Эротический и эротизированный перенос - под ред. М. Ромашкевича

Серьезная трудность извлечения чего-либо полезного из влюбленности пациентки — или из так называемого эротизированного переноса — показывается Фрейдом на примере требования пациенткой ответной любви. Сцена психоаналитической ситуации представляется изменившейся, "как будто бы игра сменилась ворвавшейся внезапно действительностью, словно пожар, вспыхнувший во время театрального представления" (162). Эта метафора напоминает сравнение Лёвальдом аналитической ситуации с эстетическим переживанием. Кохут (1971) также мог иметь ее в виду, когда писал: "В своих центральных аспектах аналитическая ситуация не является реальной в обычном смысле этого слова. Она обладает специфической реальностью, которая до определенной степени напоминает реальность артистического переживания, как это имеет место в театре... Анализанты, чье восприятие собственной реальности сравнительно не повреждено, будут при соответствующих переходных сопротивлениях позволять себе необходимую регрессию на службе анализу. Таким образом, они будут способны переживать квази-характеристическую, косвенную реальность трасферентных чувств, которые некогда связывались с иной (чем текущая и непосредственная) реальностью в их прошлом" (210-211).

Кому как врачу первый раз приходится переживать подобное (любовь в переносе или любовный перенос), продолжает Фрейд, тому "нелегко сохранить аналитическое положение и не поддаться ошибке, решив, что лечению действительно пришел конец". Для показа возможного выражения сопротивления в возникновении бурных любовных требований он описывает переход от нежного переноса (который казался таким благом для лечения) к отсутствию понимания у пациентки как раз тогда, когда "нужно ее заставить сознаться или вспомнить особенно неприятный и вытесненный отрывок из ее жизни". Сопротивление, таким образом, использует любовь, которая существовала длительное время. Можно заметить влияние "осложняющих мотивов" в форме "стремления пациентки убедиться в своей неотразимости, подорвать авторитет врача, принизив его до положения возлюбленного". В качестве "провоцирующего фактора" сопротивление "усиливает влюбленность и преувеличивает готовность отдаться, чтобы потом тем настойчивее оправдать действие вытеснения ссылкой на опасность подобной невоздержанности" (162-163).

Затем Фрейд обсуждает, как может продолжаться лечение, несмотря на эротический перенос, детально аргументируя поддержку требования воздержания, согласно которому аналитик не должен ни удовлетворять, ни отвергать бессознательное влечение пациентки, но должен его анализировать. Таким образом, он исключает в психоаналитической ситуации любую импликацию действия и занимает метапозицию, разделяемую такими современными философами, как Ганс Рейхенбах. Этот принцип сформулирован как фундаментальное обобщение: "Лечение должно быть проведено в воздержании". Таким образом, решение аналитика не отвечать на предлагаемую любовь основывается на соображениях аналитической техники — а именно, необходимости относиться к ситуации как к "чему-то нереальному", понимать и истолковывать перенос в его сущности. Фрейд, главным образом, озабочен избеганием профессиональных ошибок, а не моральных прегрешений. Отвечать на признание пациентки в своем любовном переносе требованием, чтобы она его сублимировала, было бы столь же бессмысленно, как если бы "специальными заклинаниями старались вызвать из преисподней духа, а затем, ни о чем его не спросив, отправили бы обратно" — метафора, заимствованная Фрейдом из "Толкования сновидений". На предложение "серединного пути", вероятно, защищаемого некоторыми из его учеников — делать вид, будто отвечаешь на "нежные чувства пациентки", но в то же самое время "избегая всяких физических проявлений этой нежности", — Фрейд категорически отвечает, что "психоаналитическое лечение зиждется на правде" и в этом "заключается значительная доля его воспитательного влияния и этической ценности". Для Фрейда само собой разумеется, что всякий, кто "хорошо освоился с аналитической техникой, тот не в состоянии прибегать к необходимой для врача иной раз лжи и надувательству" (164).

Эти высказывания выражают неизменную черту работы Фрейда. Написав об "обучении правде" в "Лекциях по введению в психоанализ" (1916-1917, 434) и о "подчинении правде" в "Новом цикле лекций по введению в психоанализ" (1933, 182), он выражает это кредо особенно трогательными словами в "Заметке по поводу антисемитизма", в которой, протестуя против преследования евреев, осуществляет защиту "религии правды" устами вымышленного нееврея.

