Шипучка для Сухого (СИ) - Зайцева Мария

— Сейчас подъездами поедем… Василий Геннадьевич, а, может, по нормальным улицам, а? — повысил он голос, чтоб докричаться до водителя.

— Не учи батьку детей делать, салага, — басит водитель и опять резко сворачивает в какой-то малозаметный проезд.

Вадим пожимает плечами.

С водителем спорить себе дороже, он реально лучше знает, куда и как.

Я улыбаюсь. С бригадой мне повезло. Вадим — молчаливый и спокойный парень, спортивный, довольно мощный, рядом с ним я выгляжу совсем маленькой. Но зато не страшно мотаться по парадным. Василий Геннадьевич — хоть и ворчливый и неуживчивый, имеющий на все свое мнение пенсионер, зато — прекрасный водитель, знающий весь Питер, как свой карман. Не приятели. Коллеги. И это хорошо.

Опять возвращаюсь мыслями в прошлую ночь.

Олег не угомонился до сих пор с этим замужеством, надо же. Продолжает давить.

Ну, вполне в его манере, привычно даже. Это был бы не Сухой, если б не старался дожать.

Но мне все равно не по себе. В основном, от того, что каждый раз избегаю его взгляда, когда перевожу все в шутку. Или молчу, как в этот раз.

Уже давно все сказано. Столько всего сказано.

Зачем ворошить?

Не хочу.

Я вообще мало чего хочу.

Меня все устраивает сейчас. Устраивает моя жизнь, относительно спокойная и тихая. Устраивает штиль на личном. Не нужны мне эмоции. Переела.

А он, как назло, не понимает. Не оставляет меня в покое. Ворошит все время что-то. Все пытается вернуть то, прошлое, которое давно уже похоронено и забыто. Зачем?

Чего ему не хватает?

У него есть все.

Да у него и раньше все было, зачем лукавить?

Но почему-то всегда была нужна я.

И когда-то я была этому рада.

Глупая маленькая девочка.

— Ольга Викторовна, вызов! На прошлый адрес. Ребенок обварился кипятком.

Ну вот как тут сдержаться и не выматериться? Я держусь.

Вадим — нет.

Врубаем люстру и мчим назад.

В квартире пахнет еще больше кошками, щами, орут мужики, визжат дети, и прямо посреди кухни плачет маленькая девочка в мокрых колготках.

Мать пытается содрать их с нее, но я успеваю крикнуть, чтоб оставили. С кожей же сейчас снимут!

Вадим молча идет вперед, я — следом.

И в тот момент, когда я прохожу мимо комнаты, в которой мы в прошлый раз меряли давление, оттуда выскакивает бабка и с криком:

— Сглазила, сука! — бросается на меня.

Я не успеваю среагировать, машинально прикрываюсь рукой и даже сначала не чувствую боли. Просто смотрю, как капает на пол кровь, трогаю себя за бок, удивленно переворачиваю ладонь в красном.

Крики словно отдаляются, я как-то смутно вижу, что ко мне бежит Вадим, что бабка, напавшая на меня, бросает нож и спокойно ложится на диван…

А потом все плывет перед глазами, теряет фокус.

Наверно, я падаю и теряю сознание, потому что неожиданно вижу перед собой Олега, такого же, каким он был сегодня ночью. Он смотрит серьезно и напряженно. И говорит:

— Ольк… Может, поженимся все же?

Я хочу улыбнуться ему.

И кивнуть.

Очень хочу.

Жаль, что не успеваю.

9. Примерно двадцать лет назад

Мне с тобою больно,

Мне с тобою страшно.

Оглянусь невольно –

Самолет бумажный

Носит ветер, носит,

Веет ветер, веет…

Кто любил — не бросит?

Правда? Не сумеет?

Ты поймаешь. Только

И скажу однажды:

Без тебя мне больно.

Без тебя мне страшно.

22. 07. 2020.

М. Зайцева.

Примерно двадцать лет назад.

На работе все же приходится взять несколько дней за свой счет. Конечно, оно так не делается у нас, особенно в самом начале работы на новом месте. Я понимаю, что вместо меня будут выходить коллеги, которые и так перегружены по самое не балуйся.

Но на скуле — синяк, разбита губа и дышать все еще тяжело, хотя, вроде, ребра не сломаны. Если пойду с таким в больницу, рискую нарваться на вопросы и милицию. А в милицию я не хочу. И не хочу думать, почему не хочу.

