Большие надежды (без указания переводчика) - Чарльз Диккенс

Гербертъ и Стартопъ продержали меня весь день очень тихо, постоянно примачивали мнѣ руку и давали пить прохладительнаго питья. Задремавъ на минуту, я каждый разъ, просыпался съ мыслью, что прошло много времени и случай спасти его потерянъ. Около полуночи, я вскочилъ съ постели и подбѣжалъ къ Герберту съ полною увѣренностью, что я проспалъ двадцать-четыре часа и что среда уже прошла. Это было послѣднее проявленіе моей болѣзненной раздражительности; послѣ того я крѣпко заснулъ.

Утро смотрѣло въ окно, когда я проснулся. Мерцающіе огни на мостахъ уже блѣднѣли. Заря разлилась огненною пеленою по горизонту. Рѣка была еще темна и таинственна, только кое-гдѣ, на холодныхъ, угрюмыхъ мостахъ, играло теплое зарево отъ пожара, горѣвшаго на небѣ. Покуда я смотрѣлъ на тѣснившіяся крыши домовъ и башенъ и иглы церквей, вырѣзавшіяся на ясномъ небѣ, взошло солнце и будто темный покровъ слетѣлъ съ рѣки, поверхность ея заблистала милліонами искръ. И съ меня будто свалился покровъ, я чувствовалъ въ себѣ силу и бодрость.

Гербертъ спалъ на своей кровати, а нашъ старый товарищъ на диванѣ. Я не могъ одѣться безъ ихъ помощи, но развелъ огонь и приготовилъ имъ кофе. Скоро и они проснулись; мы открыли окно, чтобъ подышать свѣжимъ, утреннимъ воздухомъ и взглянуть на приливъ, все еще бѣжавшій съ моря,

— Около девяти часовъ — весело сказалъ Гербертъ — поджидай насъ, Провисъ, и будь готовъ, тамъ на набережной мельничнаго пруда!

LIV

Былъ одинъ изъ тѣхъ мартовскихъ дней, когда солнце печетъ, а вѣтеръ морозитъ: на солнцѣ лѣто, а въ тѣни зима. Мы запаслись теплыми пальто. Изъ всего своего имущества, я уложилъ въ мѣшокъ только самые необходимыя на дорогу вещи, и взялъ его съ собой.

«Куда я ѣду, что буду дѣлать, когда возвращусь» все это были совершенно неизвѣстные мнѣ вопросы; да я и не ломалъ себѣ головы надъ подобными вопросами; всѣ мысли мои были заняты заботою о Провисѣ. Только выходя изъ дверей, я на минуту оглянулся и невольно подумалъ, при какихъ обстоятельствахъ суждено мнѣ возвратиться въ эти комнаты; если возвратиться я долженъ?

Мы прошли, не торопясь, къ лѣстницѣ Темпля и нѣсколько времени совѣтовались, будто въ нерѣшимости ѣхать, или нѣтъ. Разумѣется, мы заблаговременно распорядились, чтобъ лодка и всѣ принадлежности были на мѣстѣ и въ порядкѣ. Послѣ нѣсколькихъ минутъ мнимой нерѣшительности, совершенно-излишней, такъ-какъ наблюдать за нами было положительно некому, кромѣ двухъ-трехъ земноводныхъ личностей, всегдашней принадлежности темпельской лѣстницы, мы сошли въ лодку и отчалили. Гербертъ усѣлся на носу, я у руля. Было половина девятаго, время почти полнаго прилива.

