Том 10. Дживс и Вустер - Пэлем Вудхауз

Я заметно вздрогнул. По мне словно бы пробежал электрический ток.

— Дживс, — сказал я, — кажется, вы кое-что нащупали.

— Полагаю, да, сэр.

— Я сейчас же отправлюсь к Портеру. Скорее всего, он сидит в «Гусе и кузнечике» и заливает горе джином с газировкой. И позвольте мне еще раз сказать, Дживс, что вам нет равных. Вы спасли положение. Могу ли я что-либо сделать для вас в знак признательности?

— Да, сэр.

— Я готов, даже если это будет стоить мне полцарства. Скажите, что.

— Я был бы вам чрезвычайно благодарен, если бы вы позволили мне переночевать у моей тети.

— Как, вы хотите поехать в Ливерпуль? Далековато.

— Нет, сэр. Моя тетя вернулась сегодня утром и теперь находится у себя дома в деревне.

— Тогда отправляйтесь к ней, Дживс, и да возрадуются небеса вашей встрече.

— Большое спасибо, сэр. Если вдруг вам понадобятся мои услуги, я буду по адресу: Балморал, Мейфкинг-роуд, миссис П.Б. Пиготт.

— Так ее фамилия не Дживс?

— Нет, сэр.

Дживс выплыл из комнаты, но через минуту вернулся сообщить, что на кухне дожидается мистер Грэхем, который хотел бы переговорить со мной. От жизни в Мейден-Эгсфорде с ее треволнениями и стремительной сменой событий у меня вдруг отшибло память, и я не сразу понял, о ком он говорит. Но память тут же вернулась на место, и мне захотелось немедленно увидеть мистера Грэхема, который, со своей стороны, желал видеть меня. Моя вера в его умение возвращать кошек была так велика, что я не мог и мысли допустить, что ему не удалось выполнить задачу, но, естественно, мне нетерпелось узнать подробности.

— На кухне, говорите?

— Да, сэр.

— Тогда тащите его сюда. Дживс. Я от всей души рад дать ему аудиенцию.

На часах было почти шесть, когда в комнату вошел Герберт Грэхем.

Как и в прошлый раз, я был поражен его респектабельным внешним видом. Глядя на него, вы никогда бы не подумали, что перед вами гроза кроликов и фазанов, а не первое лицо, на котором держится церковный хор, когда наступает очередь гимнов. Надо было слышать эту мягкую проникновенную интонацию, с какой он произнес: «Добрый вечер, сэр».

— Добрый вечер, — ответил я. — Ну что? Вы справились с задачей? Кошка на прежнем месте?

Его глаза потемнели, словно я затронул его тайную боль.

— И да, и нет, сэр.

— Как вас понимать? И да, и нет?

— На ваш первый вопрос ответ утвердительный, сэр. Да, я выполнил задачу. Но, к сожалению, кошка находится не на прежнем месте.

— Я не понимаю.

— Она здесь, сэр, у вас на кухне. Я отнес ее в Эгсфорд-Корт в соответствии с контрактом, отпустил около конюшни и направился домой, довольный, что вы так щедро заплатили за мои услуги. Вообразите мое удивление и растерянность, когда, придя в деревню, я обнаружил, что кошка всю дорогу шла за мной. Это очень ласковое животное, мы с ней подружились. Желаете ли вы, чтобы я снова отнес ее назад? Разумеется, я не чувствую себя вправе требовать полную плату, но, скажем, десять фунтов?

Если вы хотите знать, как я отнесся к его рассказу, могу ответить в двух словах: я видел его насквозь. Многих вводит в заблуждение мое простодушное, честное выражение лица, им кажется, что они имеют дело с простофилей, но я-то узнаю мошенника на расстоянии. И я сразу понял, что он — один из них.

Я не вытянулся в полный рост и не выставил его за дверь только потому, что понимал: этот тип загнал меня в угол. Если я не раскошелюсь, он прямым ходом отправится к папаше Куку и за солидное вознаграждение расскажет о том, как престарелая родственница наняла его, чтобы похитить кошку, и, что бы она там ни говорила о своей популярности в Мейден-Эгсфорде после исполнения в матросском костюме песенки «Все хорошенькие девушки любят моряка», ее имя неминуемо покроется позором. Я даже не был уверен, что ей не грозит тюрьма, а о том, какой страшный удар будет нанесен пищеварению дяди Тома, нечего было и говорить.

Я заплатил десятку. Скрепя сердце, но заплатил, и он покинул мой дом.

После его уходя я сидел, предаваясь тяжелым раздумьям, и только было собрался отправиться на поиски Орло, как вошла Ванесса Кук.

Ванесса явилась в сопровождении рыжего пса с большими стоячими ушами и размером с хорошего слоненка. Я был не прочь с ним пообщаться, но пес, восторженно обнюхав мои штанины, вдруг заметил что-то интересное за окном и умчался на улицу.

Между тем Ванесса открыла роман «По царскому велению», и я, услышав, как она фыркнула, понял, что сейчас она разнесет его в пух и прах. У нее была врожденная склонность к литературной критике.

