Игры морока - Екатерина Белецкая

– У них, видимо, нет накладки, – догадался Скрипач. – Они решили, что мы их сейчас того… будем порицать. Ты ведь именно это хотел сделать, Ит?

– Конечно, – кивнул тот. – Всю ночь, понимаешь, до этого спал и видел, как буду днем гоняться за курящими по городу.

– Не умеешь ты шутить, – констатировал Скрипач. – И никогда не умел. А знаешь почему?

– Ну?

– Потому что ты унылое и пошлое существо.

– Да пошел ты…

Покурив, направились к высотке – Ит решил, что надо посмотреть холл, а точнее – картину в плафоне, которая очень ему нравилась. Скрипач (исключительно для практики, никакого криминала!) отвел глаза охране, и они вошли.

Плафон был на месте.

А вот картина…

– Это еще что такое? – Ит недоуменно смотрел на потолок. – Опять эта рожа…

– Ничего не понимаю. А где дети с самолетиком?

В плафоне, подсвеченном невидимыми лампами, знакомой картины не было. Была другая: чернобородое лицо с непроницаемым тяжелым взглядом на фоне багряного заката.

– Да, действительно, это тот же мужик, что был на картине в метро, – сообщил очевидное Скрипач. – И очень плохо, надо сказать. Тут ему совершенно не место.

Ит явно расстроился.

– Жалко, – сказал он тихо. – Я надеялся… Черт, извини, рыжий. Вот до сих пор иногда хочется прийти домой и увидеть… их. Помнишь – дождь на улице, осень, слякоть, а потом – входишь в холл, идешь к лифту, поднимаешь глаза – и видишь это синее небо. И на душе легче становится.

– Что вы тут делаете? – раздался чей-то голос из-за их спин. – Вы как сюда вошли?

Вот тебе и потеря класса из-за отсутствия практики…

– Простите, мы туристы, зашли посмотреть здание, – тут же нашелся Скрипач. – А что, нельзя?

Пожилая женщина в строгом форменном костюме подошла к ним ближе.

– Нельзя, – строго сказал она. – Это здание – частная собственность.

– Очень жалко, – поник Скрипач. – Простите, мы сейчас уйдем. Можно только один вопрос? Про этот дом?

– Хорошо. – Женщина неожиданно улыбнулась. – Кажется, я догадываюсь какой.

– И какой же? – с интересом спросил Ит.

– Вы хотите спросить о плафоне. Почему там лицо академика Макеева, а не дети. Ведь так?

Ит и Скрипач пораженно переглянулись.

– Ну да, – кивнул Ит.

– В путеводителе написано, что тут дети, а вместо них академик. Молодые люди, путеводитель надо читать внимательнее, – наставительно сказала женщина. – В примечаниях есть пометка: картина с детьми была сначала скопирована, а потом записана. Писал портрет академика в годовщину его смерти художник Арченко, пятьдесят два года назад. Обратите внимание на перспективу – практически нет искажений при взгляде снизу. Арченко довольно удачно копировал стиль Гирландайо, роспись выполнена в технике росписи Сикстинской капеллы. Небо, конечно, Арченко писал в другой стилистике…

Она вдруг замолчала, словно опомнившись.

– Спасибо, – вежливо сказал Скрипач. – Мы будем внимательнее.

– Идите, молодые люди. А на выходе скажите охране, что были у Марии Павловны – это я и есть. Их, небось, не было, когда вы заходили?

Ит кивнул.

– Дымили на набережной, значит, – заключила женщина. – Вояки… все, дорогие туристы. Всего наилучшего.

– Надо будет посмотреть, что это за Макеев такой. – Ит брел рядом со Скрипачом, все замедляя шаг. – В метро он, в высотке он. К чему бы это, как думаешь?

– Ни к чему, судя по тому, что он больше чем полвека как помер, – пожал плечами Скрипач. – Судя по всему, какой-то политический деятель. Идейный. Не вижу в этом ничего особенного. Та же Терра-ноль до сих пор Лениным завешана тут и там, а он умер больше двухсот лет назад.

– Уже трехсот, – поправил Ит.

– Ну тем более, – согласился Скрипач. – Спорный был товарищ, что говорить. Идеи хорошие, вот только осуществление подкачало.

– Понимаешь, я еще со времен госпожи Марии Ральдо на эти вещи посматриваю с опаской, – признался Ит. – Если та сумела захапать энергию секторальной станции, то, может, и эти что-то подобное делали?

– Не думаю, – покачал головой Скрипач. – Смотри сам. Мариа была вообще единичным случаем. Да и ненадолго ее хватило. Даже если бы не я, она все равно довольно быстро постарела бы, подурнела и стала никому не нужна. Впрочем, и в молодящемся недурном виде она тоже особым спросом не пользуется.

– Мы этого не знаем. – Ит остановился. – Может, и пользуется.

