Шипучка для Сухого (СИ) - Зайцева Мария

Этот человек вот так, запросто, уничтожил двоих людей из-за малознакомого человека!

Из-за меня!

И пусть эти люди и людьми-то не могли называться, но все же!

И явно он настроен теперь на благодарность!

Конечно! Это же так очевидно!

И он придет!

Скоро, очень скоро!

Я закрываю холодильник и бегу проверять дверь. Закрыта. Я какое-то время трачу на то, чтоб дрожащими пальцами накинуть цепочку, а потом прихожу в себя.

И так смешно становится.

Но смеяться больно. И на ногах стоять неожиданно сложно. Я сползаю прямо по двери вниз, сажусь на пол, пытаюсь дышать и сдерживать истерический хохот. Дура я, дура…

Другая бы радовалась. Богатый ухажер объявился. Врагам морды бьет, тебе холодильник затаривает. А ты боишься. И чего боишься? Что потребует взамен чего-то? А что с тебя, дуры, взять? Квартиру?

Похоже, не нужно ему этого. На других уровнях плавает.

Тебя? Да смех один.

Тут вспоминается, как он живот мне целовал… Как смотрел, так странно, словно что-то невозможное видит, что-то нездешнее, чудесное… Не было в глазах его грязи, как у того же высокого мужика, что хватал меня за лицо, разглядывал.

Не было похоти. Другое что-то было.

Но, скорее всего, тебе это показалось, Оля.

И сейчас тоже сидишь, как дура, у грязного порога и пытаешься найти что-то хорошее в ситуации.

Глаза, там, какие-то… Поцелуи…

Я встаю, опираясь на дверь, иду в ванную, чтоб немного освежиться и приложить уже, наконец, эту чертову бодягу к скуле.

На обратном пути к дивану бросаю взгляд на круглый, покрытый скатертью стол и опять застываю.

Прямо посередине узорчатой вязаной скатерти стоит ваза с цветами.

Ваза моя, верней, не моя, прабабушкина. А вот цветы… Я подхожу, задумчиво трогаю нежные белые лепестки. Где он в октябре нашел ромашки? Разве это возможно? Крупные, с яркими желтыми сердцевинками, словно привет из короткого питерского лета.

Я наклоняюсь, но запаха нет. И все равно смотрю, и кажется, что они теплом отдают. Летним жаром, полевым ветром и свежестью.

Он шел ко мне в гости. С цветами.

Он говорил тогда, у парадной, «до встречи». И шел ко мне.

Часто ли мужчины сейчас дарят цветы?

Часто ли мужчины дарят цветы женщинам, от которых хотят только определённых вещей? Постели?

У меня, конечно, совсем нет опыта в отношениях. У меня не было мужчины, а все ухажеры исчезли, когда заболела бабушка.

Но я не в пустыне живу, я вижу, как относятся мужчины к женщинам. Парни моего возраста к девушкам. И очень мало, на самом деле, тех, кто приходит на свидание с цветами.

И уж тем более цветов не ожидаешь от такого человека, как Олег. Мне даже приходится напрячься, чтоб представить, как он покупает этот букет, как идет с ним по улице, садится в машину… А потом поднимается по ступенькам ко мне…

Я настолько ухожу в себя, продолжая машинально наглаживать нежные лепестки, что вздрагиваю, когда резко звенит звонок.

Вскакиваю, морщусь от боли в животе, потом отчего-то пытаюсь пригладить волосы.

Потому что точно знаю, что это он. Больше просто некому.

Он пришел… Зачем? Не будь наивной, Оля! Только не будь наивной! Не жди ничего!

Но в груди отчего-то так все сжимается при одной мысли, что он в самом деле просто пришел, чтоб получить благодарность за защиту. Чем-то я его зацепила. И вот подвернулась возможность. И даже цветы не надо больше дарить. Спас. Забил холодильник едой. Теперь пришел в гости.

Сердце стучит сильно, словно к двери подталкивает с каждым ударом.

Открывай, Оля.

Не бойся.

10. Примерно двадцать лет назад

— Привет, Шипучка!

Олег заходит в квартиру, оттесняя меня в глубину коридора. А я настолько поглощена необычным зрелищем, что даже не сразу замечаю, что он не один.

Да боже мой! Пусть хоть с ротой солдат бы зашел!

У него в руках цветы.

Опять.

Нежные, розовые пионы. Совсем небольшой букет. Так странно, так чужеродно смотрящийся в крепких пальцах, со сбитыми совсем недавно, буквально утром сегодня, костяшками.