— Барахло, — заявила она. — Вам пора бы уже приступить к более серьезному чтению. Я не надеюсь, что вы сразу же приметесь за Тургенева и Достоевского, — назвала она каких-то, видимо, знакомых ей по Лондону русских эмигрантов, которые между делом еще и пописывали романы. — Но есть много хороших книг, более легких для восприятия и в то же время познавательных. Одна как раз у меня с собой, — сообщила она, и я с ужасом увидел у нее в руках тощий томик в переплете из мягкой красной кожи, украшенный золотым тиснением. Для человека с таким жизненным опытом, как у меня, всегда есть нечто зловещее в книге с переплетом из мягкой красной кожи. — Это собрание причудливых эссе «Прозаическая болтовня рифмоплета». Автор — молодой поэт, Реджинальд Спрокетт, которому критики пророчат большое будущее. Всех особенно восхищает его стиль, но мне бы хотелось привлечь ваше внимание к глубоким мыслям, заключенным в этих маленьких шедеврах. Познакомьтесь с ними. А мне пора. Я заглянула лишь за тем, чтобы оставить книгу.

Я встретил этот удар спокойнее, чем можно было бы ожидать, поскольку мой быстрый ум сразу же сообразил, как обратить этот хлам в нечто полезное. Мерзостная книжонка могла бы стать превосходным рождественским подарком для тети Агаты, которой всегда трудно подобрать что-нибудь подходящее к случаю. Сообразив это, я утешился, но Ванесса продолжала:

— Смотрите, не потеряйте, берегите ее как зеницу ока. На ней автограф Реджинальда. — Взглянув на титульный лист, я обнаружил, что она говорит правду. Это тетя Агата, конечно, оценит. Но смотрю, чертов писака, оказывается, нацарапал на тощей книженции не только свое имя, но еще и имя Ванессы: «Ванессе, прекраснейшей из прекрасных, от верного поклонника». И эта надпись перечеркивала все мои планы. Я опять загрустил. Хотя Ванесса пока и помалкивала, но чутье подсказывало мне, что очень скоро будет устроен экзамен, насколько хорошо я усвоил этот маленький опус, и провал грозил самыми тяжкими карами.

Заявив, что ей пора уходить, Ванесса, разумеется, проторчала у меня еще добрых полчаса, посвятив их критическому разбору прочих изъянов моего духовного облика, которые она припомнила за то время, пока мы не виделись. Как же силен дух миссионерства в женщинах, если Ванесса всерьез готовилась к тому, чтобы соединить свою жизнь с такой сомнительной личностью, как Б. Вустер. Ее ближайшие друзья должны бы отговорить ее: «Возьми, мол, его и брось во тьму внешнюю, там будет плач и скрежет зубов.[125] Бесполезно пытаться исправить его, он безнадежен».

На этот раз она избрала темой своей обличительной речи мое членство в клубе «Трутни». Ей не нравились «Трутни», и она объявила, что после медового месяца я переступлю порог этого заведения только через ее труп.

Итак, подводя окончательный итог, скажем, что Бертрам Вустер, подписав себе приговор в ризнице после брачной церемонии, окажется некурящим, непьющим (к этому явно тоже шло дело) и бывшим членом клуба «Трутни», иными словами, превратится лишь в жалкую тень своего прежнего «я». Ничего удивительного, что, слушая Ванессу, я почувствовал, что задыхаюсь, как тот туземец-носильщик у Планка, которого закопали до захода солнца.

Меня сковал смертный ужас, и пока я так сидел скованный, Ванесса направилась к выходу, наконец и вправду собравшись уходить. Она сама открыла дверь, поскольку Бертрам, жалкая тень своего прежнего «я», был не в состоянии сделать этого для нее, но внезапно она отпрянула назад, судорожно глотая воздух.

— Отец! — выдохнула она. — Идет по садовой дорожке.

— Идет по садовой дорожке? — переспросил я. Уму непостижимо, зачем папаша Кук пожаловал ко мне с визитом. Ведь мы с ним не такие уж добрые знакомые, чтобы ходить друг к другу в гости.

— Остановился завязать шнурок на ботинке, — выговорила она, по-прежнему ловя ртом воздух, и на этом ее текст в диалоге закончился. Ни слова больше не говоря, она бросилась в кухню, точно лиса, за которой гонятся одновременно «Куорн» и «Пайтчли», и захлопнула за собой дверь.

Я мог понять ее чувства. Ей было известно, какую неприязнь питал ее родитель к последнему из Вустеров, неприязнь столь сильную, что при одном упоминании моего имени он багровеет до синевы и кусок за обедом попадает ему не в то горло. Можно представить, как он обрадуется, встретив свою дочь под крышей моего дома. Когда Орло Портер узнал, что Ванесса конспиративно, по его словам, посещает Вустера, ему пришли в голову разные нехорошие мысли. Страшно подумать, какие мысли при тех же условиях придут в голову папаше Куку. Хотя я белее снега, никакими силами нельзя будет убедить его, что я вовсе не современный Касса… как его?.. не Касабланка, этот парень стоял на горящей палубе. Казанова. Я знал, что вспомню.