали отъезд короля и потом взбунтовались. Ткач Петр Лерой и мясник Бреже были начальниками этого мятежа, встретившего повсюду соучастие к общественной пользе и поэтому быстро распространившегося по всей Фландрии, так что, пока достигло Парижа известие о первом движении, Петр Лерой взял снова Брюг; Ган, Дам и Арденсбург взбунтовались, и Гильом Жюлие, племянник графа, соединившийся q добрыми фламандцами, был избран полководцем; первыми подвигами его было взятие Фюрна, Берга, Виндаля, Кисселя, Куртрая, Уденарда и Ипра. Филипп послал против них армию под начальством своих военачальников Рауля Клермона и де Пеля и Роберта д’Артуа, отца того, который, как мы знаем, явился изгнанником ко двору Англии; эта армия сокрушилась об укрепленный лагерь Гильома Жюлие, оставив во рвах его военачальника, который не хотел сдаться, и Роберта д’Артуа, получившего тридцать две раны, двух маршалов Франции, наследника Бретани, шесть графов, шестьдесят баронов, тысячу двести дворян и десять тысяч воинов.

На следующий год Филипп сам вступил во Фландрию, чтобы отомстить за это поражение, облачив в траур все дворянство Франции и взяв Орши, расположился лагерем при Мон-ан-Пюеле между Лилем и Дуе. Два дня спустя после этого, в то время, как Филипп садился за стол, ужасная тревога поднялась в армии. Король подошел к дверям своей палатки и встретился лицом к лицу с Гильомом Жюлие, который проник в лагерь с тридцатью тысячами фламандцев. Король неминуемо бы погиб, если бы его брат Карл Валуа не схватил за горло Гильома Жюлие. Пока они боролись, Филипп взял свою каску, рукавицы и меч, и без всякого другого оружия, бросился на лошадь, собрал всю кавалерию, опрокинул ею корпус фламандской пехоты, истребил шесть тысяч человек, а остальных обратил в бегство; потом, желая воспользоваться выгодою, которую давал ему слух об этой победе, он осадил Лиль, но едва успел сделать это распоряжение, как Иоанн Намурский, собравший шестьдесят тысяч войска, прислал к нему герольда просить у него мира или вызова сражению. Филипп, удивленный поспешностью, с которой возмутители оправились после поражения и набрали новые войска, согласился на предложенный ему мир, в условиях которого было, что Филипп освободит Роберта Бетюна и отдаст ему его графство Фландрию, но с уговором, чтобы у него не было больше пяти городов, обнесенных стенами, которые, то есть стены, король предоставлял себе право разрушить во всякое время, если бы когда нашел это нужным; а Роберт даст присягу в верности и заплатит в определенные сроки двести тысяч ливров; сверх того возвратит Франции Лиль, Дуе, Орши, Бетюн и все другие города, расположенные по ту сторону Ли. Этот договор был соблюдаем до 1328 года, до времени изгнания Людовика Кресси его подданными, и укрывшегося при дворе Филиппа Валуа. Три короля занимали один за другим трон Франции во весь этот промежуток мирного времени: Людовик X, Филипп V и Карл IV. Филипп Валуа, наследовавший трон после последнего, пошел в свою очередь против фламандцев и нашел их укрепившимися на горе Кассель, под командою рыбного торговца по имени Колен-Занск; новый генерал велел на черте своего лагеря поставить деревянного петуха со следующей надписью:

Когда петух сей закричит,Тогда найденный[3] победит.

Пока Филипп обдумывал средства, как заставить петь петуха Занска, этот, три дня кряду, в виде продавца рыбы, проникал в его лагерь и заметил, что король долго сидит за столом и спит после обеда; и что вся армия следует его примеру; это дало ему мысль напасть врасплох на лагерь. Вследствие чего, 23-го августа, в два часа пополудни, пока все спали, Занск приблизился тихо со своими войсками; удивленные часовые были убиты прежде, чем успели подать тревогу. Фламандцы рассыпались по лагерю, а Занск с сотней самых отчаянных пошел к палатке короля, духовник которого один только и не спал, читая священное писание, услышал шум и ударил тревогу. Король приказал бить в барабаны — все на лошадей, войска при этих звуках в ту же минуту проснулись, вооружились, напали на фламандцев и убили, если верить тому, что писал сам король к Сент-Денисскому епископу, более восемнадцати тысяч человек. Занск, не желая пережить поражения, дал убить себя. Это сражение отдало Фландрию на произвол победителя, который разрушил Ипр, Брюн и Куртрай, приказав прежде утопить триста человек из числа их жителей. Фландрия, таким образом, сделалась опять покоренною Людовику Кресси, не осмелившемуся, однако, основать свое местопребывание ни в одном из ее городов, — он оставался во Франции, откуда управлял своим графством.

