Исцеляющая любовь - Эрик Сигал

Как-то вечером за кружкой пива в административном корпусе лагеря Барни заговорил о Марвине с Джеем Аксельродом.

— Неужели мы ничем не можем ему помочь? — размышлял Барни.

— Послушай, старик, — ответил Джей, — я тут старший вожатый, а не главврач. Я бы посоветовал тебе, Барн, не слишком вникать в проблемы этого парня. Он обречен до конца своих дней быть посмешищем для окружающих.

Под аккомпанемент сверчков и мерцание ночных бабочек Барни шел к себе, думая о том, что Джей, скорее всего, прав и Марвину требуется помощь специалиста. «А хорошо бы все-таки хоть немного ему помочь».

«Ясно, — продолжал размышлять он, — что баскетболист из парнишки не выйдет. Этому не научишься за каких-то полтора месяца. А что, если попробовать теннис? По крайней мере, он будет чувствовать себя менее одиноким».

С тех пор по вечерам, в часы, обозначенные как «время для свободных занятий» (а для игроков «Мидвуда» — часы неофициальных тренировок), Барни стал обучать Марвина Амстердама управляться с ракеткой и мячом.

Мальчик, поначалу удивившись, а потом преисполнившись благодарности, изо всех сил старался оправдать доверие своего нового кумира. Через пару недель он уже довольно сносно держался на площадке. А к концу лета Марвин Амстердам был способен даже переиграть кое-кого из товарищей по отряду.

Барни писал Лоре: «Тренер ужасно злится, что я отнимаю время от собственных тренировок, чтобы позаниматься с этим мальчишкой. Но мне кажется, что, возвращая Марвину уверенность в себе, я получаю больше удовлетворения, чем когда бы то ни было».

Однако недовольство проявлял не только тренер. В родительский день другие дети рассказали приехавшим к ним родным, что у их вожатого есть любимчики. В результате чаевые Барни составили всего сорок долларов.

А когда Барни побеседовал с родителями Марвина, неожиданно навестившими его вдвоем, и высказал дипломатичное предположение, что их сына надо проконсультировать у специалиста, они впервые за много лет пришли к единому мнению: со стороны Барни слишком большая наглость указывать им, как воспитывать собственного ребенка.

Короче, лето выдалось не самым удачным для Барни. Скрашивало его только то, что у него оставалось достаточно времени на «Толкование сновидений» Фрейда. Как он сам написал Лоре, чтение этой книги вызвало у него ощущение, будто «открываешь дверь, скрытую за рисунком Дали, и входишь в новый мир: мир Подсознательного».

Еще одной маленькой радостью были письма, которые он раз в неделю получал от Лоры. Правда, эта радость слегка омрачалась тем, что с той же почтой всякий раз приходило и письмо для Джея Аксельрода.

Поэтому Барни с облегчением вздохнул, когда миновал последний день работы лагеря и автобус доставил их на Центральный автовокзал в Нью-Йорке. Большинство его подопечных тут же бросились в объятия встречающих их родителей.

И только Марвина Амстердама ждала очередная воспитательница, к которой тот вовсе не спешил. Мальчик отчаянно выискивал темы для обсуждения с Барни, лишь бы оттянуть мучительный момент разлуки. Барни был терпелив.

— Ну, старик, не потеряй мой адрес. Обещаю, на все твои письма я отвечу.

Они пожали друг другу руки, но мальчик никак не хотел уходить.

Наконец потерявшая терпение воспитательница утащила подопечного. А Барни с грустью смотрел, как его друга увозит лимузин с шофером.

Барни охотно расстался с лагерем «Гайавата», но, добравшись до дому, почувствовал разочарование, увидев на соседском крыльце Лору вдвоем с Джеем Аксельродом.

— У вас, кажется, все серьезно, — заметил он на другой день, когда Джей уехал на так называемые недельные «сборы первокурсников» Корнельского университета.

— Да, похоже. Он даже подарил мне значок.

Она смущенно показала значок студенческого братства, который до этого сжимала в руке.

— Ого! Поздравляю! Это почти что помолвка. Так вы что же, влюблены друг в друга, а?

Лора только пожала плечами и тихо ответила:

— Наверное.

5

К концу сентября Лора получила от Джея Аксельрода письмо. Он писал, что пребывание так далеко, в глуши северной части штата Нью-Йорк, сделало его последователем Торо[14]. По зрелом размышлении он пришел к выводу, что придание их отношениям в какой-то степени официального характера было непорядочно по отношению к Лоре. Она еще очень молода, а значит, прежде чем она сделает свой окончательный выбор, у нее еще будет множество романов. В постскриптуме стоял вопрос: не могла бы она вернуть ему значок?

