Вереница - Элисон Синклер

– Давай-ка найдем местечко поудобнее! – шепнула ей Софи.

В крови бушевал адреналин, и рюкзак с корзинкой показались Софи тяжелее обычного. Но она продолжала идти. Стены были почти неразличимы, так что остановилась она скорее не потому, что что-то увидела, а повинуясь чутью и причмокиванию Мелисанды, которая лакала водичку. Эх, не напоила бедную кошку, пока было светло!.. Софи подставила к стене ладонь и выпила, решив разделить судьбу Мелисанды. У воды оказался странноватый вкус – выхолощенный, как у дистиллята в колбе.

– Прости, Мел, – пробормотала Софи. Светлое пятнышко во тьме довольно заурчало.

Софи нашла сухое незанятое место и попыталась было сунуть кошку в корзинку, но Мелисанда вопила как резаная, пока Софи не отпустила ее.

– Только осторожнее, черт побери! – прошептала она, глядя вслед Мелисанде, как призрак растворившейся во тьме.

Здесь, в чужеродных сумерках, по крайней мере было тихо. Вспомнились сумерки на пристани озера Листер. Свет из кают на воде. Звуки голосов, раздающихся с крыльца и из открытых окон за спиной. Мерцание светлячков в густой темноте под елками. Ощущение прохладного воздуха на голой коже. Поцелуи согретой солнцем воды на ногах. Жужжание невидимых во тьме москитов.

Сейчас Софи поражала ее тогдашнее долготерпение, даже зимой, вдали от озера Листер, когда время отмерялось другими вехами – ожиданием дней рождения, учебой и оценками, телефонными звонками. Она успела испытать томительную скуку взрослости, зря потерянного времени, потому что это было ее время – и она имела право его терять. Она была достаточно взрослой, чтобы забыть смерть дедушки; она была достаточно поглощена собой, чтобы ее встревожил печальный уход тетушки и безумные, ничего не понимающие глаза дяди. Даже когда она узнала название – наследственное слабоумие Альцгеймера – и впервые услышала о том, как эта болезнь передается по наследству, Софи оценила свои шансы со всей самонадеянностью юности: раз заболевают двое из четырех, то есть шансы – пятьдесят на пятьдесят, значит, мама заболеть не должна. Она была младшей дочерью младшей дочери, избалованной, обласканной, окруженной вниманием и заботой, взлелеянной в золотом коконе семьи. Разве ей могло грозить какое-то несчастье? Из мрака вынырнула Мелисанда, потерлась о ноги Софи, тыкаясь носом в рюкзак и громко урча. Софи послушно обшарила рюкзак, отложив в сторону ненужный фонарь и упаковку спичек, которые следовало оставить на крайний случай, нашла миску, перочинный нож и пакетик с кормом, вспорола пакетик ножом и вывалила содержимое в миску. Мелисанда недовольно зашипела, услышав шуршание.

– Вот будешь сама носить рюкзак, тогда и привередничай, – сказала ей Софи.

Она налила кошке воды – земной воды – и сама выпила немного. Потом прилегла, облокотившись, и подумала о москитах и светлячках, которые умирали еще до наступления осени. Она вспомнила, как сиживала летними ночами и про себя перечисляла всех, кого она переживет. Они ведь не сетовали на краткость жизни – так и она не будет. Мысли о скоротечности бытия, о насекомых, средневековых крестьянах и королях утешали ее и примиряли с действительностью.

В то лето, когда матери поставили диагноз и она была слишком удручена, чтобы поддерживать семейные традиции или фамильный героизм, Софи сама надраила серебро и накрыла стол. Она вытащила все поваренные книги и попыталась воссоздать то, что создавала все эти годы ее мать. Золотой уголок, где у всех всегда полно времени.

Ирония заключалась в том, что именно за накрытым столом ее предала подруга. Рэйчел, самый близкий человек в мединституте, которую Софи сама познакомила со старшим из своих двух братьев. Рэйчел, которая, по мнению Софи, должна была понять ее лучше всех. Рэйчел, которая на празднике солнцеворота сделала то, чего она, Софи, решила не делать: принялась обсуждать их генетическую судьбу. Она разглагольствовала о том, как генетические дефекты передаются из поколения в поколение; с горячностью рассуждала о том, как выгодно для науки и человечества обследование еще одной семьи с такой распространенной формой слабоумия, – а потом с сияющим видом заявила, что не стала бы рожать детей от любимого человека, если бы эти дети рисковали потерять в зрелом возрасте рассудок. И таким образом разделила семью Софи на обреченных и спасенных.

У Рэйчел и Кейта, брата Софи, было уже трое детей, которых Рэйчел героически растила одна, в то время как Кейт подвергался разным программам детоксикации. Результаты анализов подтвердили, что у него нет мутированных генов, и перспектива прожить семь десятков лет сломила его, чего не удавалось сделать перспективе ранней смерти. Рэйчел и Софи не разговаривали с тех самых пор, когда Кейт впервые отказался приехать на праздник солнцеворота. “Скукотища!” – заявил он. Голос Кейта, говорящего словами Рэйчел.

Софи услышала шепот во тьме. Несколько голосов спорили еле слышно: “…я ее запросто пришью, вот увидишь!” Мелисанда заворчала, прижимаясь к траве; Софи подхватила кошку, нащупала другой рукой корзинку и сунула ее туда. От напряженных усилий разглядеть невидимое по телу пробежала дрожь. Софи слегка задыхалась, почти физически ощущая крик, застрявший в горле. Кого звать на помощь в этой кромешной тьме? Она нашарила перочинный нож и открыла его.

Огонек зажигалки яркой точкой вспыхнул во мраке – ближе, чем ожидала Софи. Он осветил бледное, заостренное тьмой лицо и ряд гвоздиков в ушах.

– Мы жрать хотим, – нагло заявил парень. Из тьмы за его спиной раздался угодливый девичий смешок. – У вас есть жратва. Дайте нам немного.

– Отстаньте от меня!

Смутные очертания лица придвинулись ближе.

– Дай нам что-нибудь – и мы от тебя отстанем. Он щелкнул пальцами под носом у Софи.

Не думая ни минуты, не колеблясь, Софи взмахнула ножом, пропоров нападавшему рукав и руку. Парень взвизгнул и отшатнулся; зажигалка ударилась о колено Софи и упала на зеленый пол.

– Ты что, охренела?!

Она чуть было не рассмеялась – и над ним, и над невообразимой дикостью только что сделанного.

– Ты угрожал мне!

Друзья столпились над раненым, поднося зажигалки к его лицу и руке, которая сжимала рукав. Между пальцев сочились струйки крови. Рана в общем-то пустяковая, наметанным глазом определила Софи.

– Я так и знала, дурацкий прикол! – взорвалась девица. – Какого черта мы сюда приперлись?

К ним приблизились несколько фигур.

– А пошли вы! – заявил один из юнцов, но вся шайка начала понемногу отступать от Софи в сторону.

– Доктор! – раздался голос санитарки. – Если хотите, пойдемте с нами. Там вы не будете в одиночестве.

Софи схватила нож и миску и, впопыхах проливая воду и роняя сухой корм, сунула их в рюкзак. Ее трясло. Это из-за удара ножом, подумала она. Удара без раздумий и колебаний. Мысли о Рэйчел и о том, что эта дура сделала ради своей собственнической любви, довели ее до бешенства – и как только появился повод излить накопившуюся злость, Софи схватилась за нож. Теперь ей было ужасно плохо.