Призраки Дарвина - Дорфман Ариэль

— Да, я на его стороне. Но не против вас, а против мира, который вынудил его так поступить. Я на его стороне, потому что это единственный способ убедить его прекратить преследовать нашего мальчика. Или у тебя есть идеи получше?

— Вообще-то есть, — ответил папа. — У нас обоих.

Это план мы тайно вынашивали в течение прошлого года. Папа уволился из «Полароида» вскоре после ухода доктора Лэнда и перешел в лабораторию Негропонте в Массачусетском технологическом институте, помогая исследовать, как персональные компьютеры могут произвести революцию в СМИ. Однажды вечером он притащил с работы компьютер «Коммодор 64» и включил его.

— Это устройство или какая-то из моделей следующего поколения в один прекрасный день вылечит тебя, — сказал он, нежно поглаживая компьютер, словно это Венера Милосская. — По словам сотрудников лаборатории, скоро мы сможем обрабатывать изображения в цифровом виде, не нужно будет проявлять негативы, для обработки и воспроизведения лиц не понадобится даже свет. Только набор двоичных кодов внутри машины. И как только это произойдет, ублюдку конец. Кем бы он ни был или чем бы он ни был, он принадлежит прошлому. Он родился в мире фотографии, как и мы. Но человечество оставит его позади. Компьютерные снимки не дадут этой уродливой физиономии проявляться на твоих фотографиях. Его примитивная тактика и знания устареют и сгинут.

— И что, пап? Такое изобретение, сякое изобретение, пятая камера, десятая, последнее новомодное устройство и чертов сдвиг парадигмы. Я поверю, когда увижу своими глазами. Когда твое решение станет таким же реальным, как он. Так что давай поговорим, когда кому-то действительно удастся запечатлеть изображения через это цифровое дерьмо.

— Уже начали, — перебил отец, пропуская мимо ушей мои ругательства. — Военные и НАСА сканировали картины в свои компьютеры. Лишь вопрос времени, когда простые смертные смогут повторить что-то подобное у себя дома на персональных компьютерах; и для любого, кто будет в состоянии себе такое позволить, это станет обыденной задачей. С микрочипами и постепенным уменьшением размеров устройств, которое мы наблюдаем в последнее время… но не в этом суть. Просто не нужно пассивно ждать спасения с небес. От тебя зависит, как ускорить это развитие. Посмотри, чему ты сможешь научиться, Фиц. Эти книги и статьи, секретные инструкции по эксплуатации я позаимствовал в нашей лаборатории.

Я посмотрел на стопку, которую он вытащил из чемоданчика. Читать не перечитать.

— От меня зависит? — отрешенно спросил я.

— Ты умный, учителя всегда утверждали, что ты гений в математике, хвалили, говорили, что ты с машинами на «ты». Прочти все это и скажи, что тебе еще нужно, какое оборудование. Покажи ему, из какого ты теста, малыш. Эй, ты же американец, а не какой-то неудачник.

Я не знал точно, может, отец просто пытался вытащить меня из депрессии, но в его словах был смысл, что-то, бездействовавшее давным-давно, затрепетало у меня внутри. Возможно, поэтому я изумился, когда мама призналась, что действительно переметнулась на сторону противника. Она вроде как выпала из моего поля зрения на год или около того, когда я увлекся новым цифровым знанием и большую часть дня тратил на то, чтобы с помощью науки победить магию знахаря с Амазонки, навестившего меня. На самом деле всего за месяц до инцидента с хлебным пудингом я обнаружил способ кодировать изображения на «Мак», чтобы потом воссоздавать их на экране. Папа пришел в восторг и хотел показать коллегам в лаборатории МТИ, но только после того, как мы запатентуем мое изобретение под названием «Имидж-плюс».

— Мы разбогатеем, Фиц! Этот дикарь сослужил нам добрую службу, обеспечил тебя на всю жизнь!

Я не разделял отцовского энтузиазма, понимая, что это лишь первый скромный шаг, благодаря которому я убедился, что вскоре — может, через пару лет — я смогу отсканировать фотографию, снятую незадолго до четырнадцатого дня рождения, и обработать изображение, чтобы воспроизвести следы времени на моем настоящем лице.