Заслуживает внимания то, что тема поиска правды переплетается с темой контрпереноса, который в статье Фрейда 1915 года еще не определен как инструмент для понимания переноса. Отвергая так называемый серединный путь, Фрейд соединяет "нейтральность..., до которой дошел благодаря своей сдержанности в контрпереносе", с фундаментальным принципом проведения лечения в состоянии воздержания.

Благодаря тому, что Стрейчи перевел немецкое слово Indifferenz как "нейтральность", данное понятие вошло в словарь психоанализа. Без сомнения, в "продолжающейся симпатии аналитика и его уважении после сделанного признания", как подчеркивалось в "Исследованиях истерии" (Фрейд и Брейер, 1893-1895), и при наличии проникающего инсайта как результата толкования, что является дающим аспектом данной техники, Фрейд ограничивает принцип фрустрации удовлетворения, необходимый в любви в переносе, "облегчением посредством суррогатов", так как лишение больного всего, чего тот желает, может оказаться для него непереносимым. Однако следует позволить сохраниться потребности и тоске как силам, побуждающим пациента продолжать работу.

Для иллюстрации неудачи анализа из-за согласия аналитика на ложные компромиссы, на суррогаты, Фрейд рассказывает смешной анекдот (вновь приведенный в работе "К вопросу о дилетантском анализе: беседа с беспристрастным человеком", 1926) о пасторе, которого родственники неверующего страхового агента попросили обратить того в веру перед смертью. Неверующий не становится верующим, но пастор покидает комнату больного с новым страховым полисом (65). Аналитика, который решается на утоление потребности пациентки в любви и становится "застрахованным" в смысле данного анекдота, Фрейд предупреждает в другом наводящем на размышления сравнении: врачу не следует, как на собачьих бегах, держать в поднятых руках "венок, сплетенный из колбасы" в качестве приза, ибо если какой-нибудь шутник бросит на ипподром "отдельный кусок колбасы", собаки бросаются на него и забывают о гонках (169). Фрейд, очевидно, прибегает к шутке для интерпретации контрпереносного сопротивления чрезмерно вовлеченного в ситуацию аналитика, осуществляющего вмешательство, которое Эйслер (1958) со ссылками на интерпретацию сопротивления переноса[24], описывает как "псевдопараметр". С помощью такого псевдопараметра, пишет он, возможно тайно продвигать толкования на авансцену и таким образом временно избегать сопротивления. Пациентка, которая оказывает наиболее упорное сопротивление толкованию, содержащему рационально аргументированное суждение, может соглашаться с ним, когда оно высказывается в форме удачно выбранной шутки.

Через четыре года после того, как принцип воздержания был впервые сформулирован на прочитанной в Будапеште лекции "Пути психоаналитической терапии" (1919), Фрейд расширил его до включения "противодействия преждевременным заместительным удовлетворениям... Сколь жестоким бы это ни казалось, мы должны следить за тем, чтобы страдания пациентки в той мере, в которой они в некотором роде полезны, не приходили преждевременно к окончанию". Однако он кое-что добавляет к своему предупреждению относительно поиска пациентом заместительного удовлетворения в трансферентном отношении к врачу "за все перенесенные им другие лишения". Фрейд пишет: "Конечно, необходимо дать ему некоторые поблажки, большие или меньшие, в соответствии с природой данного случая и индивидуальностью пациента". Помня об ограниченной целесообразности требования тотального воздержания, в работе о любви в переносе Фрейд сосредотачивает внимание на имплицитно присутствующей в контрпереносе проблеме утоления той потребности и стремления, которые показывает пациентка, или даже на ответе взаимностью на ее любовь. В последнем случае пациентка может "проявить... патологические реакции своей любовной жизни", но "больная закончила бы мучительное переживание тяжелым раскаянием и большим усилением своей склонности к вытеснению", результат, который Герберт Маркузе (1966) описал в нетехническом смысле как "репрессивную десублимацию". Потребность в нейтральности, "для которой нет примера в реальной жизни", требует также отказа от отвержения: "Нужно не уклоняться от любовного переноса, не отпугивать его и не ставить пациентке препятствий в этом отношении... Нужно относиться к нему как к чему-то нереальному, как к положению, через которое нужно пройти в лечении, которое должно быть сведено к первоначальным своим источникам..." Пациентка... "почувствует себя тогда достаточно уверенной, чтобы проявить... детальные черты ее влюбленности" (166).