Фемистокл - Виктор Поротников

Свою семью Аристид взял с собой. В Фалерской гавани он и его домочадцы поднялись на торговый афинский корабль и ранним весенним утром покинули землю Аттики. Присматривать за своим домом и загородной усадьбой Аристид поручил двоюродному брату Пасиклу.

Остров Эвбея, самый большой из островов Эгеиды, был отделен от берегов Эллады узким проливом. Этот остров протянулся с северо-запада на юго-восток почти на тысячу двести стадий[59]. В горах Эвбеи добывали прекрасный белый камень для постройки домов и храмов. На обширных пастбищах острова разводили местную породу выносливых низкорослых лошадей. Большую часть Эвбеи издревле населяли родственные афинянам ионийцы. Только на северной оконечности острова жили абанты, древний народ, ещё до прихода ионийцев расселившийся на Эвбее.

От Фалера до Эретрии даже тихоходное судно доходило за полдня.

Прощаясь на берегу с друзьями и родственниками, Аристид выглядел спокойным и невозмутимым, как всегда. Но едва корабль вышел в море и скалистый берег Аттики стал отдаляться, постепенно превращаясь в далёкую гряду горных вершин, подёрнутых неясной туманной дымкой, невозмутимость сменилась приступом сильнейшего отчаяния.

Аристид спустился под палубу, в тесное низкое помещение на корме, и там дал волю слезам, которые неудержимо полились из его глаз.

Харикло, обеспокоенная долгим отсутствием мужа, тоже сошла вниз под палубу, оставив детей на попечение служанки. Вид рыдающего Аристида до такой степени поразил Харикло, что она просто остолбенела на несколько мгновений. Затем она вернулась обратно на палубу, так и не сказав супругу ни слова утешения и не в силах подавить в себе злорадное удовольствие. Мстительная Харикло не могла простить Аристиду его увлечение Стесилаем. И тем более не могла простить его неудачное соперничество с Фемистоклом, из-за чего гордая и своенравная Харикло была обречена, разделяя долю неудачника-мужа, в течение десяти лет жить на чужбине. Дочерям же предстояло стать невестами в чужом городе без всяких перспектив на выгодный брак.

Харикло выросла в семье, где выгода и богатство ставились выше честности и бескорыстности. Отец её был чистокровным аристократом. Поскольку Харикло не блистала красотой, да к тому же была вспыльчива и своенравна, все завидные женихи обходили её стороной. Харикло уже перевалило за двадцать, когда наконец состоялась её помолвка с Аристидом. Об этом хлопотал его дядя со стороны матери, поскольку отца Аристида к тому времени не было в живых. Аристид был старше Харикло на двадцать лет и тоже находился и ситуации, когда ему нужно было срочно жениться, чтобы не остаться вечным бобылём.

Семья жениха после смерти его отца прозябала и бедности. Однако его предки были очень знамениты и Афинах, а о самом Аристиде шла молва как о честнейшем на афинских граждан. Потому-то Афинагор, отец Харикло, согласился выдать свою дочь за Аристида в надежде, что со временем зять разбогатеет, занимая высшие государственные должности.

Один из сыновей Афинагора был убит в пьяной драке, другой дважды проходил по суду за мелкое мошенничество. Никакой надежды на то, что младший сын когда-нибудь станет стратегом, или фесмофетом, или хотя бы секретарём Ареопага, у Афинагора давным-давно. Поэтому он радовался за дочь, супруг которой неизменно первенствовал и в народном собрании, и в совете Пятисот, и на заседаниях различных коллегий, покуда соперничество Аристида с Фемистоклом не завершилось столь печально.

Расставаясь с дочерью и внучками на пристани, Афинагор с трудом сдерживал слезы. Честность Аристида казалась ныне корыстолюбивому Афинагору не достоинством, а худшим из недостатков, о чём он не замедлил сказать прямо в лицо своему зятю.

В Эретрии же Аристида встретили как дорогого гостя. Люди не забыли, как после разорения их города персами семь лет тому назад именно он уговорил афинское народное собрание способствовать восстановлению Эретрии. Афиняне ссудили разорённых войной эретрийцев деньгами и помогли им восстановить храмы как в черте города, так и за городской стеной. Немало афинских каменщиков трудились в Эретрии, возводя на месте разрушенных и сожжённых жилищ новые дома и портики. Поскольку персы увели в рабство множество людей, власти обезлюдевшего города стали призывать жителей Аттики и близлежащих островов переселяться во вновь отстроенную Эретрию. Всем переселенцам были дарованы права гражданства.