Олег со своим огромным другом, который только на первый взгляд кажется страшным, а, если присмотреться, то молодой улыбчивый парень примерно моих лет, такой большой-пребольшой олимпийский мишка, ничего не говорил больше про милицию. И не просил не ходить.

Я сама все.

Я не хочу думать, что они сделали с теми тварями, что напали на меня.

Но стоит вспомнить жуткий утробный вой и сбивчивый умоляющий голос: «Сухой, мы не знали, не знали, Сухой…», и становится так холодно, так мертво в груди.

Я уже сталкивалась со смертью. Родные, потом в больнице, где санитаркой работала. На скорой пока что не было. Но в любом случае, я медик, к таким вещам должна бы относиться… Ну, по крайней мере, нейтрально. Но не получается.

Я лежу, сжавшись в комок и закрыв глаза, на старом диване и стараюсь уснуть.

Олег уже ушел. Спрашивал несколько раз, не надо ли мне чего, потом отправил куда-то Васю — олимпийского мишку, походил по квартире. Попытался меня опять о чем-то спрашивать. Но я не могла отвечать. Так плохо было, все болело. И очень хотелось, чтоб ушел.

Вернулся Вася, повозился на кухне, потом они коротко о чем-то переговорили с Олегом, и опять хлопнула дверь.

Олег подошел ко мне, присел на корточки перед диваном:

— Ольк, точно врач не нужен? Давай я тебе знакомого подгоню, он вечером придет посмотрит?

— Нет, спасибо.

Чтобы разлепить губы, потребовалось усилие. И голос был такой ломкий, пустой.

— Я тогда сам вечером приду. Мне срочно по делам, никак не отменить… Но вечером я у тебя, да?

Я могла бы сказать, что нет. Мне было страшно рядом с ним почему-то. Но не сказала. Кивнула только.

И закрыла глаза. Олег посидел немного возле меня, а потом…

Я почувствовала, как он касается моего лица. Тихо-тихо. Очень осторожно. Отвел волосы, упавшие на щеку, за ухо, мельком коснулся скулы и шеи. Меня ударило током от этого. И невозможно было понять: то ли это страх, то ли…

— Я приду вечером, Ольк, — прошептал он, — дверь захлопну, лежи.

Я не открыла глаз. И потом тоже так и лежала, в той же позе, не в силах пошевелиться, проваливаясь в какой-то дурацкий полусон-полуявь, выныривая из омута периодически, оглядываясь вокруг, словно поверить не могла, что все в реальности случилось.

Я прихожу в себя более-менее только к вечеру. Сажусь на диване, трогаю скулу. Больно. Иду в прихожую, к большому зеркалу, рассматриваю какое-то время себя.

Ну, синяка под глазом нет, и то хорошо. Правда, на скуле очень даже заметен, а я настолько была вымотана и испугана, что даже бодягу не приложила к пораженному месту. Надо сейчас хотя бы, пока не поздно. Губа распухла, тоже болит. И вообще, вид, конечно, жуткий. А через три дня на работу. Синяк не сойдет, придется «Балетом» мазать… Терпеть не могу это все…

Открываю старенький холодильник «Омск», чтоб взять бодягу, и замираю. Потом задумчиво разглядываю содержимое и усмехаюсь. Пожалуй, если бы у холодильника был голос, он бы точно сейчас задушенно хрипел от натуги, потому что на его долгой, очень долгой жизни никогда столько продуктов не встречалось. Веду пальцем по ярким упаковкам, которые только в рекламе и видела до этого.

Сейчас хорошо, это все есть в магазинах.

После девяносто восьмого, когда полки на короткое время пустели даже у нас, а в регионах, говорят, магазины и табачные ларьки буквально выносили, сейчас, конечно, изобилие. Но моя зарплата не позволяет покупать такое.

Ну, судя по всему, у Олега проблем с деньгами нет. Я, конечно, это сразу понимала, там одна машина чего стоит… Но все равно, разглядывая продукты и пытаясь подсчитать, сколько здесь моих фельдшерских зарплат, я осознаю, что все, наверно, еще лучше, чем я думала.

Для него.

Для меня-то хуже.

Если человек вот так, запросто, тратит такие баснословные деньги на продукты для малознакомого человека… Господи! О чем я думаю?