Здесь и сейчас - Гийом Мюссо

Двуликий открыл ключом комнату, впустил меня и запер ее за собой. Комнатка была крохотной, обставленной по-спартански: железная кровать, пластиковый колченогий стул и привинченный к полу стол. На постели полусидел, откинувшись на подушку, старик. Необыкновенный — с серебряной бородой и редкими седыми волосами до плеч. Он был неподвижен и, наверное, смотрел стеклянными глазами неведомые мне сны. Гэндальф[13] под психотропными.

— Добрый день, Салливан, — сказал я и, немного робея, подошел к кровати. — Меня зовут Артур Костелло. Мы никогда не виделись, но я сын вашего сына, и, стало быть, вы мне дедушка.

Не так плохо для начала…

Салливан лежал не шевелясь, как каменный, и, похоже, даже не заметил моего присутствия.

— До недавнего времени я ничего о вас не знал, — объяснил я, усевшись на стул возле кровати. — Не знал, что вы живы, что находитесь в этой больнице. Если бы знал, то пришел бы навестить раньше.

Я прикидывал, сколько ему может быть лет, исходя из того, что говорил мне отец. Если не ошибаюсь, то, должно быть, недавно исполнилось семьдесят. Морщины и борода, закрывающая нижнюю часть лица, не мешали видеть, что черты у него правильные, лоб высокий, нос крупный, но благородный, подбородок волевой. Мне не составило труда представить себе его образ тридцатилетней давности, каким я видел его на семейных фотографиях: элегантный шеф фирмы, в сшитом по мерке костюме, крахмальной рубашке с запонками и в шляпе-федоре.[14] Особенно мне запомнилась фотка, где он сидит, положив ноги на письменный стол, с сигарой в кабинете своего агентства на Мэдисон-авеню. Другие времена, другой человек.

Я придвинул стул вплотную к кровати и постарался поймать его взгляд.

— Я приехал к вам сегодня и хочу попросить вас о помощи.

Старик и бровью не повел.

— Мне достался по наследству ваш маяк, Башня двадцати четырех ветров, и…

Я нарочно не закончил фразы, надеясь на ответ, на реакцию… Но ничего не дождался.

Я вздохнул. Зря я, наверное, сюда притащился. Во-первых, потому что мы чужие друг другу люди. Во-вторых, потому что Салливан окостенел в своей немоте, и трудно было себе представить, что он когда-нибудь ее нарушит.

Я встал и подошел к зарешеченному окну, за окном ватные облака плыли в сторону Астории. На улице теплынь, а в комнатенке ледяной холод. Я слышал бурчание воды в радиаторе, но тепла от него не чувствовал.

Я снова сел и сделал последнюю попытку.

— Фрэнк рассказал мне, что спустя четыре года после вашего исчезновения вы виделись с ним и попросили замуровать металлическую дверь в погребе.

Старик лежал все так же неподвижно, сложив на груди руки, и напоминал мраморное надгробие. Я продолжал:

— Я спустился в погреб, сломал стенку из кирпича и…

С кошачьей ловкостью Салливан, протянув руку, схватил меня за горло.

Схватил, как жалкого гусенка. Я потерял бдительность из-за его каменной неподвижности. И теперь он железной рукой жал мне на кадык. Задыхаясь, я смотрел на него выпучив глаза. Упоминание о двери подействовало на старика как электрошок. Он очнулся, и в его серых глазах загорелся опасный ледяной огонек.

— Зачем ты это сделал, поганец? — прошипел он мне на ухо.

Я попытался освободиться, но он надавил сильнее, показав, на чьей стороне преимущество. Откуда такая силища? Я чувствовал, как его пальцы сжимают мое дыхательное горло. Да он сейчас задушит меня, этот чокнутый!

— Ты открыл металлическую дверь? Ты вошел в комнату?

Я кивнул. Ответ привел его в отчаяние. Он ослабил хватку, и долго-долго кашлял.

— Вы псих, — прохрипел я и встал.

— Вполне возможно, — кивнул он, — а ты по уши в дерьме, мой мальчик.

Мы довольно долго молчали. Пристально, внимательно вглядывались друг в друга. Салливана было не узнать. Собранный, сосредоточенный, он словно бы очнулся от дурного сна. Словно вернулся из дальнего путешествия. Живым острым взглядом он рассмотрел меня с головы до ног.

— Как, ты сказал, тебя зовут?

— Артур. Артур Салливан Костелло.

Услышав мое второе имя, он усмехнулся, и у него на щеках появились ямочки.

— А почему ты стибрил мои часы, Артур Салливан Костелло? — спросил он, ткнув в «Тэнк» Картье на моей руке.

— Хотите, верну!

Он положил руку мне на плечо.

— Нет, приятель. Поверь, они тебе нужнее, чем мне.

