Чёрт не дремлет (сборник) - Петер Карваш

Кто-то ледяным тоном сказал:

— Разденьтесь, пожалуйста.

И Ломикар Моцик решил: «Всё! Я пропал».

Потом дверь отворилась, и в ней появился человек в белом халате и тёмном резиновом фартуке. Учитель сразу понял, что это сыщик, переодетый врачом.

— Прошу вас, — сказал тот с притворной любезностью.

Учитель вошёл в помещение, освещённое лишь темнокрасной лампочкой. Перед ним стоял рентгеновский аппарат, но это могла быть и гильотина новой конструкции.

— Заходите, заходите, пан учитель, — весело сказал переодетый сыщик и подтолкнул Ломикара Моцика к аппарату. Красная лампочка погасла, что-то зловеще затрещало, и государственный учитель на пенсии отдался на волю божию.

Внезапно он услышал голос переодетого сыщика:

— Сердце у вас, как мотор, пан учитель, как у восемнадцатилетнего юноши. Сто лет проживёте.

«Заряжать пушки!» — решил Ломикар.

— С правой стороны груди какое-то обизвествление, — продолжал сыщик и спросил: — Было что-нибудь с лёгкими, пан Моцик?

«Он всё знает обо мне», — подумал учитель.

— Но это давно зарубцевалось, — продолжал голос.

Ещё минутку что-то потрескивало, потом наступила тишина, зажглась красная лампочка, и голос произнёс:

— Вот и всё. Готово.

«Пробил мой час», — в отчаянии решил Ломикар Моцик.

Его снова, отвели в комнатушку. С другой стороны, приятно улыбаясь, появился тот же самый переодетый сыщик.

Учителя ослепил яркий свет, но он успел заметить, что сыщик снимает фартук, — такие когда-то носили палачи,

— Идите, — сказал он, — я вас ещё выстукаю.

Что происходило потом, Ломикар Моцик не помнил. Смирившись, он ничему не противился. Даже к переодетому сыщику он не чувствовал ненависти, хотя мог дать голову на отсечение, что тот не знает, когда была битва при Каннах. Кончилось тем, что сыщик, всё это время превосходно игравший роль врача, сказал:

— Вам нужен свежий воздух, пан учитель! Поедете на три недели в Татры. Хорошо?

И снова Ломикар Моцик был не в силах противиться. Он пошёл домой, машинально покормил рыбок, потом сел в плюшевое кресло и попытался разрешить два вопроса: «В какую, ради всех святых, историю он снова впутался? А если не впутался и всё это правда, — от них всего можно ожидать, — если этот переодетый действительно врач, а не сыщик, то разве возможно, разве мыслимо, разве правдоподобно, что всё это делается просто из человеколюбия, так сказать, за красивые глаза?» Нет, не для того учитель Моцик выпустил в свет тридцать поколений восьмиклассников, чтобы на старости лет поверить подобной чепухе!

То, что сердце у него, как у юноши, порадовало его И боли в боку более или менее прекратились. Он стал лучше спать и чаще дискутировал с Платоном. Но всё же он непрестанно ожидал продолжения этой истории.

И действительно, однажды вместе с пенсией почтальон принёс зелёный конверт из Старого Смоковца. В конверте была путёвка в дом отдыха.

Ломикар Моцик несколько часов маршировал между аквариумом и книжным шкафом, рассуждая приблизительно так: «Возможно, что это великолепная психологическая атака на мой характер. Они хотят меня морально подкупить, связать по рукам и ногам. Но это им не удастся! Ломикара Моцика нельзя подкупить! Возможно также, что они придут и предъявят мне астрономический счёт за все эти услуги. Они хотят меня разорить. Это им не удастся. Ломикар Моцик вооружён мудрой философией компромисса и осторожности. Наконец возможно, что я им нужен, как цифра для статистики и меня хотят использовать как доказательство того, что у нас стало лучше, — мне швырнут какие-нибудь блага и выгоды, чтобы превратить меня потом в беззащитное анонимное доказательство каких-то достижений, о которых они раструбят по всему миру. Но и это им не удастся. Ломикар Моцик всю жизнь был личностью, индивидуальностью».

Но если он не поедет — вдруг они сочтут это демонстрацией? Ведь теперь ко всему подходят с политической точки зрения! А что, если его только проверяют, хотят выяснить, как он относится к социальной политике правительства? Может ли человек в настоящее время иметь свои собственные взгляды?

