Шелест Да не судимы будете - Неизвестно

Я переколол колуном много дров, сложил их в сарай и соби­рался уходить, но в это время меня пригласили зайти в дом. Дом был в 6—7 комнат. Деревянные полы, венские стулья, ковры, зеркала, комоды, картины и даже граммофон. Все это я видел первый раз в жизни и даже как-то обомлел от этой роскоши и красоты. Увидев Юлию, которую мне представила мать, я совсем растерялся, а ее красота, обхождение произвели на меня какое-то «волшебное» впечатление. Я почувствовал, что и Юли заинтересовалась мной, очевидно, хотела разгадать, что же содержится в этом чумазом пареньке. В этом доме я впервые пил настоящий чай, да еще с лимоном, о котором я до этого не имел никакого понятия. С Юлей мы как-то сразу же подружи­лись и явно симпатизировали друг другу. Но виделись мы очень редко, так как я работал на станции и дома бывал только в выходные дни. Юлия была начитана, хорошо знала литерату­ру. Она давала мне книги для чтения. А после мы вместе обсуждали прочитанное. Я, конечно, далеко не во всем разби­рался, и Юля старалась помочь и многое просто поясняла. У меня появилось особое желание и тяга к чтению художествен­ной литературы. По своим убеждениям Юлия была комсомол­кой, но ее в комсомол не принимали как «дочь торговца». Она все это переживала, да и я хотел, чтобы она была в комсомоле. Но порядок есть порядок.

Хотя Юлия и не была комсомолкой, но она была самым активным членом нашего клубного драматического кружка и играла роли героинь. У Юлии была близкая подруга Галя К^айнюк. Это была задорная рыжая небольшого роста девчон­ка, большая затейница и умная девушка. С Юлей наши «симпа­тии» зашли дальше, чем мы предполагали, й мы с ней уже повели разговор о женитьбе. Но это было только наше желание и решение. А как посмотрят на это наши родители? Первой воспротивилась этому моя мать, заявив, что она не хочет быть вечной прислугой у молодой барыни. Мать Юлии тоже была против, потому что я из простой семьи и необразованный рабочий. Все это нас огорчило, но против воли родителей мы пойти не могли. Один Миша, брат Юлии, нас понимал, сочув­ствовал и часто содействовал нашим встречам. А встречаться мы продолжали и еш;е теплее стали относиться друг к другу. Не суждено было судьбой соединить наши жизни, но теплота этой любви сохранилась на долгие годы. Юлия потом была активной комсомолкой, закончила институт, работала учительницей, за­вучем и директором школы. Я с ней и Галей Крайнюк долгие годы поддерживал дружеские связи.

Как-то однажды — шел уже, кажеися, 1925 год — меня пригласил к себе секретарь райкома комсомола Иван Шерстнюк и предложил работу секретаря комсомольской ячейки в селе Петровском. Но так как штатной единицы секретаря комсо­мольской ячейки не было, то меня определили заведовать хатой-читальней, где по тем временам была приличная зарпла­та — 45 рублей в месяц. Такое предложение для меня было неожиданным. Мне было жалко расставаться с привычной для меня работой, да, откровенно говоря, я далеко не полностью понимал и представлял свои будущие обязанности, и это меня несколько пугало. Я попытался отказаться от предложения, но мне напомнили о комсомольской дисциплине. Пришлось согла­ситься. Пошел в РИК (районный исполнительный комитет), получил документ о моем назначении. С инструктором райкома комсомола пешком отправились в с. Петровское за 25 километ­ров от райцентра. Собрали комсомольскую ячейку, и меня избрали ее секретарем.

Райком комсомола поставил передо мной задачу: оживить работу комсомольской организации, добиться значительного роста рядов комсомола. Хата-читальня должна стать культурно­политическим центром на селе. Задача ясна с точки зрения постановки вопроса, но в выполнении ее было много трудно­стей, а неясностей еш;е больше — каким путем это все'можно сделать. Прошел инструктаж, получил «циркуляры» на папи­росной бумаге и приступил к работе.

Петровское было сложным селом. Из 300—350 дворов боль­шинство были зажиточные, крепкие хозяйства. Несколько де­сятков хозяйств были «кулацкими», как мы тогда их определя­ли. Была и голота, как нас тогда называли заможные На селе было всего два коммуниста: член партии демобилизованный инвалид-красноармеец, он же и председатель сельского Совета, да кандидат в члены ВКП(б) местный «грамотей», заведующий сельпо. Мои помыслы вступить в партию были ограничены отсутствием партийной ячейки в селе. Всю же организационно­политическую работу — созыв сходок,- митингов, собраний, лекций и докладов — приходилось проводить через комсомоль­скую ячейку.