Он поднялся, захрустев костями, словно ему было тесно в собственном теле.

— Стало быть, ты открыл дверь и теперь хочешь знать, что с тобой произошло.

— Да, у меня к вам сплошные вопросы. И вам…

Он поднял руку, прерывая меня.

— Какой у нас теперь год?

— Вы что, смеетесь надо мной?

— Смеюсь.

— Сегодня у нас четырнадцатое сентября тысяча девятьсот девяносто третьего года.

Он замолчал, задумался, потом спросил:

— И чем ты занимаешься, паренек?

— Врач. А что?

— Ничего. Работаешь в больнице?

Я кивнул. Похоже, в его мозгу началась сумасшедшая работа, и глаза загорелись как-то особенно, но о причине такого преображения мне было трудно догадаться.

— Покурить найдется?

— Не думаю, что здесь разрешено курить, — сказал я и показал на детектор дыма.

— Да в этой дыре ничего не работает, ты что, не понял?

Я вздохнул, порылся в карманах и протянул деду зажигалку и пачку сигарет с ментолом, которые стащил у Элизабет Эймс.

— Это что за дерьмо такое? — скривился он. — Ты меня за девчонку принимаешь? А «Лаки Страйк» у тебя что, нет?

Не дожидаясь ответа, он выругался и в конце концов, глубоко затягиваясь, стал курить ментоловую.

— Когда ты открыл дверь? — спросил он, став очень серьезным.

— В июне девяносто первого.

— Значит, сейчас у тебя второе путешествие. Когда очнулся в этот раз?

— Сегодня утром в девять. А что вы имеете в виду, говоря о путешествии?

— Я отвечу на все твои вопросы, малыш, но не раньше, чем ты окажешь мне услугу.

— А именно?

— Помоги мне смыться из этой крысиной норы. Сегодня же.

Я покачал головой.

— Вы шутите, Салливан. Это и невозможно, и нежелательно, — заявил я безапелляционным докторским тоном, каким не раз прежде говорил с больными. — В вашем состоянии это неразумно и…

Он издевательски расхохотался и ткнул меня пальцем в грудь.

— При чем тут я, малыш? Ты сделаешь это для себя. И выслушай меня хорошенько, у нас мало времени.

Он наклонился и шепотом стал давать инструкции. Как только я открывал рот, собираясь что-то сказать, он затыкал меня, повышая голос. Едва Салливан успел договорить, как заверещал детектор дыма.

Не прошло и двух секунд, и Двуликий влетел в палату.

Увидев на столике сигареты и окурок, он рассердился:

— Свидание закончено, сэр, немедленно уходите.

По подвесной дороге я вернулся на Манхэттен.

Мозги у меня кипели, мысли путались. Меня поразила скорость, с какой Салливан придумал план побега, но я сомневался, что смогу его осуществить. Во всяком случае, в одиночку это было практически невозможно. Я хотел взять в банкомате деньги, но карточка на этот раз не сработала. Наверное, потому, что я ею не пользовался на протяжении двух лет. Я подсчитал свои ресурсы. Негусто: оставалось семьдесят пять долларов. Хватит на билет до Бостона, но вряд ли на что-то еще. Я взглянул на часы: приближалось обеденное время.

Чуть ли не бегом я помчался на Пенсильванский вокзал и купил билет до Бостона. Взглянул на табло: экспрессы уходили каждые два часа, очередной — в 13 часов 3 минуты. Я кинулся на платформу и успел вскочить в вагон.

Всю дорогу я пытался найти выход. Меня неотступно мучил вопрос: как справиться с обрушившимся проклятием и вернуться к нормальной жизни? Понял, что никто, кроме Салливана, мне не поможет. Тогда встал второй вопрос, и очень существенный для моей совести: имею ли я право помогать больному человеку бежать из психиатрической больницы? Я не знаю диагноза, не знаю его состояния. В том, что он способен на агрессию, я уже убедился. Агрессия может обрушиться на кого угодно, жертвами окажутся ни в чем не повинные люди.

Ответ на второй вопрос был однозначным: нет.

И третий вопрос: а есть ли у меня выбор?

И на этот вопрос тоже был однозначный ответ.

Бостон Саус Стейшн

16 часов 40 минут

Выскочив из вагона, я помчался как подорванный в деловой квартал. Времени у меня было в обрез: ни один банк после пяти не работал.

Отделение моего банка находилось на первом этаже современного здания неподалеку от Фанел-холла. Подбежав, я уткнулся в стеклянную дверь, которую только что запер охранник. Я забарабанил по двери, охранник обернулся и мрачно взглянул на меня. Я пальцем постучал по циферблату своих часов и показал: 16.59. Он отрицательно покачал головой и насмешливо мотнул подбородком в сторону настенных часов в холле: 17.01.