— Все это чушь собачья, — усмехнулся Барни. — Просто духа не хватило честно объявить, что хочет расстаться с тобой.

Лора кивнула.

— Струсил признаться, что решил пойти на попятную. — Она немного посидела молча, потом стукнула кулаком по стопке учебников. — Черт! Я-то думала, он такой цельный! Такой волевой!

— По-моему, в том, что касается девчонок, большинство ребят ведут себя как эгоисты и подонки, — сказал Барни, рассчитывая ее утешить.

— А ты, Барни?

— Может быть, и я. У меня просто пока не было шанса проявить себя с этой стороны.

В этом сезоне Барни выбрали капитаном баскетбольной команды на следующий год, а Лора выдвинула свою кандидатуру на пост председателя ученического совета всей школы — еще ни одна девчонка не поднималась так высоко. И выиграла выборы, причем на сей раз поддержка Барни была только моральной.

К удивлению Барни, тренер снова пригласил его поехать в лагерь «Гайавата», более того, в качестве старшего вожатого. Потом он узнал, что этой чести автоматически удостаивается капитан команды. (Ему даже удалось пристроить Уоррена на место помощника вожатого за двадцать пять баксов за лето.)

Приехав в лагерь и разместившись в административном корпусе, Барни просмотрел список детей и со смешанным чувством облегчения и разочарования не обнаружил там имени Марвина Амстердама. Что же, он никогда больше не увидится с этим парнем? А вдруг это все же произойдет, скажем, на Уимблдоне или Белльвью?

Так или иначе, этим летом он не станет испытывать терпение Нордлингера. Рекомендация тренера будет играть решающую роль для его поступления в колледж.

С истовостью монаха Барни ежедневно проводил по полтора часа в день на тренировках вместе с Ливиттом, Крейгом Руссо и двумя новыми игроками, отрабатывая новую «кружевную» концепцию атаки, придуманную Нордлингером.

Как-то поздним вечером, в середине августа, раздался телефонный звонок. Звонила Лора. Из клиники.

— Барни, у твоего отца был удар.

Он похолодел.

— И что? Плохо дело?

— Что-то определенное смогут сказать только утром, но врачи почти не сомневаются, что он выкарабкается. Мама там с твоей матерью — ее не удалось увести оттуда. Ей кажется, что, если она ляжет спать, непременно случится что-то ужасное.

— Я сейчас же беру Уоррена, и мы едем.

— Ради бога, Барни, — предостерегла Лора, — езжай осторожно!

Он разбудил брата и сбегал за машиной Сэнди Ливитта. Через два часа сорок пять минут они въехали на парковку для сотрудников. Оба бегом взлетели в кардиологическое отделение, где их ждала заплаканная Эстел. Луис заверил ребят, что жизнь их отца вне опасности.

— Сейчас он крепко спит. Думаю, вам следует увезти маму домой, ей нужно отдохнуть.

— А что произошло? — спросил Барни.

— У него был инсульт, — объяснил Луис. — То есть кровоизлияние в мозг в результате закупорки церебральной артерии. Пока еще рано говорить обо всех последствиях.

— А какие варианты? — взволнованно спросил Барни.

Луис старался говорить по возможности уверенно и при этом без утайки.

— От незначительных двигательных нарушений до полного паралича, включая нарушение речи. Но ты должен понимать, что есть ситуации, когда врач просто не в состоянии давать какие бы то ни было прогнозы. А теперь я настаиваю на том, чтобы ты отвез всех домой.

— Иными словами, вы остаетесь? — уточнил Барни.

Луис кивнул:

— Вы его родные, а я — его лечащий врач.

Через неделю состояние Харольда улучшилось настолько, что он уже мог принимать посетителей и говорить тихим голосом, хотя и невнятно. К сентябрю, однако, стало ясно: он останется инвалидом. И никогда больше не сможет работать.

Эстел отправилась в Управление образования и начала долгую бюрократическую процедуру оформления мужу пенсии. Тут-то она и познала всю жестокость пенсионных законов. Харольд проработал в общей сложности тринадцать лет, а полагавшейся ему пенсии едва хватило бы на оплату отопления в зимний сезон. Пособие по ранению позволит выплачивать кредит за дом, но…

В тот вечер она обрисовала безрадостную картину Барни и Уоррену.

Закончив свой печальный отчет, она с тоской посмотрела на старшего сына. Барни все понял и, не дожидаясь вопроса, взял ответственность на себя.