Дом Эсхина, Аристидова гостеприимца, стоял в самом центре города, близ рыночной площади. В этом районе жили в основном зажиточные граждане. Дома здесь стояли плотно друг к другу, теснясь на плоской вершине обширного холма. Единственная широкая улица тянулась от южных городских ворот через кварталы бедноты и далее мимо домов знати к агоре[60]. Поскольку в глубокой древности на этой широкой и прямой улице проводились состязания в беге, за главной улицей Эретрии закрепилось название Дромос.

Другая столь же длинная, но не столь широкая и прямая улица пересекала Эретрию с запада на восток. Эта улица называлась Скиада, что значит «Тенистая». Вдоль Скиады росли дубы и буки, а также кипарисы, вырубать которые было запрещено законом. Это повелось с момента основания Эретрии, когда сюда пришли из Аттики первые ионийцы. В месте пересечения Скиады и Дромоса[61] находилась главная площадь, где стояло здание Совета и проходили народные собрания.

Эсхин, сын Нофона, довольно часто бывал в Афинах, неизменно останавливаясь в доме Аристида. Последний за всю свою жизнь побывал в Эретрии лишь дважды, и то ещё до нашествия персов.

Волею судьбы вновь оказавшись здесь, Аристид стал приглядываться к облику города. Он сразу обратил внимание на изменившуюся во многих местах планировку улиц. Район порта и центральные кварталы были застроены большими роскошными домами из белого камня. Если раньше дома бедноты зачастую были покрыты сухим камышом, то теперь крыши даже небогатых домов и в центре, и на окраинах сверкали на солнце блестящей красной черепицей.

- Дабы уменьшить пожароопасность, власти на государственные средства закупают черепицу в Афинах и бесплатно выдают её всем, кто уже построил или собирается строить жилище в черте города, - не без гордости сообщил Эсхин Аристиду, когда тот восхитился добротностью здешних крыш.

Пройдя от гавани почти полгорода, Аристид не заметил ни одной камышовой кровли, ни одного строении со старой, прохудившейся черепицей. В Афинах такого не было. Добротная черепица стоит недёшево, по грому бедняки крыли свои лачуги по старинке камышом или соломой, скрученной в жгуты.

- Когда персы ворвались в Эретрию, то принялись повсюду разбрасывать зажжённые стрелы, - рассказывал Эсхин. - Камышовые крыши вспыхивали очень быстро, ветер раздувал пламя. Сильнейшим пожар очень быстро поглотил город. Жители в панике спасались бегством и попадали в руки варваром, которые были повсюду. Спаслись лишь те, кто сел на корабли и уплыл в море. Да ещё те немногие, кто покинул город загодя, укрывшись в окрестных горах.

Аристид с молчаливым сочувствием кивал головой.

Бедствие эретрийцев в недалёком прошлом было у всех на устах не только в Афинах и других городах Эвбеи, но и по всей Элладе. Больше половины жителем Эретрии персы погрузили, как скот, в трюмы кораблей и переправили в Азию. По слухам, персидский царь поселил пленных где-то в Месопотамии среди азиатских племён, покорённых персами силой и обречённых на рабскую жизнь.

В первые дни пребывания Аристида в доме своего гостеприимна сюда зачастили не только друзья и родственники Эсхина, но и государственные мужи Эретрии, члены совета Четырёхсот и пританы, имевшие такие же полномочия, как архонты в Афинах. На Аристида обрушился поток соболезнований и утешительных слов. Звучали и откровенно враждебные речи против Фемистокла и афинского народного собрания. Друзья Эсхина недоумевали по поводу того, что афиняне отправили в изгнание лучшего и честнейшего из своих граждан, закрыв глаза на многие недостойные проделки Фемистокла. Многие открыто насмехались над законодательством Клисфена, который ввёл процедуру остракизма в политическую жизнь Афин.

- Выходит, что честность там ныне не в чести, - переговаривались между собой эретрийцы. - Можно заниматься подкупами и обманом по примеру Фемистокла, но при этом угождать толпе и стоять выше закона. Клисфен недооценил ненависть народа к эвпатридам, давая народному собранию такое сильное оружие, как остракизм. Ведь дело дошло до смешного: самый справедливый и неподкупный из афинян отправлен в изгнание только потому, что он аристократ и соперник Фемистокла!

В конце концов Аристиду надоели частые гости в доме, его начали утомлять и раздражать рассуждения о несовершенстве афинского законодательства, о произволе толпы и бессилии Ареопага. Звучавшее в речах эретрийцев сочувствие и вовсе выводило Аристида из себя. Ему хотелось тишины и покоя, чтобы привести в порядок мысли, разобраться в самом себе и наметить новую цель в жизни. Вместо этого друзья и родственники Эсхина изо дня в день донимали изгнанника разговорами: мол, несмотря ни на что, эретрийцы по-прежнему считают Аристида лучшим из афинян и рады его присутствию.