В назначенный день учитель стиснул зубы и отправился в Татры. В Татрах он был впервые в жизни. От их красоты у него закружилась голова. Утром он сидел на залитой солнцем террасе, жевал рогалики с повидлом и сливочным маслом, пил сладкий кофе, вдыхал изумительнейший, кристально прозрачный воздух и думал: «Не может быть, чтобы всё это предоставляли человеку без задней мысли! Это было бы фантастично!» Он совершил прогулку в Ломницу и поднялся по канатной дороге на вершину. Вид огромных гор и широко раскинувшегося горизонта совершенно опьянил его — и всё-таки в нём шевелилась мысль: «И за такое счастье с тебя ничего не потребуют?.. Кого они хотят обмануть?» Он поправился на два кило, стал шоколадным от загара, обыграл в шахматы горняка из Подберезовой, провёл удачную беседу о древней демократии. И всё же его грыз червячок сомнения: «Что за всё это потребуют? Какой ценой мне придётся расплачиваться?..»

Домой — к рыбкам, к Платону, к часам и креслам — он возвратился как во сне. Он вернулся к своей обычной жизни, которой никто никогда не интересовался, в которой он ничего не получал даром. С помощью некоего мыслителя времён Гнея Помпея ему удалось достичь душевного состояния, в котором его уже ничто ие удивляло, но всё же он продолжал думать: что будет дальше?

И где-то в самой глубине души он надеялся, что снова зазвонит звонок, в комнату робко войдут молодые супруги — агитационная «двойка», и он, Ломикар Моцик, возьмёт их за руки и скажет: «Дорогие мои, я ваш, я верю вам. Разрешите задать вам один вопрос!»

Они кивнут в знак согласия, и Ломикар Моцик взволнованно спросит: «Будем откровенны, друзья! С открытой душой! Согласен: рентген — отличная штука! Татры — великолепны! Допускаю: о нас заботятся! Дают людям всё, что можно! Изо всех сил стремятся к нашему счастью! Допускаю! Но одно скажите мне, друзья, положа руку на сердце, дайте честное слово, поклянитесь: неужели же, неужели всё это делают просто так, за красивые глаза?..»

И Ломикар Моцик, учитель в отставке, страстно мечтает, что они ответят:

— Да, за красивые глаза.

Возможно, что тогда он, наконец, успокоится.

Перевод В.Петровой

Поучительные истории

или,

БЫТЬ БЫЧКУ НА ВЕРЁВОЧКЕ

Поучительная история об одной старой машине и о строительной организации

— Эй, вы, послушайте!

Я остановился около глухого забора, отделявшего завод от строительной площадки. Висел туман, моросил мелкий дождь, и холодные капли бог весть каким образом проникали за поднятый воротник и под натянутую на самый лоб кепку. Мне уже хотелось очутиться в тёплой комнате, за книгой, и я проклинал мешавшие этому различные, в сущности объективные причины.

— Эй! Вы что, оглохли?

Я вглядывался в сгущавшийся мрак. Думаю, что это одно из самых неприятных ощущений, — когда человека кто-то окликает, он останавливается, оглядывается и… никого не видит. Так было и сейчас: я мог бы поклясться, что вокруг нет ни одной живой души, и всё-таки снова услышал:

— Это я вам говорю! Что вы глазеете по сторонам?

— Простите, я не глазею, — ответил я на всякий случай.

Я был совершенно один среди сырости и тумана, если не считать нескольких тачек и старого, согбенного немощью экскаватора, в темноте походившего на какое-то допотопное чудовище.

— Идите сюда, — раздался повелительный голос.

Я сделал наугад несколько шагов и, очутившись под поднятой стрелой экскаватора, подумал: «Здесь на меня по крайней мере не будет лить дождь». Но он лил по-прежнему.

— Послушайте, — снова захрипел голос, — зайдите в контору строительства и скажите этим негодяям, что я просил передать им.

— А кто, собственно? — робко спросил я, хотя вообще не суеверен. — Разрешите спросить, кто, собственно, просит передать?

— Я! — загремел, точнее говоря, проскрежетал голос. — Я им передаю, чтобы.

— Минуточку, — твердил я своё. Даже в хорошую погоду я не люблю играть в прятки. — Минуточку, — повторил я уклончиво, — нам следовало бы сначала представиться друг другу.

И я представился по всем правилам «Учебника хорошего тона», как меня когда-то учили на уроках танцев.

— Очень приятно, — прозвучал в ответ невероятный скрежет. — Я — ЧКД, тип четвёртый, инвентарный номер три тысячи шестьсот сорок семь.

Я понял, что беседую с экскаватором. Как уже было сказано, я ничуть не суеверен, но всё же у меня отлегло от сердца.

— Так слушай, — фамильярно загрохотал экскаватор. Взаимное представление является, по-видимому, у экскаваторов достаточным основанием для того, чтобы перейти на «ты». — Ступай в контору строительства и скажи им, что я уже сыт по горло! Стою здесь третий месяц, и дождь поливает мой мотор!