Планъ нашъ былъ слѣдующій: отливъ начнется въ девять часовъ и будетъ намъ попутенъ до трехъ, потомъ, до ночи, мы будемъ грести противъ прилива. Къ тому времени, мы дойдемъ до большаго колѣна рѣки, ниже Гревзенда; тамъ она широка, а берега ея мало населены; только уединенные трактиры разбросаны тамъ и сямъ по берегу. Въ одномъ изъ нихъ мы могли найдти себѣ безопасное убѣжище и провести тамъ всю ночь. Гамбургскій пароходъ и Роттердамскій отправляются въ среду въ девять часовъ утра. Мы будемъ знать время, когда ихъ ждать, судя по пройденному нами разстоянію, и остановимъ перваго изъ нихъ, въ случаѣ же неудачи обратимся къ другому. Мы напередъ узнали отличительные признаки каждаго.

Сознаніе, что, наконецъ, мы приступали къ исполненію давно задуманнаго плана, было такою для меня отрадою, что я забылъ все на свѣтѣ. Свѣжесть воздуха, свѣтъ солнца, движеніе на рѣкѣ, теченіе самой рѣки, все это еще болѣе воодушевляло меня. Самая дорога, бѣжавшая по берегу, казалось, сочувствовала намъ и ободряла насъ. Мнѣ обидно было оставаться въ лодкѣ въ такомъ бездѣйствія, хотя по правдѣ сказать, трудно было бы отыскать лучшихъ гребцовъ: оба мои пріятели гребли какъ-нельзя-дружнѣе, и, судя по ихъ бодрому виду, готовы были прогрести такъ же весело весь день.

Въ то время, пароходство на Темзѣ было далеко не такъ развито, какъ теперь, а потому число лодочниковъ было гораздо значительнѣе. Разныхъ лодокъ, барокъ, торговыхъ судовъ было, пожалуй, столько же, какъ и въ наши дни, но пароходовъ большихъ и малыхъ не было и десятой, двадцатой доли. Несмотря на очень ранній часъ, уже множество яликовъ сновали взадъ и впередъ, и множество судовъ спускались по теченію. Въ тѣ дни вовсе не трудно было плавать въ простой лодочкѣ по Темзѣ даже между мостами, и мы отважно пробивались между барками и судами, невполнѣ запружавшими рѣку.

Вскорѣ мы миновали старый лондонскій мостъ и старинный биллигсгетскій рынокъ, съ его голландцами и устрицами, и врѣзались въ густые ряды кораблей. Здѣсь лиѳскій, абердинскій и гласговскій пароходы сгружались и разгружались, и совершенно уничтожали насъ своею высотою, когда мы проѣзжали мимо въ своей маленькой лодочкѣ; тутъ стояли судна съ каменнымъ углемъ, и съ шумомъ разгружались на мелкія барки; тутъ у своей пристани стоялъ, въ ожиданіи завтрашняго дня роттердамскій пароходъ, къ которому мы хорошенько приглядѣлись; тутъ же недалеко качался и завтрашній гамбургскій пароходъ, подъ самымъ носомъ котораго, мы проѣхали. И вотъ, моимъ взорамъ представился берегъ мельничнаго пруда и лѣстничка въ рѣкѣ, сердце мое судорожно забилось.

— Тутъ онъ? спросилъ Гербертъ.

— Нѣтъ еще.

— Ладно! Онъ не долженъ былъ выходить, прежде-чѣмъ увидитъ насъ. Видишь ли ты условный знакъ?

— Отсюда не видать ясно; но мнѣ кажется, что я вижу сигналъ. Вижу, теперь вижу! Налегни на оба. Табань, Гербертъ. Весла!

Мы только на минуту коснулись лѣстницы, онъ ужъ былъ въ лодкѣ и мы отчалили. Одѣтый въ матросскую куртку, онъ несъ съ собою черный холщевый мѣшокъ, и походилъ какъ двѣ капли воды на рѣчнаго штурмана.

— Милый мальчикъ, сказалъ онъ, положивъ свою широкую руку мнѣ на плечо, прежде-чѣмъ усѣсться въ лодкѣ. — Вѣрный, милый мальчикъ. Важно сдѣлано. Спасибо вамъ, спасибо.

