Под чужим флагом (сборник) - Уильям Джейкобс

— Это свихнуло ему мозги, — сказал один из кочегаров. — Он только это и повторяет все время.

— Если бы мы могли как-нибудь его заставить зарыдать, — сказал машинист (у него брат был фельдшер), — то можно было бы спасти его рассудок. Но весь вопрос в том, как это сделать?

— Надо с ним осторожно и ласково поговорить, — сказал другой кочегар. — Я попробую, если вы, товарищи, ничего не имеете против.

Он сначала хорошенько крякнул, чтобы прочистить горло, затем подошел к Джо, положил руку ему на плечо и сказал очень нежным и жалостливым голосом:

— Не принимайте это так близко к сердцу, Джо. Очень часто и за самым скверным рылом скрывается доброе сердце.

Едва он успел это сказать, как Джо вскочил, сжав кулаки, и дал ему такого тумака, что чуть не сломал ребро. Потом отвернулся, опять весь задрожал и снова впал в в прежнее состояние полной неподвижности.

— Джо! — позвал я, легонько встряхивая его, — Джо!

— Испугать морскую змею! — прошептал Джо, опять выпучив глаза и уставившись ими в одну точку.

— Джо! — повторил я, — Джо! Разве вы не узнаете меня? Я ваш товарищ, Билль.

— Да, да, — произнес Джо, как будто немного приходя в себя.

— Пойдем отсюда, — сказал я, — пойдем отсюда в кубрик. Вы ляжете там на койку. Это самое лучшее место для вас сейчас.

Я потянул его за рукав, он тихо и послушно встал и пошел за мной, как маленький ребенок. Я сразу уложил его на койку и через некоторое время, когда он уже спокойно спал, подумал, что самое худшее миновало, но я ошибся. Он встал через три часа и, казалось, был такой, как всегда, если не сигать, что ходил и двигался так, как будто весь был занят одной какой-то мыслью и очень сильно ее обдумывал. И прежде чем я успел выпытать, в чем дело, он уже был в припадке.

Припадок продолжался у него десять минут и, едва очнувшись, он впал в новый припадок. В течение двадцати четырех часов у него было шесть длиннейших припадков, и должен признаться, я ничего не понимал. Я никак не мог сообразить, какое он находил удовольствие в том, что вдруг падал, жестоко стукаясь об палубу, хватаясь при этом за что попало и колотя кругом ногами кого попало. Он стоял, например, и разговаривал с вами самым спокойным и мирным образом, а в следующую секунду вдруг хватался за что-нибудь поблизости и уже лежал на спине в припадке. А при этом дрыгал ногами и попадал ими прямо в того, кто пытался разжать его пальцы, чтобы он отпустил зажатый в кулаке кусок чужой куртки или что-нибудь в этом роде.

Другие наши ребята говорили, что обида, нанесенная ему капитаном, так на него подействовала, что он свихнулся, но я не очень легко поддавался на такие штуки, и как-то раз, когда мы с ним были одни в кубрике, я попробовал навести его на соответствующий разговор.

— Джо, старина, — сказал я, — мы с вами, ведь старые приятели и добрые товарищи.

— Ну? — произнес он подозрительно.

— Джо, — прошептал я тогда, — в чем ваша игра?

— Не понимаю, о чем вы говорите, резко ответил он.

— Я говорю об этих припадках, — сказал я, пристально глядя ему в глаза. — Можете не делать такой невинный вид, потому что я своими собственными глазами заметил, как вы жевали мыло, чтобы изо рта пошла пена.

— Мыло?! — злобно крикнул Джо. — Да вы никогда в жизни и не пользовались мылом. Как вы можете его узнать?

После этого я понял, что от него ничего не добьешься, а потому не трогал его, но держал глаза открытыми и наблюдал со стороны.

Капитан нисколько не был обеспокоен этими припадками и только сказал, что не дает змее видеть физиономию Джо в этом состоянии, чтобы она не перепугалась. И когда помощник хотел освободить Джо от вахты, капитан сказал:

— Нет, он может с таким же успехом переносить свои припадки во время работы, как и в свободные часы, это никакой роли не играет.

Мы были уже почти в двадцати четырех часах от порта и чудовище все еще следовало за нами. В шесть часов вечера капитан и помощник закончили все свои приготовления к тому, чтобы поймать на крюк морскую змею в восемь утра на следующий день. Для большей уверенности на вахту был поставлен на палубу лишний человек специально затем, чтобы бросать змее провизию каждые полчаса в течение всей ночи. И когда я уходил спать в десять вечера, она держалась около нас так близко, что я мог бы достать до нее своими подтяжками.

Мне казалось, что я успел поспать не больше получаса, как вдруг проснулся от самого ужасного рева и шума, какой когда-нибудь мне приходилось слышать. Паровой свисток ревел без перерыва и сверху доносились страшные крики и топанье бегущих ног.

Нам всем, которые были тогда в кубрике, сразу пришло в голову, что, должно быть, змее надоел хлеб, и она начала хватать совсем неподходящую пищу, а потому мы подбежали к люку и осторожненько только чуть-чуть высунулись из него и стали прислушиваться.

Вся эта адская кутерьма, казалось, происходила на мостике, и так как мы не видели там змеи, то набрались мужества и поднялись на палубу.

Тогда мы увидели, что произошло.

У Джо начался припадок, когда он стоял на руле, и в припадке, не зная, следовательно, что делает, он ухватился, падая, за шнур парового свистка, висевший, как полагается, около штурвала. Он вцепился в этот шнур мертвой хваткой, зажав его своими пальцами, как железными щипцами, и дрыгая ногами во все стороны. Капитан, в одном нижнем белье, прыгал кругом него в полном исступлении и казался еще более сумасшедшим, чем сам Джо.

И только что мы туда прибежали, как Джо немного пришел в себя и выпустив из руки шнур, спросил слабым голосом, зачем был пущен в действие паровой свисток.

Я думал, что капитан его убьет.

Но второй помощник успел его оттащить, и, конечно, когда все успокоилось и мы побежали к борту, то увидели, что морская змея исчезла.

Мы застопорили машину по приказу капитана и стояли здесь всю ночь, но ничего из этого не вышло. Когда рассвело, нигде не было ни малейшего следа морской змеи, и, я думаю, нам всем так же было жаль, что мы ее потеряли, как и капитану.

Всем, кроме Джо, конечно. Уверен, что мы знали бы теперь о морских змеях не меньше, чем о наших родных братьях, если бы капитан не оскорбил так чувствительно Джо Купера.

В погоне за наследством

— Есть у моряков свои слабости, чего там говорить, — честно признал ночной сторож. — У меня у самого они были, когда я ходил в море. Но чтобы беречь деньги — такая слабость водится за ними редко.

Я как-то сберег немного денег — два золотых соверена провалились в дырку в кармане. Две ночи я провел тогда на улице и не имел во рту ни крошки, пока не нанялся на другое судно, и нашел я эти самые соверены в подкладке своей куртки, когда до ближайшего кабака было уже больше двух тысяч миль.