Инкогнито грешницы, или Небесное правосудие - Марина Крамер

Сегодня Саня остался ночевать, хотя обычно уезжал в город. Но Ветка, словно предчувствуя что-то, попросила его остаться, и Саня согласился.

Она дотянулась до телефона и набрала его номер, попросила прийти к ней и подняться сразу в кабинет мужа.

Охранник появился через десять минут «при параде», и Ветка удивленно воззрилась на черный костюм и ослепительно-белую рубашку.

– Я не поняла… это твой домашний прикид?

– Я на работе.

– Саша, на работе ты до тех пор, пока я куда-то собираюсь. А сейчас ты просто выполняешь мою просьбу и ночуешь здесь, чтобы я не была одна в пустом доме, – терпеливо пояснила Виола.

– Если вы настаиваете, я схожу и переоденусь.

– Да, так будет лучше. Я хотела попросить тебя растопить камин, думаю, в строгом костюме это неудобно.

Ветка потянулась к бутылке, которую предусмотрительно захватила с собой, но Саня перехватил ее руку.

– Не нужно, Виола Викторовна.

– Что – не любишь пьяных женщин? – ухмыльнулась она.

– Я не думаю, что вам это поможет.

Он решительно забрал бутылку и ушел, а Ветка, хмыкнув, закурила сигарку. Она вовсе не собиралась заводить шашни с новым телохранителем, ей просто необходим был живой человек в доме, кто-то, с кем она сможет поговорить, сидя перед камином. Она очень устала быть одна.

Оглядев себя, Ветка вдруг почувствовала, что одета неподобающе – полупрозрачный пеньюар на тонкую рубашку, и это показалось ей вызывающим. Поскольку соблазнять Саню она не планировала, то решила переодеться в джинсы и футболку.

Они встретились в каминной. Телохранитель умело разжигал огонь, сидя на корточках перед камином. Виола вошла и остановилась у большого кресла, облокотилась на его спинку.

– Я не слышала, как ты вернулся.

Саня поднял голову.

– Только что. Хотите, я чай заварю?

– Хочу.

Он ушел в кухню, а Ветка уселась в кресло, вытянув ноги на небольшой пуфик. Из головы не шла жуткая фотография, и Ветка решила обсудить это с телохранителем – вдруг он что-то посоветует. В конце концов, это ведь его прямая обязанность – обеспечивать ее безопасность. И она тоже должна доверять ему.

Ветка вдруг вспомнила, какие отношения всегда складывались с охраной у Коваль. Любой из ее телохранителей готов был ради нее на что угодно. Даже если не принимать во внимание влюбленного до куриной слепоты Хохла – и Макс, и Гена с Севой, во-первых, знали о своей хозяйке все, а, во-вторых, умело использовали эти знания, чтобы помочь ей выпутаться из различных ситуаций. Макс с Севой погибли, Генка лишился кисти – но никто из них не стал причиной неприятностей Марины.

– Возможно, мне тоже стоит попробовать, – пробормотала Виола.

Она вернулась в кабинет и распечатала полученный по почте снимок. Мельком взглянув на него еще раз, Ветка передернулась. Обладая кое-какими способностями, она в свое время успешно пудрила мозги людям, работая «потомственной ведьмой», и что означает такой вот снимок, знала прекрасно. Смерть. Даже если откинуть все предрассудки – все равно мороз по коже.

Она спустилась вниз и обнаружила Саню, сидевшего в кресле перед камином. На небольшом столике красовался чайник, две чашки на блюдцах, пепельница и сахар в вазочке.

– Я уж думал, вы спать ушли, – вставая при виде хозяйки, проговорил телохранитель.

– Нет, что ты… я поговорить хотела – какой тут сон.

Виола опустилась во второе кресло и протянула Сане лист с распечаткой.

– Откуда это у вас? – внимательно разглядывая картинку, спросил телохранитель.

– Пришло сегодня по электронке.

– Оригинал письма есть?

– Да, я ничего не удаляла. Но если ты адрес хочешь – там какая-то абракадабра, – вздохнула Ветка.

– Я хочу ай-пи, хотя, скорее всего, мне это ничего не даст.

– Почему?

– Потому что, будь я на месте того, кто это отправил, точно не стал бы делать это со своего компьютера, а пошел бы в какой-нибудь интернет-клуб, бар или кафе, – заключил Саня. – Но проверить не мешает, мало ли. Правда, не похоже, чтобы это был дилетант какой-то.

– Я не могу понять, – обхватив себя руками за плечи, пробормотала Ветка, – не могу понять – я-то кому понадобилась? Это уже явно никак не связано с Гришкиным мэрством… это, скорее, какие-то старые дела…

– Старые дела? – переспросил телохранитель, и Ветка поняла: ей придется сказать Сане правду о прошлом Гришки.