Но маме мы пока ничего этого не говорили. Если иллюзорные поиски в далеких джунглях Амазонки избавили ее от уныния и чувства вины, зачем спускать ее на землю? Но после того выплеска эмоций за десертом ей нужно было знать, что есть и другое решение моей проблемы.

— Избавиться от проклятия поможет наука, не одна, так другая. Занимайся своим делом, Маргаретта Фостер. Ты не услышишь от меня ни слова упрека. Но это чудовище не победить добрыми намерениями. Нельзя вылечить чуму, приняв ее. — И он посвятил ее в детали нашего плана.

Мама не переменила своего мнения.

— Посмотрим, кто из нас прав. Вы хотите стереть поверхностный слой с этого кризиса, а такие люди, как я, те, кто понимает, что нужно копать глубже, к корням, к истокам, имеют дело с первопричиной.

Так более двух лет назад мы с мамой двинулись разными путями. Я возился с компьютером и погружался в создание цифровых изображений со свирепостью исследователя, пробирающегося сквозь лесную чащу, а она изучала зверства, словно ее предназначением в жизни было задокументировать их. Я изучал спектрографы, пиксели и бинарные формулы, а мама — местные обычаи, религиозные обряды и шаманские ритуалы, она все глубже увязала в прошлом, пока я путешествовал к тому, что, как мне казалось, олицетворяло будущее. Ее новый язык — португальский. Мой старый — математика. Образ нашей жизни тоже контрастировал: я окуклился в комнате, а мама дорвалась до огромного мира, присоединилась к «Сервайвл Интернешнл», организовала местное отделение в Бостоне, чтобы помочь коренным народам мира, особенно живущим на Амазонке, — своей неустанной преданностью она снискала доверие активистов и лидеров правозащитников.

Поэтому, когда она в очередной раз ошеломила нас новостью, ей уже не удалось застичь меня врасплох.

Мама заявила, и снова за ужином, когда подала десерт, что уезжает в Бразилию на неделю. По ее словам, отчасти цель поездки в том, чтобы противостоять черным лесорубам, загородить белыми телами от их машин и орудий девственные леса, которые они стремились уничтожить, вступив в сговор с правительством и транснациональными корпорациями.

Снова повисла мертвая тишина.

Ее в итоге нарушил дрожащий голос отца:

— Так вот как ты намерена остановить этого человека и не дать ему уничтожить твое собственное племя, наше племя, Маргаретта, а не его? Ради его спасения ты готова разрушить нашу семью?

— Я делаю это для всех нас. Я договорилась через Клаудио и Орландо Виллас-Боасов о встрече с вождями калапало и куйкуро и их шаманами. Я буду умолять их вмешаться, закрыть портал, открытый вторжением Запада в их культуру и разграблением их душ.

— Я запрещаю! Я запрещаю эту безумную поездку!

— Ты знаешь, как черные лесорубы решают, какую часть леса вырубить? А, Джерри? Делают фотографии с воздуха. Так они нанесли на карту леса Амазонки и Мату-Гросу. Ты в курсе, кто изобрел эти приборы, Джерри? Твой драгоценный Эдвин Лэнд и ваша божественная лаборатория. Ты не вправе ничего и никому запрещать. Ты и твои коллеги — соучастники геноцида. Просто порадуйся, когда я вернусь в этот дом. А когда я вернусь, наш Рой будет на свободе. Или эта ваша наука нашла решение, которое ты анонсировал два года назад?

— Это безумие.

— Безумие? Я покажу тебе, что такое настоящее безумие.

Она сходила в гостиную и вернулась с толстой папкой, откуда вытащила потускневшую черно-белую фотографию коренной семьи под соломенной крышей на поляне, предположительно в районе Амазонки: пожилой мужчина, женщина с обнаженной грудью, два мальчика, вступающих в подростковый возраст.

— Посмотри на него, — мама ткнула пальцем в одного из мальчиков. Он еле уловимо напоминал моего захватчика, но на лице лежали тени от листвы, поэтому трудно было установить сходство.

— Ну, может, он, а может, и нет, — пробурчал отец. — И что?

— Это фото и еще пятьдесят три других были сделаны немецким исследователем Альбертом Фришем в тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году. Это первый снимок индейцев Амазонки. Навеки пленены камерой и выставлены на всеобщее обозрение ради услады чужих глаз. Тысяча восемьсот шестьдесят седьмой год. Альберт Фриш.