Хата-читальня была размещена в доме попа. Это было приличное помещение. Зал вмещал 100—120 человек. В четы­рех подсобных комнатах мы разместили комнату для политзаня­тий и комсомольской ячейки, комнату, где размещалась библио­тека, комнату для занятий драмкружка и агрокомнату. В хате- читальне был «культинвентарь»: пианино, гармошка, проекци­онный фонарь с набором диапозитивов. Библиотека состояла из нескольких сот книг. Выписывались газеты и журналы. И гор­дость «света» — десятилинейная керосиновая лампа, подвешен­ная к потолку. С комсомольцами проводились политзанятия, читка лекций, устраивались вечера «вопросов и ответов» на самые разнообразные, даже «вольные» темы, разучивались пье­сы и песни. Во всей работе хаты-читальни оказывали самую существенную помощь молодые учителя-комсомольцы. Опреде­ленная тяга молодежи села и ее интерес проявлялись к меро­приятиям, проводимым комсомолом, а также к работе хаты- читальни. Но рост комсомольских рядов шел довольно туго. Причиной этому было сильное отрицательное влияние молодег жи из зажиточных семейств, боязнь бандитов и некоторое влияние церкви, которая была рядом с хатой-читальней. Мужи­ков тоже тянуло К: работе хаты-читальни, и этому способствова­ла хорошо оборудованная комната агротехники. В ней были красочные плакаты, литература по агрономии, специальная литература по земледелию и животноводству — журналы и наг­лядные пособия. Часто организовывались лекции, беседы по агрономии. Их проводили агрономы из райземотдела.

Мужикам все это нравилось. Они начали более снисходи­тельно относиться к комсомольской ячейке и к самим комсо­мольцам. А хата-читальня стала их «клубом». В нем обсужда­лись самые разнообразные, сложные, подчас тревожные теку­щие дела самой жизни и политики. Вокруг еще «пошаливали» мелкие разрозненные банды, но в село Петровское банды почти не проникали, ибо им было известно о вооруженном отряде комсомольцев. А главное — мужики под руководством предсе­дателя сельского Совета организовали хорошую самооборону села.

Петровское было селом полустепным. Лесов вокруг близко не было. Единственным большим зеленым массивом был цер­ковный парк. Он по склону спускался к: самой речке Балаклей- ке. Да еще были деревья на сельском кладбище. На усадьбах у мужиков было, конечно, много садов. Как-то поздно ночью с группой комсомольцев я возвращался из хаты-читальни к себе на квартиру. Вот тут, в этом церковном парке, нас из засады и обстреляли, да с такого близкого расстояния, что мне в глаза попал несгоревший порох, мне пришлось пролежать в больнице почти две недели. Остатки пороха до сих пор остались в глазах. Буденовка моя была пробита самодельной пулей, очевидно, стрельба по мне произведена была из обреза. Мы в ответ на внезапное нападение открыли беспорядочную стрельбу, но только всполошили дежурных самообороны.

На первых порах я квартировал у одного комсомольца- активиста. Было голодно и холодно, хотя и совсем дешево. Потом мне подыскали квартиру у одного «заможного» мужика. За квартиру и питание надо было платить 10 рублей в месяц. Это было дорого, но зато все бьшо хорошо. Дом был трехком­натный, с деревянным полом. Я занимал отдельную комнату, чистота и порядок, питание хорошее, отношение просто домаш­нее. Одно только мне не нравилось — молодая, симпатичная хозяйка. Ей было лет 25—26, муж старше ее был лет на 20—25. Так вот эта «хозяюшка» начала за мной усиленно присматри­вать и подкармливать меня — молочком, сливочками, сальцем, всего было в достатке. Но лишнее ее ухаживание за мной возбудило «тайную ревность» ее добродушного, работящего, хозяйственного мужа. Мне надо было быть настороже, но все обошлось хорошо.

Проработал я на этой работе немногим больше года. Комсо­мольская организация выросла до 35 человек. Работа хаты- читальни числилась на хорошем счету, одной из лучших в райо­не. Но меня все время не покидала мысль продолжить учиться. Я вьпшсывал журнал «Рабфак на дому» но этого мало было. Я стремился поступить в учебное заведение, но как и куда, не знал.

Весной 1927 года меня вызвали в райком комсомола и на бюро райкома рекомендовали на учебу в Изюмскую окружную одногодичную совпартшколу Моей радости не было конца — сбывается моя мечта об учебе. Но для поступления в школу надо было еще выдержать пять экзаменов: политграмота, мате­матика, физика, химия, диктант. Я начал усиленно готовиться к предстояпцш экзаменам. Мне помогали учителя-комсомольцы села Петровского. Занимались много и старательно. Под конец занятий мне устроили «экзамен» по математике, физике, химии и диктанту. По политграмоте я считал себя «вполне» подгото- вленньп^. Казалось, мной и моими друзьями — комсомольцами- учителями все сделано, чтобы хорошо сдать экзамены, но волнения мне не давали покоя. Наконец пришло время, И Я уехал с направлением райкома комсомола в окружной город Изюм сдавать экзамены. Экзамены были сданы на «хорощо», и меня зачислили слушателем-курсантом совпартшколы. ]Ра- дОсть невероятная переполняла меня. Курсантов в ч:овпартшко- ле было около 300 человек. Немало было и молодежи, йо даже среди них я был самый молодой. Были и, как нам казалось тогда, «пожилые», до 45 лет члены партии с солидным стажем партийной и советской работы. Среди них самое видное место занимал Шпилевой. Он был участником гражданской войны, до школы работал председателем районного исполкома.. В школе он был избран секретарем парткома.