Рыцарская честь - Роберта Джеллис

— Этим жестом ты напоминаешь мне лорда Сторма, хотя, на мой взгляд, не найти более разных людей по внешности и характеру.

— Извини, — сконфуженно улыбнулся Херефорд. — Последние два года я не выпускал из рук оружия ни на секунду и не припомню дня, проведенного среди друзей.

— Во Франции ты был не у друзей?

— У друзей? Да кому может быть другом императрица Матильда? Генрих относился неплохо, но и он смотрел косо, находясь среди клевретов матери. Эта женщина — хищница. Даже Жеффри Благородный, которого ни одна женщина не способна вывести из себя, не смог с ней ужиться. А меня она ненавидела особенно, потому что я наставлял ее сына быть осторожным.

Элизабет подошла к нему ближе, доверительно взяла за руку. Ее так заинтересовал рассказ, что цель его приезда выпала из головы.

— Давай сядем. Не могу тебя представить наставником… ну, если только умалишенных, а Генрих, я слышала, не таков.

— Конечно, нет. Умом он далеко опередил свой возраст. Несмотря на молодость, он может приструнить всех наших негодяев, я убежден. По молодости ему бывает трудно дожидаться своего часа. Ему бы стать королем и расправить крылья!

— Далеко ему до королевства, скоро он его не получит, если получит вообще. После смерти Глостера восстание выдохлось. Ты не мог этого не слышать.

— Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. Ты необыкновенная женщина, Элизабет, и я чувствую, что тебя можно смело посвятить в свои планы. В случае успеха я займу место рядом с королем во главе государственного совета. Если поражение — я уничтожен. — Глаза Роджера вспыхнули и раскалились добела. — Когда делал тебе предложение, я не знал, что грядет такое.

Элизабет продолжала стоять. Рука ее лежала на его руке, пальцы непроизвольно сжались, но, даже разжав их с усилием, она осталась стоять вплотную к Роджеру. «Что же грядет? Разве дочь Честера не достойна почестей, которые могут ожидать Роджера из Херефорда?» — думала она. Он повернулся на ее взгляд, и она почувствовала, как напряглись мышцы его руки.

— Я хочу тебя, Элизабет, как не хотел ни одной женщины в жизни, я хочу тебя умом и телом, — заговорил он сдавленным голосом, самообладание, казалось, покинуло его. Херефорд перевел дыхание, стиснул зубы, стараясь хотя бы внешне унять волнение. — Но тебя не связывает обещание, данное отцом. Погоди, дай сказать. Мне бывает непросто подобрать нужные слова, а сейчас… Нет смысла обсуждать это с твоим отцом. Он не только простодушен, но и честолюбив сверх меры, он ищет славы. Ему нипочем угроза бедствий, ему важно, чтобы ты не изменила своему слову. Поверь, Элизабет, я вовсе не помышлял об этом, едучи сюда, но увидев тебя, такую красивую, такую… не просто женщину… Ну как можно предлагать тебе стать женой человека вне закона, прятаться по разным замкам, стать леди безземельного лорда, состоящего на службе у заморского повелителя? Мое сердце не выдержит, Элизабет. Ты рождена для другой жизни, ты — королева у себя в замке. Я хорошо знаю, как почитает тебя отец. Тебя нельзя просто так, как бессловесную девчонку, вытолкнуть замуж в земляную хижину. Ты вправе все рассудить сама и сама принять решение.

Она глядела на него, пытаясь сообразить, не захотел ли Херефорд избавиться от нее, раз дочь Честера может стать помехой в задуманных политических делах, или он говорит правду?

— Я… было бы бесчестно обманывать тебя, Элизабет, и я открыл тебе самую темную сторону дела. Можешь мне поверить: все, что в человеческих силах, я сделаю, чтобы миновать это. Дешево себя не продам. Хочу просить тебя об одном: взвешивая все это, брось на чашу весов, что я… — он закрыл глаза и сглотнул. Это никак не вязалось с ним: просить от женщины чего-то, кроме ласки! — Я не просто хочу тебя, без тебя мне не жить.

В камине треснуло полено, брызнули яркие искры, Элизабет отняла ставшую безжизненной руку. Ничем не мог Роджер покорить ее больше, чем этими словами. Они подстегнули Элизабет, как жесткий удар шпор по бокам лошади, а прямое признание ее способности мыслить и решать показало, что Херефорд не имел в виду использовать ее как курицу-наседку, и последние сомнения ее улетучились.

— Опала меня не страшит. Все это уже пережито. Бесчестье, как твоей жене, я уверена, мне не грозит. Но ты мне не сказал главного. Что я могу тебе ответить, не зная, что ты задумал?

Херефорд поднял на нее глаза, и сердце Элизабет едва не выскочило из груди. Ответ она прочитала на его лице. Ему требовались не ее советы. Ему была необходима ее слепая вера, вера не в дело, которому он себя посвятил, а вера в него лично. Есть ли у нее такая вера, она ответить не успела. Борьба между сомнением и влечением совсем лишила ее способности соображать.

Роджер откашлялся и отвел взгляд, прямая спина обмякла. «Не обманчива ли мягкость на лице Элизабет? Или она вся в честолюбивую породу Честеров и ей подавай великую идею, ради которой стоит рискнуть? Стой, да, может, ей нет дела до меня самого и моих чувств, а только эта цель ее занимает?» Роджер смахнул со лба свои кудри.

— Гонт…

— Погоди, Роджер, — заговорила она торопливо, ее голос, обычно окрашенный эмоциями, сейчас звучал сухо. Она даже не знала, что собирается сказать, и вырвавшиеся слова удивили ее самое не меньше, чем Херефорда. — Мне казалось, я ответила тебе, но, может быть, ты не понял. Опасения будущего не заставят меня изменить свое решение. Если тебе нужна я, ты можешь забыть о той, которая зовется Элизабет Честер, потому что ты давно мне предопределен… я вся твоя…

Она еще готовилась сказать, что хотела бы разобраться и понять, не окажется ли дочь Честера ему скорее помехой, чем подспорьем, и что для них сейчас лучше: готовиться ли к свадьбе, отложить ее или вообще отменить помолвку? Но больше ни слова она сказать не успела. Роджер вскочил и стиснул ее в своих объятиях. В горячей благодарности за доверие к нему он ответил самым быстрым и верным способом, каким надо благодарить женщину, — физической лаской. И только потом, часы спустя, он сообразил, что веры своей она ему Не отдала, а лишь выразила гордое намерение сдержать данное ранее слово.

Элизабет не была слабенькой, но в его могучих руках оказалась бессильным ребенком, и возбужденный Херефорд даже не почувствовал, что она пытается высвободиться. Но сопротивлялась она недолго, тело сразу перестало ей подчиняться. Когда Роджер оставил ее губы, она оцепенела, и он увлек ее к себе на колени, целуя шею, уши, уголки рта. Руки ласкали груди, бедра, и она уже не могла шелохнуться. Все, на что оказалась способной ее гордость, это заставить тело оставаться пассивным. От страстного желания отвечать на его поцелуи, ласкать его, как ласкал ее он, Элизабет всхлипывала, но что-то в подсознании кричало: если уступишь — пропала!