— Ты как себя чувствуешь? — Олег не разувается, проходит в комнату, вообще ведет себя довольно нагло. Наверно. Но, скорее всего, для него это нормальное, обычное поведение. Он везде чувствует себя по-хозяйски.

Я растерянно стою напротив еще одного гостя, высокого мужчины примерно возраста Олега.

— Вы — Ольга? — улыбается он, — меня зовут Игнат. Я врач.

— Да, Ольк, это врач, — Олег появляется из гостиной, — а у тебя вазы есть еще?

— Да, — отмираю я, — сейчас…

Киваю коротко Игнату и иду на кухню к буфету, пытаюсь достать вазу с верхней полки и охаю от боли.

И тут же чувствую сзади сильные руки, поддерживают, обхватывают за талию.

— Ну и какого полезла? Я бы сам взял…

Я разворачиваюсь с вазой, смотрю на него.

Олег не спешит убирать руки, держит. Крепко, но не больно. И опять смотрит. Странно серьезно и настойчиво. Словно выискивает в моем лице что-то важное для себя.

И даже находит.

— Ваза… Вот… — я отчего-то шиплю и сама пугаюсь своего глупого голоса.

Меня никогда не обнимали мужчины. Парни — да, было дело. Но вот мужчины… И теперь я отчего-то забываю все свои страхи, все свои сомнения и вопросы. Потому что стоять рядом с ним, в его руках, смотреть в его глаза — хорошо.

Комфортно. Правильно.

Олег тоже явно что-то чувствует, потому что взгляд у него постепенно меняется, руки тяжелеют, сжимают сильнее, и я морщусь от боли. Олег тут же меняется в лице и объятия становятся поддерживающими.

— Оль, давай я возьму. А ты в комнату иди, тебя Игнат осмотрит. Ты не волнуйся, он хороший врач. И не стуканет никуда.

— Зачем это все? Я же сказала, что все нормально, — шепчу я, отдавая ему вазу.

— Я хочу быть уверен. Давай, Ольк.

Я иду в гостиную, и Игнат быстро проводит осмотр.

— Все нормально. Сотрясения нет, ушиб мягких тканей. Я там написал, что надо купить, и еще мазь дам сейчас. Пройдет быстрее. А вообще, вам повезло, что так легко отделались, был бы удар сильнее, — тут он трогает меня за скулу, изучает, — возможно, пришлось бы накладывать швы.

— Да, повезло, — усмехается Олег, до этого хозяйничавший на кухне, пережидая осмотр, а теперь появившийся в дверях гостиной с вазой с цветами в руках. — В отличие от неверовских.

— Мне надо это знать? — нейтрально спрашивает Игнат, медленно убирая руки от моего лица под напряженным взглядом Олега.

— Нет. Тебе все равно никого не привезут.

Я содрогаюсь внутренне от смысла этой фразы, но не делаю глупости. Не переспрашиваю.

Мне это тоже не надо знать.

Потом Игнат как-то быстро прощается, хотя я вежливо приглашаю его на чай. Он кидает взгляд на

Олега, улыбается и выходит за дверь.

Я закрываю замок, выдыхаю, не торопясь поворачиваться.

Он стоит в дверях гостиной, а ощущение, что вот тут, рядом, за моей спиной. Это настолько осязаемо, что я боюсь шевельнуться.

Вдруг, задену.

В воздухе, с уходом Игната, появляется острота натянутой струны, только тронь — и зазвенит.

Или лопнет.

Когда я нахожу в себе силы развернуться и посмотреть в сторону Олега, проем двери гостиной уже пуст.

Он ушел тихо, а я и не заметила, напуганная своими переживаниями и эмоциями.

Из гостиной доносится щелчок зажигалки, затем запах сигаретного дыма.

У нас в доме раньше курил только дед. Поэтому я чувствую табак очень ярко и остро.

Захожу в комнату, встаю у входа, нерешительно сжимая пальцы.

Олег сидит за столом, курит. Приспособил для пепельницы одно из фарфоровых блюдец из бабушкиного сервиза, который всегда стоит у нас на столе. У меня. Теперь, только у меня.

— Олег… — я понимаю, что должна, наверно, что-то сказать, как-то поблагодарить… Но что сказать и как благодарить, в голову не приходит. Поэтому я произношу самое банальное, — может, чай?

— Было бы неплохо, Шипучка, — он смотрит на меня, немного прищурившись, и очень в этот момент напоминает себя прежнего, того, что был на кладбище, а потом в машине, когда до дома вез. Опасного, хищного зверя. С ним хочется быть осторожней. Не делать резких движений, не говорить лишних слов.