Не судьба - Оливия Стилл

Ответ не заставил себя долго ждать. Не прошло и нескольких часов, как Ромка уже добавился ко мне в аську.

— Привет, дорогая! — написал он, — Хочеш встретица?

Так и написал: «хочеш встретица». Я хмыкнула. Ну конечно, а что я ещё могла ожидать от человека, который бросил школу в седьмом классе…

— Господи, я всё ещё не верю, что нашла тебя… — ответила я ему, сама чуть не рыдая от нахлынувших чувств перед монитором, — Ты не представляешь, как долго я тебя искала! Что мне пришлось вынести… И через восемь лет, вот так, нашла… Мне так много надо сказать тебе… А у меня будто комок в горле… Я не могу…

— А ты не говори, — ответил он, — Ты не говори. Ты пеши.

И опять это «пЕши»… Как глупо. Но я стала с жаром описывать, волнуясь, перескакивая с одного события на другое…

— Офигеть, — отреагировал он на мой рассказ, — И ради меня были все эти подвиги?

— Ну да… а ты… ты не искал меня?

— Чесно сказать, я тебя… эээ… не помню…

Меня будто окатили ледяной водой.

— То есть как это — не помнишь?

— Ну дак ты напомни…

— Ну неужели ты забыл? Лето, 2000 год. Я сестра Таньки Определёнковой… троюродная…

— Ээээ… хм…

— Ну Таньку–то хоть помнишь?

— Таньку помню, а тебя… хм…

— Ну ты что, не помнишь, как меня от бабушки на мотоцикле увозил?

— Ээээ… постой, чё–то смутно такое припоминаю…

— Ну, вот, вот!

— Ну блин, непомню я тебя! Может, я бухой тогда был… Вышли фотку хотя бы!

Я выслала.

— Блин… Чё–то знакомое… Но я непомню, чесно! Я непомню твоё лицо.

С каждой минутой разговора мне становилось всё более неприятно. Вот тебе и раз! Я‑то его искала, ради него в болоте подыхала, а он, видите ли, «непомнит»!

— Ну напрягись, вспомни хотя бы, как меня зовут!

— Издеваешся? Я скоко бухал? У меня память не пашет.

— Мдааа… — только и могла выдохнуть я.

— Постой, ты… Ира?

— Нет, не Ира.

— А тогда кто?.. Лена?

— И не Лена.

— Ну блин, тогда говори, как тебя зовут. Я аж упарился тебя вспоминать, мозги уже кипят.

«У тебя там и кипеть–то нечему» — подумала я. С каждой минутой он разочаровывал меня всё больше и больше.

— Ну, расскажи о себе, что ли, — попросила я, только чтобы не молчать, — Как ты жил все эти восемь лет?

— Да как жил… — нехотя отвечал он, — Женился, потом развёлся. Щас один живу. С бабой.

— То есть как это — один или с бабой? — окончательно запуталась я.

— Ну, так, на работе зацепил. У ней свой муж есть в Орехово — Зуево. А со мной так… для секоса на раскривушке.

— Так ты её не любишь, что ли?

Ромка послал мне смеющийся в покате смайлик.

— О чём это ты? Какая любовь?

— Ну, как же можно жить с человеком, не любя…

— Дак чё, одному, что ли, жить? Я один в хате жил, это пипец.

— Ну давай, значит, жить с кем попало…

— Ну ты и зануда, оказывается! Чё ты там паришь? Любовь только в кино бывает, поняла?

Я огорчённо вздохнула.

— А восемь лет назад ты мне представлялся совсем другим…

— Восемь лет назад я и сам себя не помню.

Повисло гнетущее молчание. Говорить было не о чем.

— Тебе кстати щас скоко лет? — спросил он.

— Ну, восемь лет назад было четырнадцать… Вот и считай…

— Ясно. Значит, тоже старуха, как и я. Мне двадцать пять скоро стукнет. Старый стал совсем…

— Двадцать пять — это совсем не старый! — горячо возразила я, — Наоборот, вся жизнь впереди!

— Э, пустое! Вот именно, что вся жизнь позади уже…

«Такое ощущение, что его там жизнь конкретно в очко ебёт», — невольно подумала я. Вслух же произнесла:

— По–моему, ты гиперболизируешь…

— Чегооо?

