Абджед, хевез, хютти... Роман приключений. Том 4 - А Адалис

— Ну, зараз ходим до голови.

Он легонько облапил податливых гостей и уволок их на поклон к местному старосте.

Хата головы отличалась от всех прочих расписанными ставнями и крашеным крыльцом. Около крыльца валялось бревно, на котором кейфовали рассудительные хохлы с дымящимися люльками. Сам голова, толстенный седоусый старик, сидел на ступеньках. С первого же взгляда, брошенного путешественниками на необъятные синие шаровары, старик смутно напомнил кого-то хорошо знакомого с детства. Скоро Сереже стало ясно, что этот кто-то — Тарас Бульба. Юноши решительно чувствовали себя перенесенными в старую Малороссию и подчиненными ее законам. После первых приветствий Тарас Бульба прищурил левый глаз. Хохлы приготовились.

— На який ляд, люди добри, прийшли вы з Москвы? Урядников да приставов мы не маем, оброков не даемо и никому не кланяемось.

Сережа добродушно усмехнулся:

— Теперь приставов и урядников больше нет, а мы честные люди — коммунисты.

«Тарас Бульба» открыл прищуренный левый глаз:

— Коммуниста? А шо це за птыця?

Сережа стал в тупик. Вдруг с бревна послышался лениво-неприязненный голос:

— А це, Горобец, таки люди, шо в бога не вируют, и, повечеряв, не хрестяться.

Тарас Бульба, он же Горобец, улыбнулся:

— Це их дило. А мабудь жиди?

Чуткое ухо Козодоевского уловило неприязненный шепот.

— Мы не жиды, мы русские! — отрывисто буркнул он и покосился: на негодующего Сережу.

В голове Сережи сонно шевельнулась мысль об агитации, советизации и прочих обязанностях, но, не успев оформиться, растаяла. Знакомство с местной властью казалось исчерпанным.

Вдруг с бревна вскочил тощий, желтый парнюга с заячьей губой. Заикаясь и брызгая слюной, он начал нечто вроде обвинительной речи. Общий смысл ее сводился к тому, что, ежели новоприбывшие православные христиане, они должны исполнить какой-то старый обычай. Очевидно, выступление местного неврастеника содержало в себе нечто юмористическое, потому что публика грохнула сытым смехом. Наконец, Тарас Бульба вытер рукавом свитки вспотевшую макушку и приступил к соломоновым обязанностям. Сережа шепотом переводил Борису с украинского на русский.

Голова начал торжественно:

— Дорогие гости, украинский народ добрый. Кушать да пить — сделайте милость, а хотите дальше идти — идите. Только вот, — помычав, он указал на неврастеника, — Грицько, вот, книжник у нас и говорит он — обычай такой есть. Не наш, а татарский обычай, чтоб им пусто было: ежели в селе, скажем, девушка есть, вроде как бы и не девушка, а жених-то ее, Грицько, скажем, ее в жены не хочет брать, потому что она и с другими жила, то, ежели, скажем, приходит в село чужой да православный, то должен на ней жениться. Только, может, вы уже женаты?

Грицько снова вскочил, взбешенный до конца:

— Какое там женаты, женатые люди не шляются!

К Козодоевскому неожиданно вернулось присутствие духа:

— Мы коммунисты. Вы Шевченку, люди добрые, знаете? Поэта Шевченку?

— Шевченку? А як же.

Вече заинтересованно подняло коллективную чубатую голову.

Козодоевский с мучительной натугой принялся за культ-работу на селе; он путано объяснил, что Шевченко мечтал о коммунизме, что коммунизм настал, и Украина получила вольную волю. — Так вот, люди добрые, нет больше ни царя, ни урядников, — повторял он, — Украину не притесняют, языка не отнимают, и каждый народ живет по-своему. — В конце концов, глаза бородачей заблестели. Тарас Бульба выпрямился во весь свой гигантский рост и крякнул так, что из-под крыши вылетела стая голубей.

— Брешешь, хлопец!

— Честное слово.

— Брешет! — взвизгнул Грицько. — Чтоб я на том свете горячей кочергой подавился, чтоб…

Тарас Бульба торжественно поднял руку:

— Перекрестись, чоловиче, коли правда!

Борис, опешив, закусил губу. «Демагогия» — промелькнуло во взбаламученном мозгу, и он твердо осенил себя широким дьячковским крестом.

Голова Горобец потерял достоинство и радостно завыл, подбросив выше тополя смушковую шапку. Гости почувствовали себя в кольце объятий и поцелуев. Козодоевский опьянел от успеха. Вместе с горланящей толпой он покатился куда-то, где со сказочной быстротой появилась добрая старая горилка. Молодежи, однако, не было видно, исчез и Грицько.

К восходу луны запорожское веселье перелилось через край. Первый спирт так ударил в голову виновникам торжества, что бытовые картинки, выхваченные из классического издания Гоголя, проплывали перед ними, как во сне. Борис горланил переводные Шевченковские стихи, лежа головой на толстых коленях Тараса Бульбы, которого принимал за бабу. Сережа бессмысленно выкорчевывал из пятки старую занозу саксаула.

Мгновенно он протрезвился. Перед ним стояла Галя, заплаканная и бледная:

— Утекай! — взволнованно шептала она. — Утекай, бо вам хлопцы с Грицком шею накостылять хотят. Могут и до смерти убить… — Она всхлипнула и неожиданно поцеловала Сережу в губы.

Дальнейшее пошло кинематографическим темпом. Едва оба товарища выбежали со двора на пустошь, они услышали недалекое гиканье и хор резких голосов. Не надеясь на помощь пьяных хозяев, Сережа схватился привычным жестом за левый карман. Револьвера не было. Вероятно, его успели украсть. Теперь оставалось одно: прятаться по пустопорожним клуням или в скирдах сухого сена. Поцелуй Галочки дернул было Сережу остаться на месте и показать себя, но Козодоевский был невменяем. На все уговоры он отвечал лаконическим отчаянием:

«Ночь и собаки».

Гиканье уже приблизилось и конспиративно затихло, когда друзья пустились, наконец, наугад. Вдруг из-под ног шарахнулась и залилась хриплым воем шальная собака. Козодоевский услышал, как треснули брюки Сергея. Тотчас же псу ответили десятки еще более заливистых и внезапно присмирели под чьим-то ласковым свистом.

Щеку Козодоевского защекотало теплое дыханье, и он с изумлением узнал запыхавшийся голос Галочки.

— Ой, боже ж мш, а я к вам побила…

Но было уже поздно. Друзья упали, опрокинутые налетевшей тяжестью. Авангард, в лице двух деревенских апашей, успел подкрасться с восточной тактикой.

Тремя движениями хрустнувших плеч Сережа сбросил с себя чье-то злорадно ворчащее тело. Оглушенный ударом в висок, он снова зашатался, но почувствовал себя окончательно освободившимся. Борис пустил в ход камни, припасенные для собак. Авангард завыл, и Сережа ринулся вперед, увлекая за собой по ухабам ежеминутно падавшего приятеля. Погоня возобновилась. Она настигла бы беглецов, если бы Сергей не ударился головой о какое-то препятствие и не полетел вместе с Козодоевским в полную тьму. Топот ног пронесся мимо.