Идет зеленый шум (сборник) - Алексей Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Клятову пришло в голову, что в нынешнем своем костюме он, пусть даже гладко выбритый и надушенный, не сможет произвести на нормальное общество хорошего впечатления. Нужна новая одежда… галстук, костюм, ботинки… Он едва не попросил Ослякова поспособствовать в обмене долларов, но вовремя вспомнил, что национальных купюр ему должно хватить благодаря оборотистому Андрееву.
– Что? – спросил Осляков и мгновенно напрягся.
– Ничего, ничего, – Александр Терентьевич не без труда вписался в дверной проем. – Спокойной ночи, и простите за беспокойство.
Он захлопнул дверь, повернулся и столкнулся с Неокесарийским, который направлялся в туалет, освещая себе дорогу фонариком.
– Отчего же вы не спите? – удивился Рак и ослепил Александра Терентьевича пытливым световым лучом.
– Грехи не пускают, – Клятов нервно усмехнулся. К нему вернулась способность острить. – Как у вас с предстательной железой? – спросил он неожиданно.
Неокесарийский смешался.
– Дело стариковское, – пробормотал он смущенно. – Вот, иду…
– Ну-ну, – Клятов обнаружил в себе непривычную наглость. – Идите, размочитесь. Только хрен у вас что выйдет! – он перешел на визг. – Решили голыми руками взять? Вот вам! – он сделал неприличный жест. – Так дупло прочищу, что мало не покажется… хоть ты и дерево сто тысяч раз…
– Позвольте. Александр Терентьевич, – взволнованный Неокесарийский попытался что-то возразить, но Клятов его уже не слушал. Он перешел на скачкообразную поступь и, очутившись в сиротской комнате, без сил повалился на истомившийся без тела матрац. С опустошением в душе, с холодным яростным огнем в глазах лежал он без сна, сжимая в кулаке станок и пачку «жиллетовских» лезвий.
12
…На другой день он приобрел костюм.
Добротный, высокого суконного качества – плотной ткани, в мельчайшую английскую клетку. Побрился. Навел лоск. Пообещал себе не пить.
«Я же врач, – не уставал он сам себе повторять. – Я – экспериментатор. Первопроходец. Я уничтожу эту шайку. Время разбрасывать камни, и время сдавать посуду».
Прошло еще два трезвых, безупречных дня, и с ним перестали здороваться.
А ночью явились опять – теперь уже несколько.
Пришел Андреев, пришел Кремезной, притащилась благообразная Скорпионша – и, разумеется, Юля в сопровождении Игоря, а также обязательная Гортензия Гермогеновна.
– Напрасные старания, – вздохнул Андреев и снял с себя брюки. – Мы все равно вас не покинем. Разве вы не знаете, что никогда нельзя встречаться с внутренними демонами лицом к лицу? Взаимное опознание гибельно. Узрев нас однажды воочию, вы никуда не сможете деться. Демон, как известно, достаточно безобиден, пока он неосознанно присутствует в чужом материальном теле. Стоит ему только уловить бодрящий запах понимания… противостояния… мельчайший …Нигде не будет вам убежища, ни в чем не будет поблажки…
Он снова вздохнул, прыгнул и довольно профессионально заключил горло Александра Терентьевича в замок. Тот попытался высвободиться, но неистовые команды, сообщенные мозгом рукам и ногам, обернулись напрасной фантазией. Андреев высунул язык размером с добрую стельку и осторожно лизнул аккуратную ямку, что размещается под затылочной костью.
– По праву старшинства, – сказал Андреев и галантно предложил Гортензии Гермогеновне приблизиться. – Вкушайте – во имя настоящих и грядущих зеленых насаждений.
Кремезной (совершенно неожиданный для академика и теоретика поступок) хрипло затянул песню онтов – людей-деревьев из эпопеи Джона Толкиена.
«Образованный человек», – мелькнуло в голове у Клятова, и тут же резиновые губы Девы присосались к его позвоночнику. Руки Гортензии метнулись к паху Александра Терентьевича.
– Мы посетили вашего покупателя, – сообщил общительный Андреев. – Кажется, его звали Пендалем?
Александр Терентьевич, которому мнилось, будто он стал полностью прозрачным, ничего не сказал.
– Он умер, – Андреев вздернул гигантские южные брови. – Он захотел кутнуть, отключился и умер. Там побывала Солодовникова. Сами понимаете: с конкретными людьми – конкретный, майский, земной разговор. Ему не повезло – он не испытал прелести удушения живейшей, сладостной лозой… Да, не каждому суждено дожить до золотого века…
Внезапно Клятов понял, что сию же секунду лишится всего – костюма, галстука, рассудка и души. «Просыпаюсь!» – в особенном, сильном волнении, он произнес – тишайшим шепотом, чтобы его не услышали. Они его не услышали. Вокруг не было ни души, он был один – в английском костюме, с остаточным запахом одеколона. Вокруг царила ночь, было около четырех часов утра.