Мы снова врѣзались въ тѣсныя шеренги кораблей, избѣгая ржавыхъ цѣпей, мокрыхъ канатовъ и плавучихъ бакановъ, разгоняя по сторонамъ плывучій щебень и сѣрую угольную пѣну. Пройдя подъ уродливо окрашенымъ носомъ не одного «Джона» изъ Сундерланда, подъ нормою не одной «Бетси» изъ Ярмута, мы очутились среди самыхъ разнообразныхъ звуковъ, молотка на верьфяхъ, пилы на пильняхъ, воротовъ на корабляхъ, паровыхъ машинъ, Богъ знаетъ гдѣ. Наконецъ, мы вышли на болѣе свободное пространство, гдѣ матросы могли поднять за бортъ свои кранцы и распустить по вѣтру узорчатые паруса.

У лѣстницы и послѣ, я не переставалъ тщетно высматривать признаковъ погони. Я ничего не могъ замѣтитъ. За нами положительно не слѣдили. Еслибъ я замѣтилъ, что насъ преслѣдуетъ другая лодка, я присталъ бы къ берегу и заставилъ ее проплыть далѣе или обнаружить свои виды. Но ничто не помѣшало намъ продолжать свой путь.

Провисъ въ своей курткѣ, вполнѣ соотвѣтствовалъ обстановкѣ. Странно (хотя и понятно послѣ всѣхъ бѣдствій его жизни), что онъ, казалось, менѣе всѣхъ насъ безпокоился. Впрочемъ, онъ далеко не былъ равнодушенъ, ибо говорилъ, что надѣется дожить до того, что увидитъ меня первымъ джентльменомъ въ чужихъ краяхъ; онъ вовсе не намѣренъ былъ оставаться въ бездѣйствіи, но повидимому, не думалъ о томъ, что, быть можетъ, ожидаетъ его на полупути. Когда опасность пришла, онъ отважно встрѣтилъ ее, но напередъ не заботился о ней.

— Еслибъ вы знали, милый мальчикъ, сказалъ онъ:- что за наслажденіе сидѣть и покуривать рядомъ съ моимъ милымъ мальчикомъ, проскучавъ столько времени между четырьмя стѣнами. Но вы этого не понимаете.

— Я понимаю прелесть свободы, отвѣчалъ я.

— О! воскликнулъ онъ, многозначительно покачивая головою:- но вы не понимаете этого чувства и въ половину такъ хорошо, какъ я. Посидѣли бы вы за замкомъ да за запоромъ, тогда бы знали, что такое воля; но я не намѣренъ быть грубымъ, милый мальчикъ.

Мнѣ показалось несообразнымъ послѣ этого, чтобъ изъ-за чего бы то ни было, онъ могъ поставить на карту свою свободу и жизнь. Но, подумавъ, я пришелъ къ заключенію, что для него жизнь безъ опасности, вѣроятно, не имѣетъ такой цѣны, какъ для другихъ. Видно я размышлялъ довольно-вѣрно, ибо затянувшись онъ продолжалъ:

— Видите ли, милый мальчикъ, когда я былъ тамъ, по ту сторону свѣта, я всегда думалъ о томъ, что по сю сторону; и какъ я ни богатѣлъ, все мнѣ казалось тамъ плоско м скучно. Всякъ тамъ зналъ Магвича, могъ себѣ Магвичъ приходить и уходить, никто не беспокоился о Магвичѣ. Не такъ-то они были бы спокойны здѣсь, еслибъ знали, что я пріѣхалъ.

— Если намъ посчастливится, сказалъ я:- то черезъ нѣсколько часовъ вы будете совершенно свободны и внѣ всякой опасности.

— Ну, возразилъ онъ, тяжело вздохнувъ:- надѣюсь, что такъ.

— Я почти увѣренъ въ этомъ.

Онъ нагнулся за бортъ опустилъ свою руку въ воду и сказалъ съ тою мягкостью въ улыбкѣ, которая теперь нерѣдко появлялась на его лицѣ.