– Ну и хрен бы с ней. Ленин… если историю вспомнить, умер он рано.

– Это да. В пятьдесят четыре года всего лишь, – подтвердил Ит. – Я довольно много читал о нем. Так вот что интересно. Все современники в один голос утверждают, что он был очень непривлекательным, но при этом харизматичным настолько, что за ним без колебания шел любой и не задумывался. По мне, так это очень похоже на…

– Нет, не похоже, – упрямо возразил Скрипач. – Мариа и Ульянов – это явления разного порядка.

– Надо будет у Ри спросить, что он про это думает, – предложил Ит.

– Спросим, – согласился Скрипач. – А знаешь, что интересно?

– Что?

– На Соде этого не было.

– Чего не было? – не понял Ит.

– А вот того, что тут или на Терре-ноль. Вот этих вот… личностей мирового масштаба.

– Мы просто не думали про это и не обращали внимания. – Ит потер подбородок. – Слушай, вот хоть убей, а мне опять хочется курить.

– Ит, это будет уже пятая сигарета за день, – напомнил Скрипач. – Кто-то, кажется, обещал Фэбу, что не будет травиться так часто.

– Ну да, обещал. Воздух здешний, что ли, так действует? – Ит печально вздохнул. – Ладно, не будем. Пошли, рыжий, нам через полгорода ехать.

После Балаклавки, которая разочаровала и расстроила, отправились снова в Центр, искать клуб. На Балаклавский проспект решили потом тоже съездить компанией – картина, которую они там увидели, требовала детального анализа.

Портал – был. Вот только «читался» он совсем не так, как на той же Терре. Мало того, на месте портала стояли во множестве жилые дома, и от того, как они выглядели, Иту и Скрипачу стало не по себе.

Чертаново, конечно, не было окраиной, но дома от тех, что стояли в Центре, отличались разительно. Ит обратил внимание на то, как выглядели окна, Скрипач тут же предложил заглянуть в какой-нибудь подъезд – пробежались, посмотрели.

Лучше бы не смотрели…

– Детские комнаты, значит, – Скрипач скривился. – И по три ребенка на семью, в обязательном порядке. Сколько народу живет в Москве, ты посмотрел?

– Два года назад жило пятьдесят миллионов. – Ит встряхнул «лист», картинка сменилась. – Какой дебил делал эту систему, а?.. Жило пятьдесят, сейчас, по всей видимости, стало еще больше.

– Шикарно. – Скрипач осуждающе покачал головой. – Как там было в рекламе? Детская «Идеал», да?

– Угу, – мрачно кивнул Ит. – Двухэтажная кровать, совмещенная с тренировочным комплексом, и «уютная колыбелька для вашего младенчика». Рыжий, у тебя нет ощущения, что тут кто-то рехнулся?..

– Есть, – пожал плечами Скрипач. – С учетом того, что в городе живет пятьдесят миллионов человек – еще как есть. Слушай, у меня ощущение, что голова уже грязная, а ведь я ее утром мыл, – пожаловался он.

– Ага, словно какая-то липкая и жирная пленка, – покивал Ит. – А что ты хочешь? Город перенаселен совершенно безобразно, и я не понимаю, для чего нужна эта политика.

– Какая именно? – не понял Скрипач.

– Рожать по три ребенка. Им детей не жалко, что ли? Это же издевательство, причем над этими самыми детьми.

– Чем-то это должно быть обусловлено. – Скрипач задумался. – Вечерком почитаем.

– Почитаем, куда денемся. Культ какой-то. – Ит скривился. – Разве такая жизнь – это нормальные условия? У Маден в распоряжении был весь дом и здоровенный сад, а мы с тобой еще сокрушались, что мало ее вывозим… Море, компании, другие ребятишки. Слушай, мне дурно делается от мысли, что… если бы она так росла, в такой конуре с двухэтажной кроватью, я бы руку себе отрезал, чтобы это изменить!

– Условия миров пребывания, – ехидно напомнил Скрипач.

– Ой да иди ты! – обозлился Ит. – Сам не видишь, что ли? Тупое тетешканье в той же рекламе, вяканье в местной сети – мол, дети, дети. А на деле – какая-то гребаная звероферма с клетушками, двухэтажными кроватями и пластмассовыми детскими площадками. Черт, тут даже хуже, чем на Онипрее!

– Оно верно, – кивнул Скрипач. – Там хоть места было побольше. Слушай, – он повернулся к Иту, – а что Володя говорил, помнишь? Что его жену наказали за то, что…

– За то, что она отказалась рожать в восемнадцать лет. – Ит тоже остановился. – Надо будет про это посмотреть. Странный закон, тебе не кажется? Это же индивидуальное дело, все созревают по-разному, для кого-то и в двадцать пять рано, а для кого-то в семнадцать будет в самый раз.

– Именно. Что-то я все больше радуюсь тому, что мы оставили дома Бертика и Джесс. Им бы тут не понравилось.