Александр Терентьевич понял, что никакой костюм ему не поможет. Не поможет ничто. С трудом держась на ногах, он проследовал в кухню.
«Все напрасно», – вымолвил он одними губами и присел на табурет. Не слишком ли легко он сдается? Дни лютой трезвости потребовали от него великого напряжения. Собственно говоря, о чем он так печется? Гори оно огнем, ведь он, если припомнить, переселился во флигель уже расставшись с пустыми надеждами. Он прекрасно понимал, что жизни его суждено окончиться в этих стенах. Вот расплывутся доллары – и пиши пропало. А их надолго не хватит – Клятов, что ли, когда-нибудь держался на сей счет иного мнения? Конечно, нет. Стало быть, не о чем и горевать; какая разница, что станет непосредственной причиной его смерти? Цирроз ли, инфаркт ли, ненасытный аппетит зодиакальных скотов – все едино.
Поэтому он может позволить себе выпить. Естественно, с просьбой о выпивке он ни к кому из соседей больше не обратится. Если ничего не отыщет сейчас на кухне, выйдет в ночь, на проспект, какими бы мучениями не аукались ему лишние шаги.
В сердце Александра Терентьевича запел дьявольский рожок. Клятов поднялся с табурета и начал обследовать внутренности кухонных столов и шкафчиков. Он очень быстро нашел то, что искал: пыльную поллитровую бутыль с жидкостью, от которой резко потянуло спиртом.
«Ну, с Богом!» – сказал себе Александр Терентьевич, задержал дыхание и сделал огромный глоток. В горле взорвалась пороховая бочка; если бы он остановился в тот самый момент, то, конечно, после уже не решился бы пить дальше. Но Клятов сощурил глаза и продолжил сосательно-глотательные движения. Шум морского прибоя поднялся из чресел и распространился внутри головы, заложило уши. Александр Терентьевич выхлебал не меньше стакана; только тогда, повинуясь примитивному инстинкту самосохранения, он выдернул горлышко изо рта и начал дышать, постанывая.
«Ничего себе!» – выдавил он, отдышавшись, поставил бутылку на место и побрел к себе. Сил ему хватило ровно на обратный путь – напиток был низкого качества, с примесью какой-то технической отравы. Расположившись на матраце, Клятов не заметил, как отключился. Во сне, вопреки робким и неоправданным надеждам, сознание вернулось, и Александр Терентьевич очутился нос к носу с господином Сенаторовым. Лев оскалился в голодной улыбке.
– Рад, что вы, мой дорогой, исправились, – сказал он густым голосом. – А то мы начали волноваться. Контакт с вашей милостью мне жизненно необходим. Я, представьте себе, только что обработал громадный дуб, и еле ноги волочу.
Сенаторов подался к Александру Терентьевичу, протянул к плечам руки. Ни во что не веря и ничего хорошего от своих действий не ожидая, тот изо всей мочи ударил каннибала по волосатым лапам. Он собрал в свой удар всю силу бесконечного отчаяния. И случилось невозможное: Лев взревел от боли и отпрыгнул.
– Что за дела? – спросил он блатным отчего-то тоном. – Ты…
Клятов испуганно глядел на Сенаторова, ожидая свирепой расправы. Но Сенаторов не спешил нападать. И до Александра Терентьевича дошло, что выходец из преисподней тоже боится. Спящий вытянул неверную руку и взялся за спинку стула.
– Сунешься еще раз, огрею вот этим.
– Не посмеешь, – отозвался тот, но с места не сошел. – Братья и сестры! – позвал он зычно. – У Августа проблема. Кто не занят – ко мне!
Ввалился недовольный Альберт, примчался Комар, притащился, шаркая, Неокесарийский. Клятов сжал незатейливое оружие и приготовился к сражению.
– Он что? – Альберт ткнул пальцем в направлении Александра Терентьевича и повернулся к обиженному Августу-Льву. – Руки распускает?
– В том-то и дело, – подтвердил его предположение Сенаторов. – Главное – как ему удается?
– Он не должен, – покачал головой Неокесарийский. – У нас односторонняя связь.
– А ты подойди и сам проверь, – огрызнулся Сенаторов.
Старик с опаской, неуверенно подошел к бунтарю. Клятов размахнулся и обрушил стул на пятнистую лысину. Неокесарийский страшно взвыл, зашатался и отступил. Альберт поиграл пальцами, разминая их.