– Это долгая история… но, боюсь, мне придется рассказать, а тебе – выслушать. Ночь будет длинная, Саня…

Бристоль

Она не смогла уйти из этой маленькой комнатушки. Сама мысль о том, что сейчас придется лечь одной на широкую кровать в спальне, оказалась невыносима. Здесь же, на узком диване, в объятиях Женьки, Марина чувствовала себя совершенно спокойно и защищенно. Ничего не могло быть надежнее этих искалеченных рук, бережно прижимавших ее к груди, украшенной вязью татуировок. Марина вдыхала родной запах и успокаивалась, дышала ровнее. Женькино присутствие всегда делало ее жизнь упорядоченной, наполненной каким-то смыслом. За годы, проведенные вне России, она привыкла к мысли, что никого ближе Хохла у нее нет и уже не будет. И сегодняшний разговор только утвердил ее в этом. Женька, оказывается, все прекрасно видел и понимал, а, самое главное, не осуждал ее метаний и готов был мириться с ними и ждать. Это удивило Марину сильнее всего – вспыльчивый Хохол готов был смиренно ждать, пока она разберется в себе и примет решение. Это оказалось неожиданно и так странно…

Прежний Жека сгреб бы ее за волосы, отходил ремнем или чем под руку попадется, потом бы долго заглаживал вину в постели. Этот же новый Хохол оказался эталоном всепрощения и смирения, и вот как раз это и было странно.

– Жень… – пробормотала она, уткнувшись лицом в его грудь. – А вот скажи… ты на самом деле будешь меня ждать?

– А у меня есть выбор? – негромко откликнулся он и потянулся за сигаретами.

– Выбор есть всегда.

– Только не в моем случае, котенок. Я увяз в тебе так, что даже если захочу, не смогу выбраться.

Он закурил, одной рукой по-прежнему поддерживая Коваль под спину. Табачный дым защекотал ноздри, и Марина, задрав голову, попросила:

– Давай покурим, как раньше.

Хохол усмехнулся, набрал в рот дыма и приник к ее губам, выдыхая. Вбирая дым легкими, Марина почувствовала головокружение и одновременно легкость во всем теле – так курить сигареты ее научил когда-то давно Федор Волошин, человек, пробывший рядом с ней так мало, но значивший для нее так много. А потом и Женька, когда ей было категорически нельзя, а курить хотелось, запирал дверь палаты и вот так дышал табачным дымом ей в рот, преследуя еще одну цель – прикоснуться к губам, поцеловать. В то время она была чужой женой, а он – всего лишь телохранителем, приставленным к ней для того, чтобы носить на руках после ранения в позвоночник. Но в их жизни уже была та поездка в Египет, были сумасшедшие ночи вдвоем, были трупы Строгача и Азамата… Коваль не привыкла отказывать себе в чем-то, вот и не отказывала, а Хохол был рад и тем крохам, что перепадали ему.

– Ну, отпустило? – чуть насмешливо спросил Женька, когда Марина открыла глаза и обрела способность соображать.

– Да…

– Наказание ты, Коваль, – вдруг сказал Хохол серьезно. – Пожизненный срок.

– «Я на тебе, как на войне»? – ехидно осведомилась она строкой из популярной песни, и он кивнул.

– Типа того.

– А сбежать?

– Куда? От себя не убежишь. И вообще – давай спать, что ли?

– Можно, я останусь здесь? – попросила Марина, прижимаясь к нему. – Я ведь понимаю, сейчас ты из принципа не пойдешь в спальню – ты всегда так делал. Но я не могу остаться одна. Пожалуйста…

– Говорю же – пожизненный срок, – хмыкнул Хохол, ложась на бок и поворачивая Коваль спиной к себе. – Оставайся.

Утром он проснулся первым. Затекла шея от неудобной позы, ныл весь бок и рука, на которой всю ночь спала Марина. Но даже сейчас он боялся вытащить эту руку, чтобы не потревожить ровного сна любимой женщины. Хохол вглядывался в ее лицо, такое спокойное и безмятежное, к которому уже почти привык, видел чуть приоткрытые призывно губы, тонкие крылья носа, смеженные длинные ресницы и не мог удержаться. Осторожно, чтобы не сразу разбудить ее, он прикасался губами к теплой от сна коже, ласкал мочку уха с небольшой черной жемчужиной серьги, вдыхал едва уловимый запах духов. Марина не просыпалась, и Женька осмелел, осторожно просунул ладонь под бретельку черной ночной рубашки. Пальцы как-то совсем привычно легли на грудь, обняли ее. «Моя, – подумал Хохол с нежностью. – Совсем моя, вся… Чуди как хочешь, только не уходи навсегда. Я все вытерплю… Ты мне нужна, как никто».

Почувствовав, что больше не может удерживать рвущееся желание, он рывком развернул ее на спину, содрал рубашку… Коваль застонала, выгибаясь под ним и подчиняясь заданному бешеному темпу. Она не открывала глаз, и это заводило Хохла еще сильнее. Он совершенно потерял рассудок, впивался губами в тонкую кожу на шее, сжимал пальцами грудь так, что синяки наливались практически сразу. Марина не замечала этого – ей чудился прежний Женька, безудержный и жестокий, заставляющий ее ломаться и уступать его силе. Это видение словно подхлестывало ее, дарило какое-то совсем уж дикое наслаждение.