Во время этого отсутствия властелина могущество Иакова Дартевеля так усилилось, что, посмотрев на него, можно было подумать, что он независимый владетель Фландрии. И в самом деле, он, как мы видели, а не Людовик Кресси отправил посланного к королю Эдуарду, с целью получить снятие запрещения на вывоз шерсти из Англии, составлявшей главную торговлю Ганзейских городов; и мы уже сказали, как гений Эдуарда так быстро исчислил выгоды, которые он мог извлечь из старинной взаимной ненависти Филиппа Валуа и Фландрии; почему и не счел унижением вести переговоры с пивоваром Дартевелем, как будто с человеком, равным ему в могуществе.

Глава V

Так как теперь, несмотря на скуку, неизбежную при описании исторических происшествий со всеми подробностями и означением времени, мы посвятили более полуглавы на рассказ постепенных событий, посредством которых власть пивовара Дартевеля достигла такой степени могущества, и поэтому нельзя удивляться, увидев его выходящего из залы совета, где депутаты всех округов рассуждали обыкновенно о делах города и провинций; окруженного такой свитой, которая не унизила бы собою достоинства владетельного принца; едва он показался на пороге залы, и хотя ему нужно было пройти целый двор, чтобы выйти на улицу, двадцать слуг, вооруженных палками, бросились вперед для очищения ему пути между народом, который стекался всегда туда, где он должен был проходить. Дойдя до ворот, множество пажей и конюших держали на поводу лошадей. Он подошел к своей лошади и сел на нее с такой ловкостью, какой нельзя было бы ожидать от человека его звания, наружности и лет. По обеим сторонам его ехали два всадника: первый на прекрасном ратном коне, достойном благородного и могущественного рыцаря, другой на иноходце, чья спокойная поступь соответствовала званию его всадника: первый был маркиз Жюлие, сын Гильома Жюлие, который в сражении при Мон-ан-Пюеле достиг палатки Филиппа Прекрасного, и его брат мессир Валеранд, архиепископ Колонский; за ними следовал мессир Фокемон и храбрый воин, называвшийся Куртрезьен, потому что он родился в Куртрае и был известен больше под этим именем, нежели под собственным своим, которое было Зегер, потом без различия званий сопровождали их депутаты всех городов и округов.

Этот поезд был так многочислен, что никто и не заметил, как при повороте одной улицы два новых лица присоединились к нему; новоприбывшие старались приблизиться к Иакову Дартевелю, по любопытству или, может быть, потому, что их звание давало им право ехать впереди всей толпы; и наконец успели поместиться подле Фокемона и Куртрезьена; шествие в таком порядке продолжалось с четверть часа, потом глава колонны остановился у одного дома в несколько этажей, который был вместе дворцом и фабрикой, все сошли с лошадей, которых слуги увели в конюшни. Этот дом был жилищем Иакова Дартевеля, который, обратясь к своей свите, дал знак всем войти, и увидел новоприбывших.

— А! Это вы, господин Жерар! — сказал громко Дартевель, — добро пожаловать! Жалею, что вы опоздали несколькими часами и не присутствовали при нашем решении к упрочению торговли нашей доброй Фландрии с Венецией и Родосом, в исполнении которого мы надеемся на помощь мессира Жюлие и господина архиепископа Колонского, его брата; они могут нам помочь, сколько обширностью своих владений, простирающихся от Дюссельдорфа до Аикс Шапеля, столько же и влиянием на других владетелей их родных и друзей, между которыми находятся Римский император и Людовик V Баварский. Я уверен, что вам доставило бы удовольствие то единодушие, с которым добрые обыватели городов наших предоставили мне свою власть, принадлежащую Людовику Фландрскому до побега его к родственнику его, королю Франции. Потом, приблизившись и отведя его в сторону, сказл ему тихо:

— Ну, что? Милый мой Дени, какие вести привез ты нам из Англии? Видел ли ты короля Эдуарда? Согласен ли он отменить запрещение на вывоз шерсти? И будем ли мы ее получать из Валисса и кожи из Йорка? Говори со мной тихо, как будто бы мы говорим о чем-нибудь другом.

— Я исполнил в точности твои наставления, Жакемар, — отвечал начальник ткачей, принуждая себя говорить ему ты и называть тем именем, которым зовут его друзья. — Я видел короля Англии, и он был так поражен предостережениями, переданными ему мною от твоего имени, что прислал своего доверенного вести переговоры прямо с тобой, не желая и полагая бесполезным иметь дело с кем-нибудь, кроме тебя, он говорит, что если ты чего хочешь, то это значит, что и вся Фландрия того же желает.