— Я хочу сказать, что твоя интерпретация слишком пессимистична…

— Ух, словей–то понабралась! А по–русски нельзя?

— Ты не знаешь, что такое «пессимизм»?

— Я ваще не понял, чё ты щас сказала.

— Приедеш ко мне, что ли? — спросил он, — Я на Выхино живу.

— Когда? Щас?

— Ну да, щас. А утром назад.

— В два часа ночи?

— Такси поймаеш.

Я заколебалась.

— Не знаю… Надо подумать…

— Ну, или на метро. Оно через три часа откроется.

— На метро…

Откровенно говоря, мне совершенно не хотелось поднимать задницу со стула и ехать к нему к чёрту на кулички посреди ночи. Да–да! Я, которой было не лень восемь лет назад отмахивать к нему по шестьдесят километров на велосипеде, ждать полдня электрички на раскалённой и загаженной платформе, переходить пешком болото со змеями и совершать другие безумства — теперь ленилась даже оторвать попу от стула ради него. Он стремительно разочаровывал меня — своей неграмотностью, своей грубостью, своим невежеством, своим цинизмом. Не такого Рому помнила я на протяжении восьми лет. В моих иллюзорных воспоминаниях он был другим — нежным, романтичным, весёлым, остроумным. А то, что было передо мной сейчас, вернее, по ту сторону монитора — было плохой копией, изуродованной временем и обгаженной.

«Конечно, в последние годы я вращалась в кругах студентов, образованных, воспитанных, эрудированных юношей — подумала я, — От них ведь я понахваталась всех этих «словей», которые так непонятны Роме. Разве могу я судить его за то, что он не получил образования и так и не вырвался из той косной среды, в которой мы оба выросли? О, мой голубоглазый красавчик-Тарзан… Может статься, я вытяну тебя из этого болота…»

— Странно, почему я немогу тебе позвонить, — написал он мне в аську.

— В скайп?

— Ну да…

Мы созвонились в скайпе. И я не узнала его голос — настолько сиплым, прокуренным и пропитым он стал.

— У тебя есть веб–камера?

— Нету, — отвечала я.

— А у меня есть. Ты меня видишь?

Я посмотрела в диалоговое окно. Сначала веб–камера показала лишь неопределённый чёрный квадрат. Я жадно, с трепетом вглядывалась туда, всё ещё надеясь увидеть его красивое, милое лицо и голубые глаза. Ведь ему только двадцать пять, не мог же он состариться за это время… Но то, что я увидела в веб–камере, привело меня в такой ужас, что я еле удержалась, чтоб не вскрикнуть дурным голосом и не хлопнуться в обморок.

Передо мной сидел какой–то старый, опившийся и изрядно потрёпанный жизнью лысеющий мужик с усами и длинными редкими паклями отросших волос. Это мог быть кто угодно, но только не Рома. Что за ерунда?! Он не мог, он не мог превратиться в это уёбище!!

— Боже мой… Кто это?! — выпалила я, едва обретя возможность говорить.

— Я, — чмырь в веб–камере ощерился из–под усов, обнажив ряд гнилых и наполовину выбитых зубов, — Я, Рома. Не узнаёшь меня, красавица?

— О нет! Я… я, видимо, ошиблась… изв…

— Нет, дорогая. Ты не ошиблась.

Мало чего соображая, я рывком сорвала с себя наушники и, выдернув из розетки шнур модема, ногой вырубила комп.

…Потом, рассказывая эту невероятную историю друзьям и подругам, я хохотала как сумасшедшая. С неизвестно откуда вдруг пробудившимся во мне цинизмом и жестокостью я осмеивала и оплёвывала то, что раньше было для меня чуть ли не святыней. Но мало кто знал, какие горючие слёзы обиды, разочарования и ужаса проливались сквозь этот дебильный смех. Меня ломало и корёжило, как муравья в огне — и смеялась я не столько над чудовищным превращением Ромы, которого я после стольких колоссальных и напрасных усилий нашла спустя восемь лет, сколько над своими чувствами — тупой, слепой, сопливой романтикой, которой я жила, наверное, все эти годы, и которая с реальной жизнью не имеет ничего общего.

(К О Н Е Ц)